— Ты принимаешь меня за каннибала? — негодующе вскричала курица. — Не знаю, что я такого сказала или сделала, чтобы ты оскорбляла меня!

— О, ради бога, простите меня! Поверьте, мисс… мисс… между прочим, могу я узнать ваше имя? — спросила девочка.

— Меня зовут Билл, — несколько резко произнесла жёлтая курица.

— Билл! Постойте, но это мужское имя.

— Какая разница?

— Но ведь курица — женского рода, не так ли?

— Конечно. Но когда я вылупилась из яйца, никто не мог сказать, буду я курицей или петухом. Поэтому малыш на ферме, где я родилась, назвал меня Биллом. И сделал своей любимицей, поскольку я была единственной жёлтой курицей во всем выводке. Когда я подросла, мальчик обнаружил, что я не кукарекаю и не дерусь, как это делают все петухи. Но он и не подумал поменять моё имя. И все живые существа в сарае, как и люди в доме, знали меня как Билла. Так я навсегда осталась Биллом, это и есть моё имя.

— Понимаете, это неправильно, — серьезно заявила Дороти. — Если не возражаете, я буду звать вас Биллина. Новые буквы в конце вашего прозвища означают, что это женское имя.

— О, я совсем не возражаю, — ответила жёлтая курица. — Не имеет значения, как ты меня называешь. Главное, я знаю, что ты обращаешься ко мне.

— Вот и замечательно, Биллина. Мое имя Дороти Гейл — для друзей просто Дороти, я для незнакомых — мисс Гейл. Вы можете звать меня Дороти, если угодно. Да, мы подплыли очень близко к берегу. Как вы думаете, здесь не слишком глубоко, чтобы проделать оставшийся путь вброд?

— Подождём несколько минут. На солнце тепло и приятно, куда нам спешить.

— Но мои ноги полностью промокли и озябли, — сказала девочка. — Моё платье почти высохло, но я почувствую себя хорошо только тогда, когда просохнут мои ноги.

Однако она подождала, как ей советовала курица, пока большая деревянная клетка плавно причалила к песчаному пляжу, и опасное путешествие завершилось.

Потерпевшим кораблекрушение не потребовалось много времени, чтобы перебраться на берег. Жёлтая курица сразу же перелетела на песок. А Дороти вынуждена была перелезать через высокие прутья. Однако для деревенской девочки это не составило большого труда. Едва Дороти очутилась на берегу, она сразу же сбросила с себя мокрые башмаки и чулки и расстелила их на нагретом солнцем пляже просушиться.

Затем она села и посмотрела на Биллину. Та что-то клевала своим острым клювом в песке — разгребала и выворачивала сильными когтями мелкие камешки.

— Что вы делаете? — поинтересовалась Дороти.

— Добываю себе завтрак, — пробормотала курица, занятая клеванием.

— И что вы там нашли? — полюбопытствовала девочка.

— Жирных рыжих муравьёв, песчаных жуков, а иногда попадаются небольшие крабы. Должна признать, что они сладки и приятны на вкус.

— Ужасно! — воскликнула Дороти.

— Что ужасно? — спросила с изумлением курица, подняв голову и поглядев одним своим глазом на подружку.

— Ну, есть такие вещи, и отвратительных жуков, и шевелящихся муравьев. Вам должно быть стыдно!

— Бог ты мой! — ответила поражённая курица. — Какая ты странная, Дороти! Живые существа гораздо свежее и приятнее на вкус, чем мёртвые, а вы, люди, поедаете самых разнообразных мёртвых существ.

— Неправда! — сказала Дороти.

— Нет, правда, — ответила Биллина. — Вы едите барашков и овец, коров и поросят, и даже куриц.

— Но мы варим их, — торжествующе заявила Дороти.

— Какая разница?

— Хорошенькое дельце! — сказала девочка важным тоном. — Я не могу объяснить разницу, но она существует. И в любом случае мы никогда не едим таких отвратительных существ, как жуки.

— Но вы едите куриц, которые едят жуков, — парировала жёлтая курица, сопроводив ответ кудахтаньем. — Выходит, вы такие же плохие, как мы, курицы.

Это заставило Дороти задуматься. Слова Биллины были справедливы, и это почти лишило девочку аппетита. Что же до жёлтой курицы, то она продолжала возиться в песке и, казалось, была вполне довольна своим клювом — добытчиком пищи.

Наконец, очутившись у самой кромки воды, Биллина в очередной раз погрузила клюв глубоко в песок, а затем выдернула его назад и вздрогнула.

— Ой! — вскричала она. — Я ударилась обо что-то железное и чуть не сломала клюв.

— Это, наверное, камень, — беззаботно сказала Дороти.

— Чепуха. Думаю, я сумею отличить булыжник от железа.

— Но какой же металл может быть на этом диком, пустынном морском побережье? — настаивала девочка. — Где эта штука? Я выкопаю её и докажу тебе, что права.

Биллина показала ей место, где она «чуть не вырвала с корнем свой клюв», как она объяснила. Дороти стала разгребать песок, пока не почувствовала что-то твёрдое. Затем, подержав вещь в руке, она повертела её и обнаружила, что это большого размера золотой ключ, достаточно старый, но всё ещё яркий и сохранивший изящную форму.

— Что я тебе говорила? — вскричала курица, прокудахтав с триумфом. — Могу я сказать, что это металл, если я ударяю по нему клювом? Или это всё же булыжник?

— Да, верно, это металл, — ответила девочка, задумчиво уставившись на диковинную находку. — Думаю, что чистое золото. Наверно, оно давно было припрятано в песке. Как думаешь, Биллина, почему он здесь оказался? И что отпирают этим таинственным ключом?

— Трудно сказать, — ответила курица. — О замках и ключах ты должна знать больше, чем я.

Дороти огляделась: нигде не было видно признаков жилья. Она рассудила, что каждый ключ должен подходить к какому-то замку, а каждый замок для чего-то предназначен. Возможно, ключ потерял тот, что жил далеко отсюда, но оказался на этом берегу.

Размышляя об этом, девочка положила ключ в кармашек своего платьица, а затем не спеша надела башмаки и чулки, которые полностью высохли на солнце.

— Я думаю, Биллина, — сказала она, — мне надо хорошенько оглядеться и попробовать поискать что-нибудь на завтрак.

Выйдя от кромки берега к небольшой рощице, Дороти подошла к плоскому пространству, заполненному белым песком. На его поверхности виднелись какие-то странные знаки. Словно кто-нибудь начертил их палочкой по песку.

— Что это? — спросила она жёлтую курицу, которая брела поодаль от неё с довольно величавым видом.

— Откуда я могу знать? — сказала Биллина. — Я же не умею читать.

— Не умеешь?

— Конечно, нет. Видишь ли, я никогда не ходила в школу.

— Ну, я ходила, — допустила Дороти, — но буквы так велики и так удалены друг от друга, что трудно сложить их в слова.

Однако она внимательно разглядела каждую букву и наконец прочитала слова, начертанные на песке:

— Довольно странно, — заметила курица, когда Дороти прочла слова вслух. — Как ты думаешь, кто такие эти колесуны?

— Существа или механизмы с колесами, я думаю. Может быть, тележки, или детские коляски, или тачки, — сказала Дороти.

— А может, автомобили, — предположила жёлтая курица. — Ну, детских колясок и тележек можно не бояться, а вот автомобили действительно опасная вещь. Несколько моих подружек были задавлены ими.

— Это не могут быть автомобили, — ответила девочка, — потому что мы в неведомой, дикой стране, где нет ни трамваев, ни телефонов. Здешние люди ещё не изобрели их, если тут вообще есть какие-то люди. Поэтому я и не верю, что это автомобили.

— Возможно, и нет, — согласилась Биллина. — А куда мы сейчас собираемся?

— Вон туда, к тем деревьям. Посмотрим, не найду ли я там фруктов или орехов, — ответила Дороти.

Она побрела через пески, раскинувшиеся у подножья одного из невысоких скалистых холмов, и вскоре достигла опушки леса.

Сначала она сильно разочаровалась, так как все ближайшие деревья не сулили ей ничего съестного. На них не было ни фруктов, ни орехов.

Когда девочка почти потеряла надежду, она подошла к двум деревьям, вид которых её порадовал.

Одно было сплошь увешано квадратными бумажными коробочками — они росли гроздьями на всех ветках. На самых больших и спелых коробочках можно было прочитать слово «ланч»,[1] проступающее чёткими буквами. Это дерево, казалось, плодоносило круглый год. На одних ветках были цветы-коробочки для ланча, на других совсем ещё зелёные, незрелые маленькие коробки. Они явно не годились для трапезы, им надо было ещё подрасти.

Листьями этого дерева были бумажные салфетки. Это было приятным открытием для проголодавшейся девочки.

Но следующее дерево оказалось ещё чудеснее. Оно плодоносило множеством жестяных обеденных судков, которые были так тяжелы и полны, что крепкие ветки сгибались под их тяжестью. Часть судков были маленькие тёмно-коричневые, а те, что побольше, были тускло-оловянного цвета. Но действительно спелые судки отливали блестящим оловянным цветом. Они блестели и сверкали в солнечных лучах, словно купаясь в них.