Тогда Муц, наконец, пошевельнулся и проснулся — как обычно просыпался дома, когда его будили по утрам: он широко зевнул, долго протирал глаза, лениво почесал голову и протяжно спросил:

— Мама, а который теперь час?

Но мать не подходила, и в ушах у Муца прозвенело лишь жужжание как бы тысячи пчел и множество тонких голосов:

— Просыпается! Просыпается!

Муц медленно раскрыл глаза, с трудом поднял голову, но быстро опустил ее и испуганно крикнул:

— Мама, иди скорей сюда! Какой мне забавный сон приснился!

— Просыпается! Просыпается! — отвечал хор тонких голосков.

Муц пролежал мгновение с закрытыми глазами, потер веки и широко раскрыл глаза…

— Освободи нас, пришелец с неба! — взмолилась кишащая толпа крошечных человеческих существ. Впереди всех стоял седовласый и белобородый лилипут, с пламенным взором.

«Ни одного нет больше, чем кукла моей сестры» — подумал Муц, немного струсив при виде огромной толпы; нельзя было предвидеть, как она будет себя вести в ближайшую секунду. Он хотел-было вскочить на ноги, но не мог: его руки и ноги онемели. С трудом ему удалось сесть.

— Освободи нас, пришелец с неба! — снова взмолилась толпа и рванулась к выходу. Только тот, с пламенным взором, остался впереди.

«Кто я, Муц из Шмеркенштейна или кто-нибудь другой?» — в замешательстве, спрашивал себя Муц.

Взоры его вопросительно скользнули по палатке и остановились на черной надписи: «Альбатрос»… И тогда Муц сразу сообразил все, сообразил, что он в действительности Муц из Шмеркенштейна.

— Освободи нас, пришелец с неба! — Молили бедняки в палатке.

— Освободи нас! — отдавалось эхом снаружи.

«Они все с ума сошли», — подумал Муц, окидывая недоуменным взглядом огромную разношерстную толпу. Но в эту минуту оттуда повеял ветерок, пронесся над лугом и зашелестел в палатке, распространяя сладкий запах пряника.

Лилипуты прервали свои мольбы, зажали носы, крепко стиснули губы и прошептали:

— Разрази громом замки!

Но Муц повел носом, глаза его зажглись голодом, и он крикнул:

— Здесь пахнет пряником! Давай сюда пряники!

Лилипуты, находившиеся в палатке, вздрогнули от его крика и бросились к выходу. Остался только тот, с пламенным взором.

А Муц почувствовал, что его храбрость растет еще сильнее, чем его аппетит. Он уже смекнул, что лилипуты чтут его как какое-то божество и поэтому властно закричал:

— Слышите? вы! как вкусно пахнет? Давайте сюда пряников!

— Он голоден, — перешептывались лилипуты у входа и отпрянули дальше.

А тот, с пламенным взором, не сдвинулся с места и подал знак наружу; это послужило для лилипутов сигналом, так как тотчас же у палатки множество рук взялось за мешки. В них находились припасы, которые были приготовлены для великана, и Муц сделал большие глаза, когда лилипуты, выстроившись гуськом, стали проходить мимо него с полными руками: один подал ему крошечный хлебец, другой — малюсенькую булочку, третий — половину редиски, четвертый — полморковки, пятый — полрепы, — словом, каждый приносил что-нибудь вкусное.

Как быстро Муц принялся за еду! Его зубы и щеки работали во-всю полчаса подряд. Лилипуты стояли уже с пустыми руками, когда Муц, жуя и отдуваясь, заметил:

— Нельзя сказать, что много… но часа на два хватит.

Лилипуты на мгновение застыли в изумлении.

— Он совершил чудо! — кричали снаружи. — Он совершил страшное чудо! — шептались внутри, с трепетом созерцая огромное отверстие на лице великана, куда так быстро провалились все припасы, и снова, с легким испугом отступили к выходу. Только тот, с пламенным взором, остался на месте и снова сделал наружу знак — знак, который опять вызвал движение на лугу. Густая толпа лилипутов зашевелилась, поднялась шмыготня. Послышались крики. Затем все выстроились перед входом в палатку — отдельно рудокопы, фабричные рабочие, строители, крестьяне, кондитерши и другие группы. Тот, что с пламенным взором, подошел к великану, опустился перед ним на колени и заговорил. Голос его звенел.

— Сын неба, выслушай меня твоего пророка Громовое-Слово, который всю свою жизнь так много страдал за тебя!

Муц сделал большие глаза.

— Прости, что наши мешки с припасами так быстро опустели, но знай, мы были неподготовлены, когда ты вчера так неожиданно спустился с неба! Ведь, мы ждали тебя зимой!

Муц сделал громадные глаза.

— А ты, милосердный сын неба, явился летом. Выслушай же нас и освободи нас!

«Видно, этому дяде самолет свалился на голову», — подумал Муц.

Но Громовое-Слово был уже у входа, поднял руку — и внутрь мелкими шажками вошла забавная группа — несколько десятков взъерошенных мужчин, длинные волосы которых ниспадали им на спины. Вокруг шеи у них были платочки, завязанные спереди большим бантом, в руках — скрипки и смычки. Они стали перед Муцом, подняли крохотные скрипки и заиграли мелодию, в которой веселье перемежалось с грустью. Затем они быстро опустили скрипки, и передний заговорил:

— Освободитель! Мы — лилипуты. Мы так прекрасно играем, и все же мы очень бедны. Мы вынуждены играть в пряничных замках толстосумам, должны всегда смотреть на лакомства и не получать ни кусочка. Избавь нас от этих мук!

«Пряничные замки?!.. Чепуха! Этого не бывает» — подумал Муц и, с улыбкой, взглянул на музыкантов.

Но они уже выходили, и на смену им вступала вторая группа — лилипуты с длинными волосами и еще большими бантами, чем у музыкантов. Они совсем близко подошли к Муцу, откинули назад головы и хором стали декламировать лилипутское пряничное стихотворение. Последняя строфа гласила:

Они умолкли, а передний лилипут вдохновенно провел рукою по каштановым волосам и, с великой гордостью, заговорил:

— Разве наши стихи не прекрасны, избавитель? Мы — поэты. Такими, как мы, наш народ может гордиться. Но что имеем мы, беднейшие из лилипутов? Запах пряников, приносимый ветром? Все остальное — у толстосумов.

Он отступил назад, и поэты стали декламировать на прощанье длинное стихотворение.

На тринадцатой строфе Муц раскис, на четырнадцатой он растянулся во весь рост, на двадцать третьей его глаза сомкнулись, а на последней, тридцать четвертой, он уже спал и храпел. Напрасно Громовое-Слово робко шептал ему что-то над ухом; напрасно жаловались пришедшие в палатку рудокопы:

— Избавитель, мы добываем сокровища из земли, но, несмотря на это, не получаем ни кусочка пряника!

Напрасно плакались фабричные рабочие:

— Мы работаем с утра до ночи на фабриках толстосумов, но можем наслаждаться только запахом пряника.

Напрасно приходили с жалобами крестьяне:

— Мы обрабатываем поля толстосумов, и лишь издали вправе смотреть на пряники.

Напрасно входили и другие группы в палатку: великан спал, как спит тот, кто утомлен долгим путешествием.

Послышался ропот. Лилипуты вышли и, с нетерпением, стали ждать пробуждения великана.

На всех перекрестках и площадях королевства Лилипутии имелась одна забавная штука: прибитая к столбу небольшая деревянная дощечка с королевским гербом наверху. Они назывались королевскими табличками, потому что на них ежедневно наклеивались листки, где крупными буквами сообщалось о самочувствии короля.

Когда лилипуты шли по утрам на работу, они по дороге почтительно останавливались у королевских табличек, чтобы узнать, как спалось королю ночью и как он завтракал.

Но, с появлением в стране Муца, с тех пор, как лилипуты возликовали на всех улицах: «Явился наш освободитель! Явился наш освободитель!» — с этих пор королю Лилипутии, Пипину XIII, стало не по себе. День и ночь он просиживал со своими советниками в зале заседаний королевского дворца и ломал себе голову:

«Что делать с великаном? Как снова привести взбунтовавшихся лилипутов к порядку и повиновению?»

А королевские таблички гласили:

Его Королевское Величество провели бессонную ночь.

Аппетит: слабый.

Цвет лица: бледный, усталый.

Общее состояние: чело омрачено думами.

Но странно — лилипуты, всегда чтившие короля, как святого, эти самые лилипуты, перестали смотреть на таблички с тех пор, как прилетел великан, заполнивший все их мысли и думы. Лилипуты с юга, жители столичной области, обитатели подножья Бурных гор, все те, кто знали про Муца только понаслышке, — урывали от своей пищи кусок и посылали с гонцами Громового-Слова жирные порции на опушку леса в Южную Лилипутию. Многие, побывав у палатки Муца, даже не сочли нужным возвращаться в рудники, на фабрики, на поля или к другим работам. Лилипуты юга и столичной области ежедневно осаждали луг, прислуживали Муцу, развлекали его и молились на него. Они поступали так, как поступают дикари, которые приносят своим идолам молитву за молитвой, жертву за жертвой, чтобы побудить их совершить чудо.