Муцу это все, конечно, нравилось. Ему не нужно было больше ходить в школу и чистить свою обувь. Он лежал все время в палатке, как индусский божок, окруженный лейб-гвардией из нескольких сот лилипутов.

Когда они просили его: «Освободи нас!» — он отвечал: «Конечно, конечно, только встану на ноги».

Когда они спрашивали: «Прогонишь ли ты толстосумов?» — он хвастливо заявлял: «Прогнать? Да я им откушу головы».

Когда они рассказывали о дворцах из пряника, о короле, о ярких куртках королевских полицейских и других своих несчастьях, он думал: «Они, действительно, все с ума сошли», — вставлял изумленное: «Неужели? Подумайте!» или думал о том, как болит его разбитое тело и начинал стонать.

— О, мои ноги! Моя спина! Ах, мои руки!

В ответ на это лилипуты исчезали, как мыши в лесу, приносили травы и листья, покрывали его опухоли прохладными травяными мазями и устроили ему такое мягкое ложе из мха, что он себя почувствовал, как Великий Могол.

Когда ветерок приносил в палатку запах марципана, мучивший лилипутов и вызывавший потоки слюней во рту у Муца, он думал:

«Кто знает, где тут поблизости пекут? Пряничных замков, ведь, не бывает?..»

Иногда перед палаткой Муца появлялись резвые животные. У них были стройные ноги, как у наших коз, светло-зеленые глаза и пара изящно-завитых рогов. То были двурогие, верховые и вьючные животные Лилипутии. На них гарцовали нарядные лилипуты с бряцающими шпагами, гордо восседавшие в седлах и бросавшие любопытно-пугливые взгляды в палатку великана. При виде их Муц, испускал «Бэ-э» и этим обращал всадников в бегство.

То были советники короля.

Останавливались также у палатки маленькие кареты, запряженные четверкой двурогих. Впереди, на козлах, сидел кучер в белом фраке, а сзади — лакей в нарядной ливрее. В каретах восседали знатные лилипуты в дорогих бархатных костюмах и женщины в шуршащих шелковых платьях. Они разглядывали великана и бросали негодующие взгляды на собравшихся лилипутов, пока те не начинали роптать и грозить; тогда кареты укатывали прочь, и изумленный Муц не успевал всмотреться и произнести свое «Бэ-э».

То были толстосумы.

О, как ненавидели они великана! Разве не он был виной тому, что за последние дни так много лилипутов перестало работать, приостановились заводы и были заброшены поля? Разве не он виной тому, что Громовое-Слово еще яростнее подстрекает народ против толстосумов? И вообще: что нужно великану в Лилипутии?!

Так проклинали они Муца и делились друг с другом своими печалями. А когда они узнали, что Муц собирается откусить толстосумам головы, — владыки страны задрожали наполовину от страха, наполовину от ярости и собрались в пряничном замке Веселья.

Замок Веселья лежал в стороне от дороги, ведущей к столице от Беличьего бора, и ни один замок в Лилипутии не мог с ним соперничать своею красотой. Ибо он был увеселительным местом, был создан только для забавы толстосумов, принадлежал богачу Сыр-в-Масле и состоял из пряничных вилл, ледянцовых башенок, павильонов из патоки и других изумительных зданий. Посреди них стоял замок толстосума Сыр-в-Масле. Крыша, стены, балконы и вышки замка были сделаны из желтого пряника и, как все пряничные здания Лилипутии, он был покрыт самым непромокаемым и плотным слоем сахарной патоки, какая только производится в Лилипутии. На высокой, метра в три, башне замка высился марципановый купол, также политый сахарной патокой.

Великолепней всего выглядела гостиная, расположенная в первом этаже. Ее стены на пятьдесят сантиметров от пола были покрыты зелеными, синими и красными карамелями, на пряничном потолке красовались завитушки шоколадных орнаментов, а карнизы над дверьми состояли из бисквитов с ананасной начинкой. Пол для прочности был сделан из обыкновенной медовой патоки.

В этом зале, ярко освещенном люстрами, собрались на совещание все старейшины толстосумовых родов. Посредине сидел старый Сыр-в-Масле, крупный, тучный лилипут с длинной бородой, розовым лицом и маленькими подвижными глазками.

Когда десятка три гостей уселись за длинный стол, Сыр-в-Масле поднялся, погладил свою длинную черную бороду, ударил в свой бокал и начал:

— Господа толстосумы! Вы все знаете цель данного совещания.

— На юге, на опушке Беличьего бора, опустился какой-то великан. Понимаете?! Бог знает, как и откуда к нам ветер занес это чудовище! С тех пор, как он появился там, вся страна сошла с ума. Понимаете?! Великан произносит наглые речи и собирается нам откусить головы…

— На виселицу его! — завопило собрание.

— Старый бунтовщик Громовое-Слово ведет себя еще нахальнее прежнего, а лилипуты, — понимаете? — молят это чудовище, дают ему жрать, — и не считают больше нужным выходить на работу…

— Это бунт! — вздохнуло собрание.

— Вот именно, бунт, дорогие друзья! Один мой завод и один из моих рудников в Бурных Горах стоят уже три дня. Понимаете?! Я спрашиваю вас, господа, для чего у нас армия? Для чего у нас король, если он не может держать народ в страхе и повиновении? Одним словом, я кончаю, — понимаете? Великана нужно убрать живым или мертвым из страны, а народ должен встать на работу либо получить взбучку. Понимаете?!

— Правильно! Совершенно верно! Поскорей только! — возмущенно заголосили толстосумы, налили себе красного вина из маленьких бутылочек в зеленые бокалы, торопливо выпили и стали ругать великана, медлительность короля и народ за то, что он шатается без дела.

Не успевали опорожняться бутылки, как приходили слуги в красных фраках, раскланивались, шаркали ножками и ставили новые бутылки на стол.

Так шел пир, пока языки не стали заплетаться и в головы не стала приходить всякая блажь. Толстосум Полная-Чаша хвастнул своей силой и выломал рукояткой шпаги несколько конфет из стенной облицовки. Толстосум Без-Забот подпрыгнул, не разнимая ног, до дверных карнизов и откусил кусочек бисквита. Толстосум Золотой-Чурбан подпрыгнул к косяку и лизнул ананасную начинку карниза.

Только Сыр-в-Масле сидел спокойно за столом, много пил, опирая на левую руку свисавшую голову, в правой руке он держал карандаш и тщательно выводил им что-то на куске бумаги. Спустя некоторое время, он, шатаясь, поднялся, ударил по бокалу и заплетающимся языком обратился к гостям:

— Господа, — понимаете? — я думаю, вы… со мной… со-гла-си-тесь, если я пошлю сейчас королю на-ше ре-ше-ни-е… Оно состоит, — понимаете? — в следующем…

Он нерешительно покачнулся, сел и прочел с расстановкой свою бумагу:

Замок Веселья, второй час ночи.

Верховному толстосуму,

нашему Светлейшему Повелителю Пипину XIII.

Мы, толстосумы, собравшиеся у меня, — понимаете? — мы можем платить и поэтому требуем, чтобы король восстановил порядок в стране, чтобы народу дали взбучку и заставили его взяться за работу. Понимаете?!

Почтительные верноподданные слуги Вашего Королевского Величества, — понимаете?

— Зам-ме-ччательно!.. — заикались гости. — Ммолло-дец Сыр-в-Масле, зам-ме-чча-тельно!..

И снова стали забавляться. Золотой-Чурбан пробил ударом каблука дыру в конфетной облицовке.

— Мы… за все можем… уп-ла-тить! — хвастался он.

Без-Забот размышлял у окна насчет крепости стен и лепетал:

— По-смо-трели бы… вы на крепость… конфетных стен… в моем замке… Берусь… в пять минут… пробить здесь стену… желаете ппа-ри?..

Полная-Чаша побился с ним об заклад на белое двурогое.

Без-Забот принялся лизать в одном месте стену, затем бить в нее и грызть. Остальные, шатаясь, стояли кругом, и в течение пяти минут, хохотали, держась за живот; а Без-Забот действительно пробил тем временем стену так, что в нее забрезжил утренний рассвет.

Снаружи блеяли перед каретами двурогие, лилипуты в ярких кучерских одеждах зябли, дремля на козлах, а Без-Забот все пробивал стенку. Когда брешь уже стала настолько большой, что он мог высунуть голову наружу, он увидел вдали на дороге скачущего в утренней мгле всадника… Всадник мчался среди ветвей деревьев.

«Скок-скок!» — раздавалось на аллее.

Он летел стремглав, точно за ним кто-то гнался.

То был срочный гонец Сыра-в-Масле. Из его кармана торчало послание королю.

Гонец скакал диким галопом, гнал свое двурогое три часа без передышки до столицы, взлетел рысью на гору к королевскому дворцу и перескочил через подъемный мост. Только во дворе он остановил взмыленное животное и передал письмо привратнику.

Привратник вручил его гофмейстеру, тот — обер-гофмейстеру, затем оно перешло к адъютанту, от адъютанта к лейб-адъютанту, затем к секретарю и, наконец, к личному секретарю. Короче говоря, король Пипин XIII получил письмо толстосумов, когда он со своей супругой Пипиной и наследником принцем Пипом уже сидел за завтраком.