— Эй, ты! А ну-ка-а-ам!
И дальше дело никак не трогалось с места. Стоило болванам раскрыть рот, как туда падала конфета.
— Слеаа-ам. Ням-ням-ням.
— Дава-ам. Хрум-хрум-хрум.
Болваны не успевали даже как следует прожевать конфету, как за ней следовала другая.
— Что вы там мямлите? — торопил болванов Тельняшкин. — Что вам приказал ваш досточтимый господин? Может, это срочно, а вы ничего не говорите, только чавкаете.
— Слеза-ам, ням-ням-ням.
— Дава-ам, хрум-хрум-хрум.
Вот и все, что они могли ответить. Наконец, Носатый, весь измочаленный, отошел в сторону, за ним, едва ковыляя, отступил Лопоухий. Икая от избытка сладкого и бранясь друг с другом, они вновь попытались объяснить, что Тельняшкину надо слезть с дерева, потому что им, болванам, приказано взять его под стражу.
Но опять Тельняшкин пожимал плечами и жаловался, что не разобрал ни слова. И опять он приглашал их подойти поближе, под самое дерево, и опять с дерева летели им в рот конфеты одна за другой.
В конце концов Лопоухий так объелся сладкого, что ему стало дурно и глаза его стали круглыми, вот-вот выпрыгнут из орбит. Он посмотрел на Носатого, с ним происходило то же самое.
Они едва выбрались из-под дерева и, беспомощно опираясь друг на друга, поплелись во дворец жаловаться Шоко-Роко на издевательства Тельняшкина.
Тельняшкин собрался было слезть с дерева, как вдруг заметил на Карамельном бульваре телохранителей Шоко-Роко, которые куда-то вели доктора Меэрике. Тельняшкин заподозрил неладное, залез повыше и затаился в густой листве.
Между тем мучения Лопоухого и Носатого еще не кончились.
Пес-санитар по имени Гав видел из окошка Комнаты Кукол, чем закончилась попытка болванчиков арестовать Тельняшкина. У него родился хитрый план, в которой он и посвятил пришедшего Бяку-Задаваку. Пока Носатый и Лопоухий в обнимку пересекали улицу, он отыскал три больших стакана, налил в два из них касторки до краев — а ведь всем известно действие касторки — в третий же плеснул лимонаду почти такого же цвета. Стаканы он вынес на маленький столик перед Комнатой Кукол, сам уселся перед ним и начал потягивать лимонад.
Он помнил, как болванчики любят его песни, и, чтобы привлечь их внимание, запел:
Коль кружится голова,
На ногах стоишь едва —
вот прекрасное лекарство,
отхлебни глоточка два.
На сей раз у него не было достойного образца, приходилось все от первого до последнего словечка сочинять самому. И надо признать, его старания увенчались успехом.
— Эй, что ты там пьешь? — поинтересовался Носатый и жадно уставился на полные стаканы.
— Что это у тебя за лекарство? — спросил Лопоухий.
— Это замечательное лекарство, — ответил Гав и отхлебнул изрядный глоток из своего стакана. — Если у тебя что-то вращается, кружится, хлебнешь лекарство — и мигом все остановится. Я тут наведался к речке Какао и, наверно, переел-перепил сладкого. Голова пошла кругом… — он допил лимонад и поставил перед собой стакан с касторкой.
— Гав, любименький, — заканючил Носатый, — дай нам тоже! У нас глаза вылезают из орбит от сладкого!
— И тошнит, — добавил Лопоухий.
— Ладно! — нехотя согласился Гав. — Мне уже, вроде, лучше. — Он подвинул один стакан Носатому, другой — Лопоухому. — Только пейте залпом, а то не подействует. Я же вижу, как вам плохо. На вкус не обращайте внимания. Хорошие лекарства вкусными не бывают, сами знаете. Невкусно, зато полезно!
Носатый и Лопоухий припали к стаканам и выпили все до капли.
Не успели они как следует поблагодарить Гава, как почуяли что-то неладное, в животах забурлило, заурчало… Первым схватился за живот Носатый, за ним Лопоухий — и вместе они со всех ног кинулись в сторону Дворца.
— Мы на тебя наябедничаем! — успели они пригрозить.
— Случается, что слабый организм не выдерживает, — кричал им вслед Гав. — Доктор Меэрике предупреждала, но откуда я знал, что у вас такие слабые организмы? Вы же не предупредили.
Тем временем доктор Меэрике сидела одна-одинешенька в своей тюрьме из пастилы и горько плакала. Она была глубоко обижена подлым поведением Шоко-Роко, а что будет дальше, не могла и предположить. Увидит ли она когда-нибудь Квартирляндию?
А вот Тельняшкин отлично знал, что будет дальше. Как только телохранители ушли, он спустился с дерева и побежал к домику из пастилы, куда заперли доктора Меэрике.
— Доктор Меэрике! Доктор Меэрике! — позвал он шепотом.
Ответа не последовало. Наверно, стены из пастилы были слишком толстые и не пропускали шепота.
Тельняшкин махнул рукой и побежал к речке Какао чуть пониже Большого Мармеладного Моста.
Здесь он крикнул во весь голос:
— Мама-Бегемотиха! Где вы?
Вскоре в ответ раздалось знакомое фырканье. Тельняшкин спустился пониже и встретился с обоими сразу — с мамой и сыном. Еще утром они предупредили его, что будут где-нибудь поблизости. Как-никак, арест пчелы Жужи был делом серьезным, и могла понадобиться их помощь.
Бегемотиха внимательно выслушала Тельняшкина и решила:
— Нет. Гиппо я туда не пошлю. Он еще ребенок, и у него от сладкого может разболеться животик.
У Тельняшкина вытянулось лицо.
— Но я пойду туда сама, а ты посторожи, чтоб никто не увидел.
Тельняшкин поспешил назад к домику из пастилы, а следом за ним вскоре проследовала Бегемотиха.
— Все равно какую? — осведомилась она.
— Все равно, — ответил Тельняшкин. — Но лучше, наверно, со стороны реки. Не так заметно.
Бегемотиха распахнула громадную пасть… ам! — и в одно мгновение проела дыру в стенке. Хорошо еще, что доктор Меэрике сидела у другой стены.
— На вкус ничего, — определила Бегемотиха, — есть можно. А вот для Гиппо сладковато, я так и думала.
Доктор Меэрике готова была расцеловать Бегемотиху. Она попробовала ее обнять, но рук не хватило. Они с Тельняшкиным от души поблагодарили добрую Бегемотиху и поспешили в условленное место у шоколадной мельницы, где их должны были ждать Гав и Бяка-Задавака.
На мельнице никого не было. Тельняшкин расстроился. Он не знал, что и думать. Были они здесь, не были? Уже ушли или еще не приходили?
Обстановка осложняется
На самом деле Бяка-Задавака и Гав здесь не появлялись.
После того, как одураченные болванчики Носатый и Лопоухий бросились во Дворец жаловаться на Гава, тот вместе с Бякой-Задавакой немедленно сбежал из Комнаты Кукол. Они долго пробирались сквозь шоколадные заросли к реке, пока у Бяки-Задаваки не заболела спина от ползания на карачках. К несчастью, он вспомнил про свое золоченое креслице…
— Не могу я оставить такую удобную мебель, — захныкал он остановившись. — Подождите меня здесь. Я быстро. Одна нога здесь, другая там. Возьму креслице — и бегом к мельнице.
И не слушая возражений пса-санитара, он пустился в обратный путь. Золоченое креслице было ему бесконечно дорого. А Гав… что ему оставалось делать? Он свернул в первый попавшийся двор, забрался в уголок чужого сада и стал ждать. Убежище его было и неудобно, и далеко не надежно.
Бяка-Задавака пробирался тем временем сквозь конфетный кустарник ко дворцу Шоко-Роко. Сторожевые вокруг дворца как раз обедали, поэтому маркизу удалось проскользнуть к своему креслицу без заминки. Все, может быть, и обошлось бы тихо-мирно, если бы правитель не вздумал со своей свитой прогуляться после обеда.
Что было делать? Поскорей забраться в ближайшие кусты и дожидаться, пока процессия не пройдет? Или схватить креслице и бежать с ним на виду у всех? Бяка-Задавака выбрал третий путь. Быстро схватил он большой платок, которым обычно укрывал ноги, и постелил его на сиденье. Края платка свисали до земли, и Бяка-Задавака залез под кресло.
От внимательного взора все равно не укрылось бы, что кресло не стоит на месте, а двигается. И хоть бы двигалось толком! Так нет же. Маркиз действовал вслепую и перепутал направления. Он думал, что передвигается в сторону реки, а на самом деле подкрадывался все ближе к дворцовому садику.
— Достопочтенный правитель! — обратился к Шоко-Роко его новоиспеченный тайный советник Филин Простофилин, который теперь всегда сопровождал Его Шоколадное Величество. — Я хочу отдать должное вашей находчивости и изобретательности в украшении своих владений. Я в восторге от этого движущегося кресла, которое разгуливает во дворцовом саду. Оно едва ли не чудеснее фонтана!
— Вы вообще думаете, что говорите, Простофилин? — не принял его восторгов Шоко-Роко. — Какое дело мне, серьезному государственному деятелю, до каких-то там стульев и кресел, пусть даже самодвижущихся? Ни-ка-ко-го! Зарубите это себе на носу.