Раз, говорят,— к той поре кто его знает сколько времени уж прошло,— старшие братья пошли в лес дрова рубить. Так они говорили, а на деле они там новые поля расчищали — под рис и под просо2. Лангур, говорят, тоже сказал:

— Слушай, матушка, я тоже хочу пойти с братьями в лес. Я расчищу там полоску для нас.

— Иди, конечно,— согласилась она и сама ему топор разыскала.

Вот приходит он с братьями в лес.

— Слушайте, братцы,— спрашивает.— Где мне лучше рубить?

Братья его в насмешку послали туда, где лес погуще и деревья потолще.

— Вон,— говорят,— иди туда, расчисти там полоску. Он и вправду пошел, куда они ему указали, огляделся вокруг, загнал топор в дерево, и вернулся назад, к остальным.

Кончили братья рубить, говорят ему:

— Ну пойдем, нам домой пора.

Он пошел, взял свой топор и отправился домой вместе с другими. Каждый день он ходил с ними и все так и делал: загонит топор в дерево и идет туда, где остальные лес рубят, а потом вместе с ними домой возвращается.

Вот раз они ему и говорят:

— Каждый день ты приходишь сюда и торчишь тут рядом с нами. Когда же ты лес-то рубишь? Что ни день, мы тут тебя видим.

— Нет, братья,— отвечает он. - Я к вам прихожу, как свой урок кончу.

— Гляньте-ка,— не верят они.— Где это видано справляться так быстро? Ты сказки нам не рассказывай.

— Нет, братья, это не сказки. Не верите, пойдите сами — я вам покажу. Своими глазами увидите.

— Ладно, парни, давайте сходим,— решили они.— Посмотрим, что там у него. Очень уж он чудно говорит.

Кончили рубить и говорят:

— Ну пойдем. Поглядим, что у него. Той дорогой и домой воротимся.

Пошли они, поглядели на его работу: и вправду расчищено у него огромное поле.

— Глядите-ка,— говорят.— Когда ж это он, любо знать, столько расчистил? Целыми днями с нами торчал. Нам так, пропади оно пропадом, не сработать. Мы ведь сами работали не спустя рукава, а столько не сумели расчистить.

За таким разговором они и до дома дошли.

Когда срубленные деревья высохли, они стащили их в кучи и подожгли. Все сгорело, и получилось чистое поле. Лангур и говорит:

— Послушай, матушка. Братья на вырубке лес пожгли, поле очистили и пахать начинают. А как мне пахать, матушка? Достань мне волов.

— Где же мне взять их, сынок? — спрашивает мать.— Никто их мне не доверит. Где мы их возьмем? Да у нас и семян-то нет. Что мы станем сеять?

— Братья,— отвечает лангур,— сеют рис. А мы с тобой что можем вырастить, матушка?

— Что мы можем, сынок? — говорит опять мать.— У них есть все, что надо, вот они и сеют. А у нас семян нет, так что же мы, сынок, вырастим?

— Скажи-ка, матушка, неужто семян вовсе нет?

— Нету, сынок.

— Послушай, матушка,— снова он спрашивает.— Неужто никакого семени не найдется?

— Вот только та тыква3,— говорит мать.— А больше нет ничего.

— Хорошо,— сказал лангур.— Раз ничего больше нет, дай мне тыкву. У меня тоже будет что посеять, не только у братьев.

И вправду она принесла ему тыквенных семечек. Он завязал их в узелок, пошел на свой участок и там посадил. Братья его спрашивают:

— Слушай, а пахать-то ты когда будешь? Ты землю-то и не тронул.

— Я, братья, так прямо посеял, без вспашки,— говорит он.

— Что ты посеял, балда? — спрашивают. А он вместо ответа сам спрашивает:

— Слушайте, братья, вы что посеяли?

— Мы-то,— говорят,— мы посеяли рис.

— И я,— говорит,— рис посеял. Верней, не посеял, а посадил.

— Послушай-ка, ты,— они спрашивают,— как посадил? Разве не тогда рис сажают, как рассаду вырастят, а не раньше? Как же ты посадил?

Так они говорили и смеялись над ним. А лангур ничего. Все принимает спокойно, ни слова не говорит. Пусть их смеются.

И вправду, как нужное время прошло,— сколько-то дней там,— посевы у них взошли, и они что ни день ходили на них взглянуть. И лангур тоже ходил посмотреть на свое поле. Раз собрались они все вместе поля обойти. Поглядели на свои всходы, потом говорят:

— Слушай, пойдем сегодня взглянем, что у лангура вышло. Занятно, как взошло у него.

Сказали так братья и пошли все вместе на лангурово поле, и лангур с ними. Пошли все, как сказано. Только взглянули, сразу спрашивать:

— Где ты, балда, рис посеял? Мы ни росточка не видим.

Он им показал те места, где клал семена. Поглядели они хорошенько и говорят:

— Да это тыква, балда. Рис-то где? Ты говорил, вспомни сам, что рис посадил. Где же он? Это тыква. Больше ничего не видать.

— Верно, братья,— отвечает он.— Я вам тогда неправду сказал. Хотелось мне рис посеять, вот я и спросил у матушки, а она говорит: «Нет у нас семян риса». Тогда я говорю: «Неужто никаких семян вовсе нет?» Она говорит: «Есть немного тыквенных семечек, кто его знает сколько». Я и говорю: «Тогда дай мне хоть их. Я их посажу. Раз других семян у нас нет, что нам еще делать?» Вот почему я это посадил, братья.

— Слушай, ты,— спрашивает один.— Почему ты к нам не пришел, если у вас семян не было? Неужто мы тебе не дали бы?

— Верно,— говорит он.— Да раз уж я к вам тогда не пошел, что теперь будешь делать? Ладно, и мой урожай куда-нибудь пригодится. У вас вырастет рис, а у меня приправа. Когда тыква созреет, разве вы ее у меня не возьмете? Или я ее кому-нибудь еще отнесу. Продам и рису куплю.

— Хорошо,— сказали они.— Это тоже сгодится. Ты сделал толково.

И вправду, как подошло время, рис у всех вырос хороший, и у этого тыквы растут лучше не надо. У него там деревья сухие остались, так по ним тыквы вверх поползли, как по кольям. Видали? И не поверите, все его поле сплошь побеги покрыли, и везде на них тыквы зреют, не счесть. Что ни день он ходил поглядеть.

Время пришло, рис у них вызрел, и они сказали:

— Рис наш созрел. Давайте пожертвуем бонгам первую долю4 и будем жать.

Тогда лангур тоже сказал:

— Давай-ка и я пожертвую первую долю, точно так же, как братья.— И он стал следить, что они будут делать.

И вот однажды они разровняли небольшую площадку и обмазали ее коровьим пометом. Потом сжали немного рису, отнесли его на это место и там принесли эту первую долю в жертву. По такому случаю они позвали мать и лангура, обоих, отведать праздничного угощенья. Оба они пришли на этот пир. Наготовили рису и подливы, все поели, а потом разошлись по домам.

Дня через два, через три лангур сказал:

— Слушай, матушка, мы тоже ведь что-то вырастили. Надо нам завтра тоже устроить приношение первой доли. Разровняй-ка и ты площадку и вымажь ее коровьим пометом, и мы позовем моих братьев с семьями. Как обмажешь площадку коровяком, поди позови моих братьев и всех их домашних. А я сам помоюсь5 и схожу за тыквой.

— Хорошо, сынок,— ответила мать.— Ты правильно говоришь. Значит, завтра мы принесем первую долю.

И правда, на другой день они сделали, как уговорились. Позвали его братьев и их домашних, всех до единого. Те и говорят между собой:

— Гляньте-ка. У них ведь в доме ничегошеньки нет. Чем они думают нас угощать, коль столько народу назвали?

Ну а лангур, сказать по правде, тело омыл и пошел за тыквой. Выбрал самую большую, какую нашел. «Если я эту возьму,— думает,— хватит нам всем». Подумал он так, сорвал большую тыкву и понес к себе в хибарку, что была позади дома братьев. Те его, конечно, с ней видели.

Принес он ее и затащил в бхитар — в подношение бонгам. Как петухам голову рубят, когда в жертву приносят, так и ей он взял да конец ножом и отрезал. Мать его тоже при этом была. Отрезал конец, глядят они: полна тыква риса. Достали решето, стали туда рис вытряхивать. Только весь рис туда не вошел, пришлось сыпать в корзинку, да и той едва хватило, чуть-чуть до краев не достало. Если б в большую корзину насыпать, вышло б не меньше как на три четверти. Страсть как они радовались, только никому открывать это дело не стали. Говорят:

— Ничего не будем об этом рассказывать. Не обокрали бы нас.

Договорились так, рис ободрали, а с тыквы шкуру сняли и, чтобы чужим глаза отвести, из нее подливу сготовили. А еще подливы сварили из гороха лущеного.