Из-за этого, вместо подготовки к войне, горожане гадали, сколько дней ещё продлится пир, который закатил князь по случаю помолвки своей племянницы Запавы Путятичны и знатного гостя Соловья Будимировича. Все хотели, чтоб подольше, потому что хлебосольный князь, которого после крещения иначе как Красным Солнышком не величали, приказал возить по городу подводы с хлебом, пшеном, мясом и рыбой и даром раздавать беднякам, каковых в Киеве хватало.

По примеру князя влюблённый купец Соловей Будимирович тоже благодетельствовал, только раздавал он не яства, а меховые шапки мужикам и пуховые шали бабам, от чего те просто шалели. К тому же во всех трактирах мёд лился рекой, но хотя народ гулял с размахом, сильно пьяных не было, поскольку мужик пляшет – шапкой машет, приседает, но меру знает!

Праздничную трапезу устроили не в княжеских палатах а в гриднице, где Владимир чувствовал себя привольнее. Сюда снесли два десятка больших столов, из которых сложили огромный прямоугольник с небольшим проходом, чтобы вновь прибывшие могли подойти поближе и засвидетельствовать своё почтение княжеской чете, а также Соловью и красавице Запаве.

Для званых и незваных гостей в княжеском дворе были врыты дубовые столбы с медными кольцами. К ним богатыри привязывали своих ретивых коней и, войдя в светлую гридню, кланялись Спасову образу и лишь затем – князю и на все четыре стороны. Каждого нового богатыря Владимир расспрашивал о роде-племени и сам подносил турий рог мёду сладкого. Приняв подношение, мо́лодец садился пировать. Причём место ему давали не по роду-званию, а по делам его славным.

Вдоль столов стояли тяжёлые дубовые лавки. Стулья же с высокими резными спинками полагались только князю и бывшей византийской царице, а ныне супруге Владимира – княгине Анне, да в порядке исключения – любимцу Владимира богатырю Ваське-пьянице, который ежели с лавки свалится, то и пятеро его не подымут.

С Васькой князь познакомился два года назад во время набега татарского царя Кудри. Так татарина не без издёвки прозвали за совершенно лысый череп, голизну которого подчёркивали тяжёлые мохнатые брови, нависшие над раскосыми глазами. Войско его было не больно велико, но надо ж такому случиться, что все гридни ушли в поход на половцев, чем Кудря не преминул воспользоваться. Подойдя к Киеву, он разбил палатки и, не рискуя всё же напасть, послал князю ярлык с приказом отдать подобру-поздорову огромный выкуп.

Созвал Владимир бояр и купцов и стал с ними совет держать. Большинство говорили: надо отдать, не то разграбит татарва город, ещё хуже будет. Но когда опечаленный князь уже почти согласился, встал один неприметный купчишка и говорит:

– Погоди горевать, Красное Солнышко. Заехал я давеча в один кабак окраинный, и встретил там диво дивное. Сидит на скамье богатырь силы невиданной и мёд пьёт. Говорят, уже десять дён со скамьи не сходит, разве что упадёт когда. Его мужики вдесятером поднимут, а он опять за своё. Звать его Василий-пьяница, и сказывают, что его ни меч, ни стрела не берут, а сам он пятипудовый камень на ладони, аки пёрышко подбрасывает. Вот бы нам его против Кудри направить, только как его из кабака вытащить, ума не приложу.

– Что и на княжеские уговоры не поддастся? – нахмурил брови Владимир. – А ну, веди к нему!

Василий и впрямь оказался огромным мужиком, под которым дубовая скамья гнулась. Он был так занят изрядным жбаном медовухи, что даже не обернулся, когда князь и его свита вошли в кабак.

– Встань, вахлак неотёсанный! – зашипели вмиг протрезвевшие мужики.

– Ик! – ответил богатырь, поднимая жбан.

– Встань, с тобой князь говорить хочет! – загомонили бояре.

– И с чего мне вставать? Пущай лучше сам сядет, – пробормотал Василий.

– Куда ж мне сесть? – спросил князь.

– А хоть сюда!

С этими словами богатырь вздел левой рукой, врытую в земляной пол дубовую лавку и, помахав ею в воздухе, вбил подле князя.

– Ну, чего тебе, говори!

От такого нахальства мужики и бояре зашумели. Но князь поднял руку, заставив их замолчать, сел на лавку и невозмутимо сказал:

– Не мне надо, а Киеву. Если не поможешь басурман прогнать, то не видать тебе больше этого кабака.

– Это почему?

– Потому что их закон вино возбраняет. И только татары Киев захватят, как тут же все кабаки сожгут, а медовуху в Днепр выльют.

– Чего? – взревел Васька и резво вскочил на ноги, вроде и не пил ни капли. – Пошли, покажешь, кто на нашу землю руку поганую поднял…

Сказано, сделано! Взошёл богатырь на дозорную вышку, взял лук, вложил в него стрелу лихую и первым же могучим выстрелом снёс Кудре брови вместе с черепом, хоть тот и поставил палатку на расстоянии недосягаемом. Так стрела б и не долетела, кабы её не Васька пустил…

Оставшись без вожака, татары дрогнули и отступили. И надо сказать, сделали они это вовремя, потому что Василий-пьяница, вооружившись могучим перначом-булавой с железными перьями, уже направлялся к городским воротам…

Кроме Василия, в гриднице собрались многие славные богатыри. Вот сидит одесную князя его дядя Добрыня. Добрыня самый уважаемый среди гридней. И не потому, что воевода, а по опыту и силе немереной.

Рядом с ним восседает Алёша Попович, что приехал из Ростова – молодой, румяный, белокурый. Для девок – ах! Для супостатов – страх! К тому же рядом с ним всегда верный работник, силач невиданный Еким Иванович, который в ратном деле заменяет целую дружину. Без Екима Алёша – никуда. Еким и о конях позаботится: пустит в луг, водой напоит. Еким и Священное Писание почитает, ибо Алёша больше слушать любит, для чего Еким грамоте учен.

А вот и Дунай Иванович, пришелец из чужих стран. Дунай горделив осанкой и буен духом. Про него мало что известно, а сам о себе он говорит, что служил в семи ордах семи королям. Но пришёл, наконец, к Владимиру, да ещё и породнился с князем, который вызвался стать шафером на венчании Дуная и дочери литовского короля – королевичне Настасье.

А вот и Чурила Пленкович – щёголь и красавец, обитающий в малом Киевце. Этот не только толк в булате знает, а и в одёже разбирается не хуже какого портного. Ему сам князь поручил платье выбрать для новобрачной Дуная. Так он до того расстарался, что Настасья на свадьбе саму княгиню Анну превзошла. С тех пор Пленкович с Дунаем друзья – не разлей вода!

Со щёголем Чурилой может сравниться разве что Дюк Степанович. На этого богатыря глянешь – глаз не оторвёшь! Шелом и бармица у него до блеска начищены, обоюдоострый меч булатный клинками сверкает, кольчуга серебрится, стрелы перевиты аравийским золотом, а наконечники смарагдами и яхонтами горят. Все гости на него дивятся, когда он на пиру княжеском является.

А вот и Михайло-Казарин, тоже богато вооружённый. И не одним мечом, но и молитвой крепкой. Как в Киев из похода вернётся, так все церкви обойдёт: сперва Христа-Бога сердечно возблагодарит, потом Его святым и чудотворцам спасибо скажет, а уж затем и Владимиру-князю в пояс поклонится.

Сидит на пиру и Поток Михайло Иванович. Раз попросил его князь настрелять гусей и перелётных малых уточек. А просьба княжеская туже приказа. Потому не пьёт Поток ни пива, ни вина, молится Богу и идёт на сине море. Настрелял гусей-уток и вдруг видит белую лебедь, через перо серебряную, а головка увита красным золотом и усажена скатным жемчугом. Взял Поток лук, вложил калёну стрелу, но сказала лебедь: «Не стреляй меня, Поток Михайло Иванович, я, может быть, пригожусь тебе», – и вдруг обернулась красной девицей. Поток воткнул в землю копье, взял девицу за белы руки, поцеловал в уста. И стала она ему женой верной и народила детишек, и все как один – богатыри!

А ещё в светлой гридне сидят: Иван Гостиный сын, который на своём жеребце всех княжеских коней обогнал; и Иван Годинович, что победил злого царя Афромея; и Вавило, что со скоморохами иноземное царство погубил; и Глеб Володьевич, что все загадки безбожницы Маринки Кайдаловны разгадал, а самой голову отсёк; и бедняк Хотен, который за свою мать вступился и целое войско разбил; и Ставр-боярин из земли Ляховецкой, чья жена в ратных состязаниях всех княжеских гридней одолела.

А окромя тех ещё много людей знатных. На почётном же месте, как раз супротив князя, богомольцы-калики сидят – не пьют, не едят, а про свои странствия рассказывают.

К слову сказать, этот пир мог и не состояться. Потому что занятому торговыми делами Соловью Будимировичу некогда было голову поднять, а ведь чтобы приметить красну девицу, надо хоть изредка по сторонам смотреть.

Да и Запава Путятична могла легко проглядеть своё счастье, ибо с утра до вечера была окружена важными боярскими сынками, да велеречивыми купеческими, да статными княжескими гриднями, которые не жалели сил, чтобы произвести на красавицу неотразимое впечатление. К тому же во дворце упорно ходили слухи, что князь намерился одарить любимую племянницу неслыханным приданым. Красота же, помноженная на богатство, доводила пыл ухажёров до температуры кипения, поэтому даже зимой в тереме Запавы было натоплено.