— Замолчал бы ты, а? — сказал ягненок. — Иди сам с собой играй. Я с поросятами не играю.

Уилберту стало грустно. Он лег, прислушиваясь к шуму дождя. Вскоре он увидел, что по наклонной доске карабкается крысенок — для него эта доска была все равно что лестница.

— Темплтон, — позвал Уилбер.. — Пойдем поиграем?

— Поиграем? — переспросил крысенок, шевеля усами. — Поиграем. Я даже не понимаю, о чем ты говоришь.

— Ну, это значит, резвиться, развлекаться, бегать, прыгать и веселиться, — объяснил Уилбер.

— Я ничего таким не занимаюсь без особой нужды, — неприветливо отозвался крысенок. — Я предпочитаю тратить время на то, чтобы есть, грызть, выслуживать и прятаться. Я, может быть, и обжора, но не гуляка какой-нибудь. Сейчас, например, я намерен залезть в твою кормушку и съесть твой завтрак, если у тебя ума не хватает самому его съесть.

С этими словами крысенок Темплтон потихоньку пролез вдоль стены амбара и юркнул в длинный лаз, который он специально прорыл в Уилберовом загончике между входом и кормушкой.

Темплтон был большой проныра и все устраивал так, как ему надо. Взять хотя бы этот подземный ход: глядя на него, было видно, какой Темплтон хитрый и ловкий. Не вылезая наружу, он попадал из амбара прямо в свое укрытие под Уилберовой кормушкой. На зукермановской ферме у Темплтона повсюду были подземные коридоры и туннели, и он мог перебираться с места на место так, чтобы его никто не видел. Днем он обычно спал и появлялся только с наступлением темноты.

Уилбер посмотрел, как Темплтон юркнул в подземный ход. В следующую минуту он уже увидел, как из-под кормушки показался острый крысиный нос. Темплтон осторожно выбрался наверх и вскарабкался на край кормушки. Этого Уилбер уже не мог вытерпеть: мало того, что день такой мрачный и дождливый, так еще твой завтрак съедают прямо у тебя на глазах. Он знал, что Темплтон сидит там под дождем и что он промок до костей, но даже это не было ему утешением. Вскоре расстроенный, одинокий, голодный он бросился на навозную кучу и разрыдался.

Ближе к вечеру Лерви подошел к мистеру Зукерману.

— Мне кажется, с этим вашим поросенком что-то неладное. Он не притронулся к еде.

— Дай ему две ложки серы с патокой, — распорядился мистер Зукерман.

Уилбер и вообразить не мог такого ужаса: Лерви схватил его и силой заставил проглотить лекарство. Это был, наверное, самый кошмарный день в его жизни. Он думал, что больше не выдержит такого страшного одиночества. Сгустились сумерки, вокруг были видны лишь тени, да слышно было, как овцы жуют свою жвачку. Время от времени сверху, оттуда, где располагались коровы, доносилось позвякивание железной привязи. Представьте себе удивление Уилбера, когда из темноты его тихонько окликнул совершенно незнакомый голос. Голос был тоненький, но приятный.

— Хочешь со мной дружить, Уилбер? — сказал голос. — Я буду тебе хорошим товарищем. Я наблюдаю за тобой весь день, ты мне нравишься.

— Но я тебя не вижу, — проговорил Уилбер, вскочив на ноги. — Где ты? Кто ты?

— Я тут, — ответил голос. — Спи. Увидишь меня утром.

Ночь тянулась бесконечно. Желудок у Уилбера был пуст, а голова полна. Когда желудок пуст, а голова полна, всегда трудно спать.

Раз десять за ночь Уилбер просыпался и вглядывался в темноту, прислушиваясь к ночным звукам и пытаясь сообразить, который час. В амбаре никогда не бывает совсем тихо. Все время, даже глухой ночью, происходит какое-то шевеление.

Когда он проснулся в первый раз, он услышал, как Темплтон вгрызается в бочку с зерном. Зубы Темплтона скребли по дереву, стоял самый настоящий грохот.

«Дурацкое существо, — подумал Уилбер. — И охота ему колобродить всю ночь, лязгалки свои точить и портить чужое добро. Спал бы себе, как все нормальные животные!»

Когда Уилбер проснулся во второй раз, он услышал, как тихонько бормочет гусыня, усаживаясь поудобнее в гнезде.

— Который час? — шепотом спросил Уилбер у гусыни.

— Наверно-верно-верно, пол-одиннадцатого, — ответила гусыня. — Почему ты не спишь, Уилбер?

— Слишком много мыслей крутится в голове, — ответил поросенок.

— Вот уж от чего я не страдаю, — сказала гусыня. — У меня в голове вообще ничего нет, зато слишком много всего под хвостом. Ты когда-нибудь пробовал спать, сидя на восьми яйцах?

— Нет, — ответил Уилбер. — Это, наверное, ужасно неудобно. Сколько времени высиживать гусиное яйцо?

— Примерно-мерно дней тридцать, так мне говорили, — ответила гусыня. — Но я немножко хитрю. Когда погода теплая, я обкладываю яйца соломой и иду пройтись.

Уилбер зевнул и уснул опять. Во сне он снова услышал тот же голос. Голос говорил ему: «Я буду твоим другом. Спи, увидишь меня утром».

До рассвета оставалось около получаса, когда Уилбер проснулся и прислушался. В амбаре было еще темно. Овцы лежали, не шевелясь. Даже гусыня притихла. Сверху, со второго этажа не доносилось ни звука. Спали коровы, дремали лошади. Темплтон прервал свои занятия и отправился куда-то по делам. Только с крыши раздавалось легкое поскрипывание: это флюгер поворачивался то в одну сторону, то в другую. Уилбер любил такие минуты: когда в амбаре была тишина и покой и все замирало перед рассветом.

«День уже почти что наступил», — подумал он.

Сквозь маленькое окошко уже пробивался первый слабый лучик. Одна за другой гасли звезды. Уилбер уже мог разглядеть гусыню, расположившуюся неподалеку. Она сидела, засунув голову под крыло. Уже были видны овцы с ягнятами. Небо посветлело.

«Наконец-то наступил этот замечательный день! Сегодня я найду своего друга». Уилбер взялся за поиски. От тщательно осмотрел свой загончик. Он обследовал край оконной рамы, взглянул на потолок. Нигде ничего не изменилось. В конце концов он решил подать голос. Ему, конечно, не хотелось нарушать чудесную рассветную тишину, но загадочного нового друга нигде не было, и Уилбер решительно не мог придумать, как его отыскать. Он прочистил горло.

— Прошу внимания! — произнес он громко и твердо. — Я бы хотел попросить отозваться то лицо, которое обратилось ко мне вчера перед сном. Если вы мой друг, пожалуйста, скажите мне, где вы.

Овцы возмущенно переглянулись.

— Перестань молоть чепуху, Уилбер, — сказала самая старшая овца. — Если у тебя действительно завелся тут новый друг, ты мешаешь ему спать. Самый верный способ испортить с кем-нибудь дружеские отношения, это разбудить его ни свет, ни заря. С чего ты взял, что твой друг любит рано вставать?

— Ой, извините, пожалуйста, — Уилбер перешел на шепот. — Я никому не хотел причинить неудобства.

Он кротко улегся на навозную кучу и стал глядеть на дверь. Он сам не понимал почему, но был уверен: его друг где-то рядом. Старая овца права: он просто еще спит.

Вскоре появился Лерви. В руках он нес ведро с Уилберовым пойлом. Уилбер выскочил, торопливо все съел и вылизал кормушку. Овцы побрели вниз по дорожке, за ними шел вперевалку гусак и пощипывал траву. И в этот момент, когда Уилбер уже пристраивался вздремнуть после завтрака, снова раздался тот же тоненький голосок, который заговорил с ним накануне.

— Мое почтение! — сказал голос.

Уилбер вскочил. — Мое — что? — воскликнул он в недоумении.

— Мое почтение! — повторил голос.

— Что значит это слово? И где находишься ты сам? — закричал Уилбер. — Ой, пожалуйста, пожалуйста, скажи мне, где ты есть? И что такое «почтение»?

— «Мое почтение» значит, что я с тобой здороваюсь, — объяснил голос. — Просто у меня изысканная речь, и я говорю «мое почтение» вместо «здравствуй» или «доброе утро». Но вообще-то это глупое выражение, мне даже непонятно, зачем я его употребляю. Что до моего местонахождения, то нет ничего проще. Посмотри наверх, туда, где дверной косяк. Я здесь. Смотри, я тебе машу!

Наконец-то Уилбер увидел существо, которое так дружелюбно с ним разговаривало. В углу над дверью была большая паутина, и оттуда вниз головой висела громадная серая паучиха размером с крупный леденец. У нее было восемь ног, одной из которой она приветливо помахивала Уилберу.

— Видишь меня теперь? — спросила она.

— Да, вижу, вижу, — затараторил Уилбер. — Конечно же, вижу. Как дела? Доброе утро! Мое почтение! Очень рад познакомиться. А как тебя зовут? Можно узнать, как тебя зовут?

— Меня зовут Шарлотта, — ответила паучиха.

— Шарлотта… а дальше как? — Уилберу очень хотелось узнать побольше.

— Шарлотта А. Каватика. Но ты зови меня просто Шарлотта.

— Ты такая красивая, — сказал Уилбер.

— Да, я красивая, — отвечала Шарлотта. — Тут ничего не скажешь. Паучиха все довольно красивые. У меня может быть не такая броская внешность, как у других, но я тоже ничего. Жаль только, что ты можешь меня как следует разглядеть, а я тебя — нет.

— Почему? — спросил поросенок. — Я же здесь.