В этот момент Темплтон высунул нос из своего укрытия под Уилберовой кормушкой. Он бросил взгляд на Ферн и украдкой стал пробиваться вдоль стены поближе к гусыни. Все наблюдали за ним, поскольку его не очень-то любили и относились к нему с недоверием.

— Послушай, — заговорил он грубым голосом, — говоришь, у тебя семь гусят. А яиц-то ведь было восемь. Что случилось с восьмым яйцом? Почему из него никто не вылупился?

— Наверное, оно негодное, — ответила гусыня.

— И что ты собираешься с ним делать? — продолжал допрашивать Темплтон, не сводя с гусыни круглых бусинок-глаз.

— Можешь забрать себе, — отвечала гусыня, — можешь его укатить и присоединить к своей отвратительной коллекции. (Темплтон имел обыкновение подбирать на ферме всякие необычные вещи и тащить к себе. У него дома хранилось все на свете.)

— Конечно-конечно! — сказал гусак. — Можешь забрать яйцо. Но я хочу кое-что сказать тебе, Темплтон. Если я когда-нибудь увижу, что ты со своим грязным носом крутишься-рутишься-рутишься вокруг наших гусят, я задам тебе такую трепку, какую еще ни одна крыса не видывала. — С этими словами гусак взмахнул мощными крыльями и захлопал ими, демонстрируя силу. Гусак был крепкий и смелый, но по правде говоря, и он, и гусыня побаивались Темплтона. На то были свои причины. Темплтон не ведал ни стыда, ни совести, ни нравственных принципов, ни доброты, ни приличий, ни простого грызунского сострадания, ни раскаяния, ни высоких чувств, ни дружеского участия — ничего. Он мог запросто придушить гусенка, если был уверен, что это сойдет ему с рук. И гусыня знала это. Это знали все.

Своим широким клювом гусыня вытолкнула из гнезда невылупившееся яйцо, и Темплтон укатил его под негодующими взглядами всех присутствующих. Даже Уилбер был возмущен, а ведь он мог съесть практически что угодно. — Подумать только, забрать негодное, старое, тухлое яйцо! — пробормотал он.

— Крыса есть крыса! — сказала Шарлотта. Она залилась тонким серебристым смехом. — Однако, друзья мои, если это старое яйцо когда-нибудь разобьется, жить в амбаре станет невозможно.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Уилбер.

— Я хочу сказать, что никто не сможет жить здесь из-за запаха. Тухлое яйцо — это самая настоящая бомба.

— Не бойтесь, не разобью, — огрызнулся Темплтон. — Я знаю, что делаю. Я с такими штуками все иремя вожусь. — Он уполз через подземный ход, толкая яйцо перед собой. Темплтон катил яйцо, подпихивая его то с одной, то с другой стороны, и в конце концов затолкал в норку под уилберовой кормушкой.

Днем ветер улегся, и на скотном дворе стало тепло и тихо. Серая гусыня помогла семерым гусятам выбраться из гнезда и повела их осматривать окружающий мир. Мистер Зукерман обнаружил их, когда принес Уилберу ужин.

— Вот так штука! Здравствуйте, здравствуйте, — сказал он, расплываясь в улыбке. — Ну-ка посмотрим… один, два, три, четыре, пять, шесть, семь. Семь малышей-гусят. Просто замечательно!

Шарлотта с каждым днем нравилась Уилберу все больше. Он уже считал, что борьба с насекомыми — весьма разумное и полезное занятие. Ни от кого в округе мухи не заслужили ни одного доброго слова. Они только и знали, что надоедать всем целыми днями. Коровы относились к ним с ненавистью, лошади — с отвращением. Овцы терпеть их не могли. Мистер и миссис Зукерман вечно ворчали, что от мух спасу нет, и затягивали окна и двери сеткой.

Уилбер с восхищением смотрел, как Шарлотта с ними расправляется. Ему особенно нравилось, что прежде, чем съесть свою жертву, Шарлотта ее усыпляет.

— Какая ты заботливая, Шарлотта, — говорил он.

— Да, — соглашалась Шарлотта, нежным мелодичным голоском, — я всегда даю им наркоз, чтобы они не чувствовали боли. Это просто небольшая услуга с моей стороны.

Дни шли за днями, и Уилбер все рос и рос. Он ел три раза в день и всякий раз помногу. Он часами лежал в полудреме на боку, и перед ним проносились приятные видения. Он сильно прибавил в весе и отличался отменным здоровьем. Как-то раз, когда Ферн сидела на скамеечке, старшая овца забрела в амбар и решила нанести Уилберу визит.

— Привет! — сказала она. — Сдается мне, ты потолстел.

— Да, пожалуй, что так, — согласился Уилбер. — В моем возрасте полагается прибавлять в весе.

— Все равно я тебе не завидую, — сказала старая овца. — Знаешь, зачем они тебя откармливают?

— Нет, — ответил Уилбер.

— Мне, конечно, не хотелось бы разносить дурные вести, — продолжала овца, — но они откармливают тебя, чтобы убить. Вот такие дела.

— Они собираются меня — что? — вскрикнул Уилбер. Ферн вся застыла, сидя на скамеечке.

— Убить тебя. Сделать из тебя копченый бекон и ветчину, — продолжала старая овца. — Когда наступают холода, фермеры режут почти всех молодых свиней. Они тут все сговорились убить тебя на Рождество. В заговоре участвуют все — Лерви, Зукерман и даже Джон Эрабл.

— Мистер Эрабл? — Уилбер плакал навзрыд. — Отец Ферн?

— Конечно. Когда забивают свинью, все приходят помогать. Я старая овца, так что уж я знаю — каждый год одна и та же история. Эрабл приходит со своим ружьем двадцать второго калибра, стреляет в…

— Замолчи! — завопил Уилбер. — Я не хочу умирать! Кто-нибудь спасите меня! Спасите!

Ферн уже было вскочила на ноги, как вдруг раздался чей-то голос.

— Не волнуйся, Уилбер! — сказала Шарлотта, которая выслушала весь ужасный рассказ с начала до конца.

— Как так, не волнуйся? — Уилбер с криками носился взад-вперед. — Я не хочу, чтобы меня убивали. Я не хочу умирать. Шарлотта, это правда, что говорит старая овца? Они, правда, убьют меня, когда наступят холода?

— Что тут скажешь, — заговорила паучиха, задумчиво теребя паутину. — Старая овца здесь уже много лет. Ей не раз приходилось видеть, как появляются и исчезают весенние поросята. Если она говорит, что они собираются тебя убить, я полагаю, так оно и сеть. В жизни не встречала подобной мерзости. До чего только люди ни додумываются!

Уилбер разрыдался.

— Но я же не хочу умирать, — стонал он. — Я хочу жить, вот здесь, на моей уютной навозной куче, со всеми моими друзьями. Я хочу дышать этим прекрасным воздухом и нежиться на этом прекрасном солнышке.

— Орать ты, действительно, умеешь прекрасно, — раздраженно сказала старая овца.

— Не хочу умирать! — завопил Уилбер, бросаясь на землю.

— Ты и не умрешь, — с жаром произнесла Шарлотта.

— Что ты говоришь? Это правда? — вскричал Уилбер. Кто же меня спасет?

— Я, — ответила Шарлотта.

— Как? — спросил Уилбер.

— Пока я этого не знаю. Но я намерена спасти тебя и я хочу, чтобы ты немедленно успокоился. Ты ведешь себя, как ребенок. Перестань реветь. Терпеть не могу, когда устраивают истерики.

Утром в воскресенье мистер и миссис Эрабл сидели вместе с Ферн на кухне и завтракали. Эйвери уже все доел и теперь на втором этаже разыскивал рогатку.

— А вы знаете, что у дяди Хоумера вылупились гусята? — спросила Ферн.

— Сколько? — поинтересовалась миссис Эрабл.

— Семь, — ответила Ферн. — Всего было восемь яиц, но из одного яйца никто не вылупился, и Темплтон забрал его себе, поскольку гусыня сказала, что оно ей не нужно.

— Гусыня — что сделала? — спросила миссис Эрабл. Она пристально взглянула на дочь, и на лице ее промелькнуло странное, тревожное выражение.

— Она сказала, что это яйцо ей больше не нужно, — повторила Ферн.

— Кто такой Темплтон? — спросила миссис Эрабл.

— Это крысенок, — ответила Ферн. — Мы все его не любим.

— Мы — это кто? — спросил мистер Эрабл.

— Ну, все, кто живет в амбаре. И Уилбер, и овцы, и ягнята, и гусыня, и гусак, и гусята, и Шарлотта, и я тоже.

— Шарлотта? — переспросила миссис Эрабл. — Кто такая Шарлотта?

— Она — лучший друг Уилбера. Она ужасно умная.

— Как она выглядит? — спросила миссис Эрабл.

— Н-ну… — Ферн задумалась. — У нее восемь ног. В общем-то, как у всех пауков.

— Это паучиху зовут Шарлотта? — поинтересовалась мама.

Ферн кивнула.

— Она большая и серая. Она сплела паутину у Уилбера над входом. Она ловит мух и высасывает из них кровь. Уилбер ее просто обожает.

— Вот как? — произнесла миссис Эрабл каким-то отрешенным голосом. Она с беспокойством смотрела на дочь.

— Ой, да, Уилбер просто обожает Шарлотту, — повторила Ферн. — Знаешь, что сказала Шарлотта, когда вылупились гусята?

— Не имею ни малейшего представления, — сказал мистер Эрабл. — Расскажи.

— Ну, в общем, когда первый гусенок высунул головку из-под гусыни, я сидела на скамеечке в углу, а 1Йарлотта была у себя в паутине. Она произнесла речь. Она сказала: «Я полагаю, всем здесь весьма приятно будет узнать, что неустанный четырехнедельный труд и терпение нашей гусыни вознаграждены и она может предъявить нам результаты своих усилий». Правда же, она нашла замечательные слова?