— Оот меня ты чегоо хоочешь, яхоонтоовая?

— Я хочу тебе помочь, — честно ответила я ей.

— Поомоочь? — птица склонила голову на другой бок.

— Помочь, твердо сказала я, — Людей жалко, которых ты мучаешь. Тебя жалко, потому что ты в этом не виновата.

— Ктоо винооват? Разве не оон?

— Если и был виноват, так ведь наказан давно, — и, видя, что равнодушный сирин, похоже, начинает гневаться, нервно бьет крыльями, я испугалась, что птица улетит, и продолжила говорить быстрее, — Пожалуйста, я ведь ничего тебе не сделала, и, обещаю, что ни я, ни мои спутники, никто больше тебя никогда не обидит! Позволь только тебе помочь!

— Поомоочь… — растерянно произнес сирин.

— Да, помочь! Поверь, я знаю, как.

— Агриппина научила? — на лице сирина появилось нечто похожее на скептическую усмешку. Правый уголок губ дернулся, как от нервного тика.

— Агриппина подсказала, — не стала скрывать я, — А отгадку нашла в мамином гримуаре!

— Магия Йагини, яхоонтоовая? Так ведь оона меня убьет.

— Не убьет! Я теперь точно знаю!

— Поочему тоочноо?

— Пообщалась с тобой, — я усмехнулась, — Ты живая, ты все чувствуешь. Ты — добрая.

— Оой, не дообрая я, лебедушка, оой не дообрая. А воот ты — или глупая, или притвооряешься знатноо. Знатноо, — повторил сирин.

А потом сощурил веки, как будто сосредотачиваясь. Прислушивается, поняла я.

Сирин расправил черные крылья и взлетел. Улетая, бросил мне уже сверху:

— Не пообооишься, так прихооди ноочью на оостроов. Оодна прихооди. И без рун. Тоогда, моожет, и поогоовоорим.

Значит, одна. Значит, на остров. Что ж, если есть хоть малейшая надежда на конструктивный диалог — приду. Потому что не сможет моя маленькая жизнь существовать без большой. Только сейчас поняла, что не сможет. Это неразделимые понятия.

В следующий миг на плечи мне была наброшена куртка.

— Сения, — позвал маг. Я молчала.

— Сения, — маг сел рядом, — Граф де Менферский считает, что я дурак.

— Я слышала, — кивнула.

— А ты?

— Что я? Я сказала, что думаю, — совершенно не было сил одергивать наследного герцога, напоминать ему о приличиях, об обращении на «вы». Устала.

— Неужели ты и вправду считаешь меня таким мерзавцем? Считаешь, что я мог бы поступить так с тобой?! — его голос дрогнул, и что-то отозвалось у меня в груди. Но я подавила это, то, что отозвалось. Потому что нечего. Я, из-за каких-то там расшалившихся гормонов мнения своего не изменю. Неловкая пауза говорила о том, что оборотень все еще ждет ответа.

— Нет, — не стала врать я, — Мерзавцем не считаю.

Теперь изумленно молчал маг. Видимо, ждал продолжения. Ну что ж, продолжим:

— Я считаю тебя наследным герцогом Дарнийским, Лиодором де Элларом, старшим сыном знаменитого на всю империю Дарнийского оборотня. Который высший аристократ. Который держит слово. И в ответе за девчонку, которую сам же втянул в неприятности. Я думаю, что ты просто испытываешь чувство вины за все, что происходит. И, как истинный герцог, делаешь все, чтобы ее, эту вину искупить. Ведь по сути — не появись ты у нас со своей идиотской проверкой, не приведи с собой дважды купленных троллей, этого бы ничего не было. Но в этом нет твоей вины. Ты действительно сильный, умный, честный. Я имела возможность в этом убедиться. И я действительно верю, что ты поможешь освободить мелких. То есть хочу верить. Надеюсь.

А потом подумала немного и добавила, старательно чеканя каждое слово:

— А тем, что боевой маг и герцог в одном бутыльке нравится лесной простушке, грех не воспользоваться, так что и здесь я тебя не осуждаю.

— Всесильный Перун[26]!

Хм. Перун. К кому еще обратиться боевому магу? Только к всесильному Перуну, мужа моей покровительницы Макошь… Покровителю оборотней.

— Граф прав. Тысячу раз прав. Я действительно дурак.

А вот это самобичевание сейчас к чему? Что-то я не поняла.

В следующий миг сильные руки легли мне на плечи, разворачивая к себе, заставляя смотреть в голубые, цвета неба, глаза. Такие яркие, ласковые, нежные, что я зажмурилась. И, кажется, даже затрясла головой, как будто пытаясь избавиться от морока. Открыла — лицо мага было слишком близко к моему, слишком. Настолько, что я разглядела глубокую морщинку между хмуро сведенными бровями, и печальную складку у губ. А глаза все равно смотрели тепло и участливо.

— Сения, — в третий раз повторил он мое имя, — Я люблю тебя.

Дивная Макошь! Ну, вот за что он так со мной! Попыталась вырваться — не получилось. Оборотень держал крепко, как в душещипательных романах пишут. Вот о чем я думаю? Еще секунда — и я задохнусь от его близости…

— Сения, я, правда, очень люблю тебя. Полюбил сразу, как увидел. И сразу, там еще, на берегу, все решил.

Я покраснела, вспоминая особенности нашей первой встречи. Тот белый элсмирский волк, на берегу, он был прекрасен. И он смотрел на меня так, что я, вопреки голосу разума, ощутила стыд. И сейчас, кстати, ощущаю.

— Дар, — помимо воли вырвалось у меня. О боги! Неужели это мой голос? Не может быть. Нет, я с усилием свела глаза в кучку. Это слишком хорошо звучит, чтобы быть правдой!

— Сударь Лиодор, — я немного отстранилась, благо, чуть ослабленные объятия тяжело дышащего мага это позволили, — Почему вы не говорили мне этого раньше?

— А зачем? — удивленно спросил маг.

И так искренне спросил, что я опешила. Действительно, зачем? Да затем, что мне это надо! Затем, что я надумала себе тролль знает чего! Затем, что хуже нет — чем неизвестность и досужие домыслы! Да просто затем, что так полагается, так обязательно!.. Так в каждом душещипательном романе пишут!

— Я думал, вы… ты чувствуешь. Чувствуешь меня. Я это знаю. Знаю наверняка. Ведь я чувствую тебя. И никого так не чувствовал. С первой минуты. И я знаю, что у волка это — на всю жизнь. Ты — как будто мое сердце, но живущее отдельно от тела, и оттого оно болит в сотни раз сильнее!

Я не могла ничего сказать. В голове все смешалось, внутри маршировали гормоны и угрожали пойти вприсядку. Почему то окружающий, прежде серый мир наполнился тонкими, изящными красками… А нет, это все оттенки серого. Но как все-таки разнообразен этот цвет! Не замечала… Грудь сдавило удушливой волной, а щеки залило румянцем. Он такое сейчас говорит… Такое…

А оборотень резким движением привлек меня к себе и поцеловал. И было в этом поцелуе столько нежности, столько восхитительного тепла и свежего воздуха одновременно… Как будто пьешь чистую студеную воду в жару и никак не можешь напиться… И с каждым глотком все сильнее, все яростнее хочешь пить. А сударь Лиодор отстранял меня от себя, гладил, целовал, ласкал волосы, — надеюсь, я все жухлые листья из них достала, — проводил пальцами по щеке, губам и тут же снова впивался в них поцелуем, гладил затылок, шею, плечи и шептал о том, что не встречал никого красивее, никого желаннее, что я и есть его сердце, его душа…

Интересно, а это правда? Ведь раньше он этого не говорил! Я, задыхаясь, мягко отстранилась от него. Не потому ли все это сейчас, что я фактически вытянула из него признание? Ведь как еще можно было меня понять после той истерики, что я устроила в замке? Вспоминая, стало очень стыдно. Перед магом, перед графом, старушкой Агриппиной и даже Данькой, хотя его-то, вроде как, там не было. Ой, что же мы здесь сидим?! Ему ведь к ночи готовиться надо! А мне… мне не надо. Я четко знала, что делать.

Нехотя, на негнущихся ногах с дрожащими коленками, опираясь на руку мага, я направилась обратно к замку. Оборотень выглядел несколько смущенным.

Интересно, это потому, что он все это наговорил? Как же узнать? Я не понимаю — мне в самом деле только что признались в любви, или это было вынужденное признание? Хотя, вроде бы, я ему и вправду нравлюсь…

— Ты решила, — бабуся Агриппина смотрела на меня, нахмурившись.

Тоже нахмурившись, кивнула.

— Я не позволяю, — раздался голос мага из-за спины.

— Не дозволять будете, когда право будете иметь, сударь Лиодор, — не оборачиваясь, ответила ему, приложив все усилия, чтобы вышло твердо. А то хороша я буду, привязанная к стулу.

— Сения, — маг не унимался, — Ты не можешь выйти из замка без защиты.

Граф де Менферский, присутствующий при нашем разговоре, сохранял молчание. Видно было, как он волнуется, переживает. Еще бы — настою на своем я — и у него появится шанс изменить то, что происходит с графством. Не прошлое, к сожалению — его никак уже не исправишь, но у него и оставшихся в живых людей появится призрачный шанс надежды на будущее. А с другой стороны — то, что оборотень говорил нам о навиях, о нежити, о зашкаливающих эманациях зла в замке — все правда. И маг был абсолютно прав, не пуская меня. И если он настоит на своем — так будет правильно. Но граф надеялся, что не настоит. Я ободряюще улыбнулась ему, а он опустил глаза. Может, боялся, что передумаю? Это вряд ли.