— Все это кажется мне подозрительным, — заметил Ноэль. — Я не удивлюсь, если узнаю, что они ищут в часовне старинный клад с золотыми монетами. Не мешало бы это проверить.

— Нет, — сказал Освальд, который был не только очень скромным, но еще и чрезвычайно толковым и рассудительным мальчиком, — не стоит нам туда соваться. Заметив нас, они сразу же прекратят выкапывать клад, если они и вправду занимаются поисками сокровищ. Лучше мы подождем, когда они оттуда выйдут, а потом залезем в часовню и посмотрим, не осталось ли где следов раскопок.

Итак, мы остались стоять на мосту, выжидая, что будет дальше.

Прошло совсем немного времени и к нам верхом на велосипеде подкатил угрюмого вида мужчина в коричневом костюме.

— Эй, парнишка! — обратился он к Освальду. — Ты случайно не видел здесь парочку «томми»?

Освальд терпеть не мог, когда его называли «парнишкой», тем более когда к нему так обращались люди вроде этого мрачного типа на велосипеде; однако он быстро смекнул, что здесь все-таки происходят какие-то полевые учения, а ему вовсе не хотелось создавать помехи деятельности британской армии, тем более что — насколько он мог судить по разговорам взрослых — этой армии и без того чинят помехи все кому только не лень, начиная с самих британских министров. Поэтому он сказал:

— Да, я их видел. Они спрятались тем, в развалинах.

— Надо же! — воскликнул мужчина. — И, вероятно, в мундирах? А, ну конечно же, иначе как бы ты догадался, что это солдаты. У этих придурков не хватило мозгов даже на такую простую вещь!

С этими словами он налег на педали и покатил по неровной лужайке в сторону часовни.

— Вряд ли тут дело в старинном кладе, — сказал Дикки.

— Какой еще клад! — фыркнул Освальд. — Давайте скорее за ним! Я буду рад, если у этого типа сорвется то, что он задумал. В конце концов, кто давал ему право называть меня «парнишкой»?

И мы побежали за велосипедистом. Когда через пару минут мы достигли ворот часовни, человек уже слез со своего велосипеда и, оставив его у стены, начал медленно подниматься по стершимся каменным плитам. Мы последовали за ним.

Вместо того, чтобы сразу окликнуть солдат, как мы того ожидали, человек повел себя довольно странно. Пройдя под аркой входа, он крадучись двинулся вдоль боковой стены, поминутно озираясь по сторонам, словно играл с кем-то в прятки. В самом центре часовни возвышалась груда каменной — по всей видимости, это были остатки давным-давно рухнувшего свода — взобравшись на которую, мы могли следить за каждым движением незнакомца, шаг за шагом осторожно перемещавшегося среди развалин.

Наконец он достиг задней стороны здания, где имелся еще один арочный проем, от которого вниз уходила лестница. Нам были видны только пять ее верхних ступенек, дальше все было завалено землей и камнями. Человек медленно присел на корточки, перегнулся через порог и посмотрел вниз по ту сторону арки. Затем он вдруг резко выпрямился и крикнул грозным голосом:

— Эй вы, там, а ну выходите!

И солдаты послушно вылезли из своего укрытия. На их месте я бы так быстро не сдался, тем более что их было двое против одного. Вид у них был самый жалкий — точь-в-точь как у побитых псов. Незнакомец вделал стремительное движение, и в следующую секунду солдаты оказались прикованы друг к другу наручниками и уныло поплелись к выходу из часовни.

— А теперь давайте обратно той же дорогой, что пришли сюда, — скомандовал человек в коричневом, идя по пятам за своими пленниками.

В этот момент Освальд увидел лица солдат, и он уже никогда не забудет их выражение.

Спрыгнув с кучи, он догнал уходившую троицу.

— Что они сделали? — спросил он угрюмого мужчину.

— Дезертиры, — коротко бросил тот. — Молодец, парнишка, что навел меня на их след, а то, пожалуй, пришлось бы еще повозиться с их поимкой.

Один из солдат обернулся и взглянул на Освальда. Он был совсем молодой — почти как старшеклассник в их школе. И Освальд не мог не ответить на его взгляд.

— Я не предатель, — сказал он; — Я ведь не знал, в чем дело; Если бы вы тогда попросили меня помочь, я бы ни за что вас не выдал.

Солдат промолчал, но вместо него вновь заговорил велосипедист.

— Не болтай глупостей, парнишка, — сказал он. — Или ты уже с детства мечтаешь о тюремных нарах? Нашел тоже кому помогать — вонючим дезертирам! А вы двое пошевеливайтесь, нечего зря вертеть башками!

И они ушли через мостик и дальше по белой дороге, петляющей между кустов и зарослей осоки.

Когда они скрылись из виду, Дикки сказал:

— Странно это все. Лично я презираю трусов. А дезертиры — самые настоящие трусы. Однако мне их жалко.

Алиса, Дора и Ноэль зашмыгали носами и уже были готовы расплакаться.

— Конечно, мы поступили правильно, помогая поймать дезертиров, — сказал Освальд. — Только вот когда этот солдат обернулся и посмотрел на меня…

— Да, сказал Дикки. — Вот именно.

И они медленно зашагали в сторону дома. Настроение у всех было отвратительное.

Несколько минут они шли молча, а затем Дора подала голос:

— Я думаю, что человек на велосипеде просто выполнял свой долг.

— Разумеется, — согласился Освальд, — но это был его долг, а не наш. С какой стати нам было вмешиваться?

— А день сегодня такой прекрасный, — сказал вдруг Ноэль и громко всхлипнул.

День и вправду был лучше некуда. С утра до полудня еще было пасмурно, а сейчас солнце ярко сияло над зеленой равниной, придавая всему, к чему прикасалось, благородный золотистый оттенок: ослепительно сверкали лужи и окруженные болотной травой озера, вспыхивали веселыми искрами стога свежего сена на лужайках и гладкие листья деревьев, а чуть поодаль блестели красные черепичные крыши деревни, к которой мы и держали свой путь. Вечером того же дня Ноэль написал поэму. Она начиналась так:

Конечно, за подобное сочинительство ему следовало бы надавать по шее, однако, Ноэль был слабаком, драться с которым неинтересно; к тому же во всех поэтах, пусть даже и малолетних, есть что-то такое, что делает драку с ними постыдной — это все равно что бить девчонок. Поэтому Освальд решил не высказывать вслух своего мнения о поэме — иначе Ноэль, который имеет привычку плакать по всякому поводу, распустил бы нюни и без битья. Вместо этого Освальд предложил навестить нашего друга свинопаса.

К свинопасу отправились все, кроме Ноэля, который был занят, дописывая свою поэму, а также оставшейся с ним Алисы и Эйч-Оу, уже лежавшего в постели.

Мы рассказали свинопасу про дезертиров и про угрызения совести, и он сказал, что вполне понимает наши чувства.

— Чертовски даль несчастных ребят, которым приходится тянуть армейскую лямку, — сказал он. — Однако я не одобряю дезертирства — это стыд и позор, вот что я об этом думаю. С другой стороны, как-то несправедливо, когда такая силища — армия, флот и полиция, а также Парламент вместе с Королем, — и все против бедного парня, которому захотелось погулять на свободе. Но, насколько я понял, ты выдал его не нарочно?

— Не так чтобы совсем уж нарочно, но не нечаянно, — сказал Освальд и тяжело вздохнул. — Хотите мятную лепешку? Это очень вкусно.

Свинопас съел лепешку и продолжил разговор.

— Я тут сегодня узнал еще об одном беглеце, — сказал он. — Какой-то там парень дал деру из Дуврской тюрьмы. И сидел-то н, как говорят, за пустяк — стянул четырехфунтовый кекс с прилавка в кондитерской Дженнера, что на Хай-стрит. Частью от голода, частью из озорства. Но даже если бы я и не знал, за что его посадили, думайте, я навел бы на его след полицейских ищеек? Никогда, провалиться мне на этом месте! Кто угодно, только не я. Надо дать парню шанс, я так полагаю, иначе все это будет уже нечестно. Ну а вы не расстраивайтесь из-за этих «томми». Скорее всего, их поймали бы и без вашей помощи. Я тоже встретил сегодня эту парочку, и подумал: они не уйдут! Сразу видно — не та закваска. А для вас это будет уроком. В другой раз подумаете, прежде чем открыть рот.

Мы обещали, что впредь будем умнее, попрощались и пошли домой. По пути Дора сказала:

— А вот если, к примеру, тебе попадется беглец, который окажется кровожадным убийцей, ты ведь выдашь его полиции?

— Это само собой, — сказал Дикки. — Только для этого надо знать наверняка, что он кровожадный убийца, а не человек, утащивший в прилавка кекс, потому что он был очень голоден. Неизвестно еще, что бы ты стала делать, окажись ты голодной как он.

— Я не стала бы воровать, — сказала Дора.

— В этом я не уверен, — заявил Дикки, и они начали спорить и спорили всю дорогу до дома, а когда мы уже подходили к крыльцу, с неба хлынул сильнейший ливень, так что мы возвратились с прогулки как нельзя вовремя.