Задумал проверить и один отчаянный корреспондент. Когда он предстал перед ликом профессора, тот сурово спросил:

— Как вы сюда проникли, молодой человек?

— Всеми путями! — отчаянно выкрикнул корреспондент. — Профессор, я не коснусь ваших тайн, но скажите, это опасно?

— Что именно?

— Ваш опыт! Он не опасен для вас? Вдруг всё взорвётся, и мы потеряем лучших учёных! Я тут набросал поэму в стихах! Ведь вы рискуете жизнью!

— Рискуете вы, молодой человек, — произнёс профессор и, поведя рукой поверх разноцветных кнопок, нажал зелёную.

Тотчас в дверях возникли люди в зелёных фуражках.

— Запýтаньте поэта, — грустно сказал профессор. — При попытке побега посадить в путлок.

Люди в зелёных фуражках подхватили корреспондента под белы руки.

— Я восхищаюсь вами! — кричал тот, ретиво брыкаясь. — Я увековечу ваш образ в веках!

Корреспондента увели. Драгосмыслов сложил руки под животом и молвил:

— О, этот ненужный шум, эта пустая слава! Нет, только работать, работать! Кутафить гужок!

Стрелки на окружавших его приборах задрожали от восхищения.

Ледогоров очень устал. И не было времени отдохнуть. Три дня лишь прошло с той минуты, когда деловой и спокойный, спокойный и деловой он шёл в кабинет капитана. К минувшему дню спокойствия поубавилось, а дело не сдвинулось ни на шаг.

Дома Ледогоров накормил птиц. Жили у него два серых, а кое-где красноватых щегла. Для них Ледогоров купил красивую клетку, жёлтую, почти золотую. В детстве он был голубятником. Профессия нервная, беспокойная, приходилось и драться. Теперь остепенился, но без птицы не мог. Так поселились в его квартире два неразлучных щегла, Ванька и Встанька. Пели они душевно и громко, как в опере.

Ледогоров вытащил из авоськи божка и водрузил среди книг против клетки. Щеглы цокнули в изумлении и уставились на блестящего новичка. А Ледогоров всё думал, думал. Ходил из угла в угол и размышлял. Время шло к полуночи. Щеглы неожиданно разгулялись, начали прыгать по клетке, трещать. Ледогоров накрыл их платком и ушёл на кухню. Спать он на кухне любил. Тут и лампа удобно светила, и был уютный диван. Кожаный, старый, драный, родной, таких уже не осталось.

Ледогоров всё думал и размышлял. Размышлял, а потом снова думал. Звонарёв, Дубосеков и Дунька, игрушки, школьники, пустоголовые божки. Какая-то чепуха. Несомненно одно: кто-то затеял игру, и игру непростую. Но цель? Да, здесь стоило поразмыслить. Вдуматься, уяснить, короче говоря, докумекать.

Ледогоров бросил пиджак на стул, в кармане что-то мотнулось. Он сунул руку и вытащил глиняную пичужку, дар неспокойного старика. Ледогоров крутнул пичужку в руках и прилёг на диван.

«Тёмная всё же история», — подумал он и выключил свет.

Веки слипались от усталости. Ледогоров приложил свистульку к губам и дунул. Совершенно явственно пичужка сказала: «Не спи». Ледогоров дунул ещё раз, и снова: «Не спи». «Вот же работа!» — подумал Ледогоров и опустился куда-то вниз.

А тем временем из комнаты донёсся осторожный хруст, словно кто-то крошил сухарик. Но Ледогоров не слышал, он погружался в сон. Хруст нарастал и вот уже превратился в надсадный железный скрежет. Но спал Ледогоров, и виделось ему во сне что-то далёкое, близкое.

Вот и май наступил, зелёный радостный месяц. Но сразу пришла непогода, нежданные холода. Ночью замерли, съёжились лужи, а утром и вовсе посыпался снег.

Пришлось Кате и Ане, пришлось Гуськову, да и многим другим натягивать куртки, запрятанные было во тьму гардеробов. Куртки ворчали, но, кажется, были довольны: «Без нас нельзя, куртка — первое дело, без куртки теперь никуда».

Словом, как говорится, раз не свершились надежды, пусть выручают одежды. Днём мелкий снег сменился холодным дождём, и тут уж заважничали зонтики: «Что куртки! Зонтик — первое дело, без зонтика теперь никуда». Что верно, то верно. И только люди со звёздочками не признавали зонтов. Даже в ливень не прятались они по подъездам, а гордо шагали по своим делам.

За окном по-прежнему моросило, по стеклу струились потоки воды. Капитан Карнаух и следователь Ледогоров стояли перед картой района. Карта пестрела красными флажками. Карнаух с Ледогоровым походили на полководцев, Карнаух особенности, потому что держал за спиной руки.

— Что мы имеем? — сказал Карнаух. — Малый Матвеевский — семь квартир, Большой — четыре и в Остряковом — пять. Думаю, будут ещё.

Да, дело росло. Каждый день тревожные звонки, груды искрошенных кукол, игрушек. Росло дело, ёжилась на погоне звёздочка Ледогорова, но вот появилась звезда побольше. В кабинет тяжёлой походкой вошёл майор Ревунов.

— Что волнует меня? — сказал майор Ревунов. — Голос, голос! Этак, пожалуй, заговорит, как я, даст указания. Ты голос нашёл, капитан?

— Ищем, — строго сказал Карнаух.

— А у тебя? — майор обратился теперь к лейтенанту, — докладывай, что на квартире?

— Клетку в пыль искрошили, разбили божка, — отвечал Ледогоров.

— Нападение на должностное лицо! — заключил Ревунов. — Какие у вас толкования?

— Задачи преступника неясны, — сказал капитан Карнаух.

— Как связываете игрушки с божком?

— Быть может, тут сразу два дела. Кто-то ищет божка, а кто-то крошит игрушки.

— Вы как кумекаете, лейтенант?

— Я думаю… — Ледогоров наморщил лоб. — Случай тут не простой…

— Что волнует меня? — Майор Ревунов воззрился на карту района. — Меня волнует детский вопрос. Тревожится детвора, отказывается понимать. Ребёнок сдал в милицию железную дорогу, распиленную на сто семнадцать кусков!

— Ручными средствами это сделать нельзя, — сказал Карнаух.

— Клетка Ледогорова измолота в порошок.

— Так что, он станок с собой носит? — воскликнул майор Ревунов.

— Это неясно, — вымолвил Карнаух.

— Займитесь, по крайней мере, божками. Выпуск их прекратить, выяснить адреса сбыта. И голос, ищите голос!

Майор Ревунов повернулся и, гулко шагая, вышел из комнаты.

Прекратить. Слово очень понятное, сильное. Но всегда ли оно прекращало? За словом должно было следовать дело.

К вечеру стало известно, что злополучный божок приглянулся фабрике-артели имени фирмы «Заря». И что там скульптор-кустарь со своей печуркой! Фабрика-артель уже извлекла из своих огнедышащих исполинов две сотни крепкоголовых довольных божков. Часть из них удалось задержать на месте, но большая часть, увы, рассеялась по неизвестным местам. Да и мало ли на свете таких незаметных фабрик, артелей и смышлёных умельцев? Быть может, божок уже ехал в соседние города и города дальние? Быть может, красовался в уютных квартирах и, страшно сказать, в кабинетах начальства?

Так или иначе, к утру следующего дня на карте в кабинете Карнауха прибавилось ещё несколько красных флажков, а майора Ревунова вызвал к себе полковник Чугун.

Задумавшись, шёл Ледогоров по переулку. Перед ним шагала маленькая школьница с пухлым портфелем. Шагала она очень быстро, но вдруг остановилась, и Ледогоров чуть не столкнулся с ней.

Школьница открыла портфель и достала оттуда куклу.

«Неужели на уроках играют в куклы?» — подумал Ледогоров, и дума эта отобразилась на его лице.

«Нет, не играют», — ответил серьёзный взгляд школьницы.

«Зачем же носить с собой?» — подумал лейтенант.

Школьница оглядела Ледогорова с ног до головы и снизошла до ответа вслух:

— Куклам дома сидеть нельзя.

— Почему? — растерянно спросил Ледогоров.

Школьница повернулась и зашагала прочь.

— Девочка! — крикнул Ледогоров. — У тебя что-то упало!

На асфальте валялся белый комочек. Школьница вернулась и бережно его подняла.

— Спасибо! — сказала она. — Это платок.

— Так почему же нельзя? — снова спросил Ледогоров.

— Можно не объяснять? — вежливо произнесла девочка и на этот раз ушла без оглядки.

Ледогоров вздохнул.

«А дело-то дрянь», — мрачно подумал он.

Мисюсь уже не была той неловкой и глупой куклой, какой её принесли из магазина. Воспитание дало плоды. Мало-помалу Мисюсь превращалась в Катину закадычную подружку.

— Представляешь, — говорила Катя. — Гуськов в школу не ходит. Вчера встретила его во дворе, он спрятался.

— Каша наша? — спросила Мисюсь.

— Ешь, ешь. У нас в классе ещё три случая. Теперь я тебя одну никуда не пущу. Какой-то злодей решил загубить всех кукол. Интересно, чем вы его разозлили?