Последнюю вахту третьей ночи несли Фавилла, Брогл, Филорн и Бурак. Они сидели у огня, завернувшись в одеяла, и негромко беседовали. Беспокойный Бурак вызвался сходить помочь на кухне, но его не пустили.

— Ну и тьфу на вашу кухню. Этот старый пузан Бобб душу вытрясет, пока там надрываешься, хвост отъест, во. Того не трогай, этого не касайся, отойди от пирожков, не подходи к пудингу… Когда наконец жрать принесут, во-во-во? Брюхо возмущается, гудит и стонет, мочи нет терпеть!

Где-то защебетала первая птаха, ночной туман становился все реже. Фавилла плотнее завернулась в одеяло и пересела ближе к огню.

— Странные ощущения вызывает этот ночной туман здесь, на крепостной стене.

Брогл зевнул:

— Да, меня от этого тумана как-то развозит.

Бурак фыркнул:

— Не-е, ребята, не видали вы тумана. Вот я раз попал в гороховый суп, хоть ножом разрезай, во!

Появился Нимбало, завернутый в одеяло, напоминающий крохотное привидение.

— Ха, вы в горном тумане не плутали. Оглянешься — так даже своего хвоста не видишь, а вперед смотришь — носа не видать. Такой густой был туман, что в нем лягушки плавали.

Из-за Нимбало послышался еще один голос:

— Горные туманы — всего лишь дымки по сравнению с добрым болотным туманом. Из иного болотного тумана можно накроить одеял для моих больничных коек.

К удивлению сидящих, у огня из ночной мглы выплыла улыбающаяся сестра Алканет.

— Ха-ха-ха! Здорово придумано! Одеяла для больницы! Ха-ха-ха!

Филорн распахнула свое одеяло, приглашая Алканет согреться.

Шаркающей походкой приблизилась кротоначальница Брулл. Туман оседал на шерсть капельками воды. Они причудливо сверкали, освещенные языками пламени.

— Хурр, солнце скоро, скоро. Туман рассеивается.

И вот настало утро. Мгера подошла к стоящей между зубцами стены Блек.

— Когда же наконец вернется Дейна?

Блек перехватила дротик и повернулась к настоятельнице:

— Трудно сказать. Яблоки посыпались, верно, но они еще долго падать будут. Рукки Гарж дня не назвала. Придется потерпеть. Ты бы лучше отдохнула. Усталый у тебя вид.

— Что бы я не сделала, чтобы ускорить этот день!

— Можно попробовать, — произнес кто-то совсем рядом.

Мгера обернулась. Неслышно подошел Хорг.

— Как? — удивленно спросила Мгера.

— Путеводной песней. Когда я был маленьким, мы, бывало, влезали на стену и пели, чтобы наши путешественники поскорее вернулись живыми и невредимыми.

Блек и Свек согласно закивали:

— Да, мы тоже об этом слышали.

— Командор говорил, что помогает. Надо бы попробовать. Мы споем, а вы все будете подтягивать.

Мгера улыбнулась:

— Отличная идея.

Она прочистила горло и крикнула:

— Слушайте все! Обитатели аббатства, давайте споем путеводную песню для Дейны, чтобы он скорее вернулся домой!

Все воодушевленно выразили согласие. Лишь Бурак недовольно забубнил:

— Что за ерунда! Мой желудок всю ночь пел, чтобы к нему жратва пришла, и ничего, во. А теперь, когда наконец можно ему хоть чуть помочь, придется оставить завтрак и петь песенки парню, который их даже и не услышит.

— Сэр, — обратилась к зайцу Мгера, подражая ледяным интонациям сестры Алканет, — вы можете поступать, как вам заблагорассудится. Но если вы не присоединитесь к хору, вход на кухню будет для вас закрыт навсегда. Брат Бобб, примите мое указание к сведению.

— Будет исполнено, мэм! — с жаром откликнулся старший повар.

Заяц оставил завтрак.

— Ладно, ладно, шантажисты проклятые… Я хотел сказать, прекрасное утро для веселеньких куплетиков. Давайте, давайте споем поскорее, чего ждем, во?

Блек и Свек выстроили выдр на стене. Они пошушукались и прокашлялись, раза два перестроились и дружно грянули превеселый марш:

Песня всем так понравилась, что ее повторили. Подпевали и малыши, топая в такт. Во время третьего исполнения Нимбало вдруг вскарабкался на плечо Бураку и что-то ему зашептал, указывая на юг, туда, где тропа исчезала в лесу. Филорн заметила это и дернула за лапу Блек. Та остановила поющих и громогласно провозгласила:

— Там, на тропе! Сюда идут! Песня сработала!

Бурак ссадил Нимбало с плеча и заорал:

— Ну, чего замолкли, солисты и хористы? А застыли чего? Не ломайте магию! Хорг, ворота нараспашку, живо! Все марш вниз, в колонну, встречать пойдем, во, во!

Заяц исчез в сторожке и мигом появился с самодельным знаменем. Он примотал старую скатерть Хорга к шесту и размахивал ею над головой.

Идущие к аббатству выдры заметили встречную колонну и ускорили шаг, потом, потеряв терпение, побежали.

Бурак размахивал знаменем и выкрикивал команды:

— Гляньте-ка на них! Ха, мы еще посмотрим, кто кого первый встретит, во! Бросай полевые кухни! Вперед, в атаку! Кровь и клочья! Еулалиа-а-а-а-а!

Толпа ринулась вперед, Бурака сшибли в канаву. Но даже самые быстроногие не смогли догнать Мгеру и Филорн. А от бегущей с тога колонны выдр оторвалась крупная стремительная фигура, казалось, опережавшая ветер. Лапы колотили тропу, вздымая клубы пыли.

— Дейна-а-а-а-а-а-а!

Он схватил обеих и, сжав в объятиях, оторвал от земли. Тут в них врезался Нимбало, свалив с ног. Подбежали с обеих сторон встречающие и вернувшиеся, обступили трепыхающихся в пыли Дейну, Мгеру, Филорн и Нимбало. Раздался дружный, долго не умолкавший смех, заразительный хохот. Хохотали до слез, пугая пролетавших над ними птиц.

Дейна, сын Риллфлага, вернулся домой.

Очень неуютно чувствовал себя Грувен. Конечно, как и любой трусливый лжец, он убеждал себя, что сможет выпутаться из любой ситуации и достичь всего на свете. Потеря матери не слишком его удручала. Мать вечно донимала упреками, понуканиями, советами. Без нее проще. Плохо, что золотистый лис отнял у него стаю. Но как ее вернуть? Грувен панически боялся Рогана. Таких зверей он еще не встречал. Лис никогда не проявлял обычных для живого существа чувств: удивления, страха, гнева или радости. Никто не видел его улыбки, не слышал гневного окрика. Золотые глаза его, казалось, читали мысли. Встретившись с ним взглядом, Грувен сразу же отводил глаза. При мысли об этом бесстрашном воине и беспощадном убийце у Грувена кровь застывала в жилах.

Стая маршировала к старому лагерю. Весь день на ногах, простая грубая пища, полное вооружение. Но никто не отставал и не жаловался. Роган Бор шагал во главе колонны, ни с кем не разговаривал, лишь отдавал приказания, выслушивал донесения и изредка советовался со своими жрицами. Грувен попытался было возмущаться, но поджарая лисица тут же накинула на него петлю и грубо прикрикнула:

— Пошевеливайся, не то мы тебе поможем.

— Ты смеешь так поступать с Тагерангом? Да я эту веревку вмиг перегрызу. У меня зубы что ножи, — попробовал огрызнуться Грувен и тут же почувствовал, что в спину ему уперлось острие копья.

— И сразу получишь новый деревянный спинной хребет, — сообщила топающая сзади крыса. — Заткни пасть и шевели лапами.

Грувен обернулся и плюнул крысе под ноги:

— Я тебя запомню, крыса. И ты запомни мое имя: Грувен Занн Тагеранг. А копье твое мне что зубочистка.

Мускулистый хорь, шедший рядом с Грувеном, больно двинул ему локтем в ребра:

— Зубов для зубочисток не оставлю, понял? Заткнись! Грувен остановился, уперся лапами в песок и завопил:

— Хватит! Я хочу говорить с Роганом Бором!

Он не понял, откуда пришел удар, но мысли помутились, в глазах запрыгали искры.

— Зато он не хочет с тобой говорить, — донеслось откуда-то издалека. — Шевелись!

Вечером на привале Грувена привязали к дереву. Охрана расселась вокруг, мрачно следя за своим подопечным. Кто-то сунул ему миску. В мутноватой воде плавала раскисшая корка ячменного хлеба.

— Жри и дрыхни, на заре снова топать!

Грувен быстро проглотил, что ему дали, свернулся калачиком. В уме он перебирал варианты объяснений, плел паутину вранья. Куда делась голова убитого Тагеранга? Может, ее унес поток, она уже в море, голова. Рыбы съели. А где тело? Конечно, ему зададут такой вопрос. Надо бы «вспомнить», да побыстрее… Скоро уж и старый лагерь. Ах, тело? Да, конечно! Он бросил его в болото. В то самое болото, в котором утопил Спиногрыза. Ха-ха! Что, взяли? То-то же! Попробуй перехитрить Грувена Занна Тагеранга, сковородная морда! Тоже, вождь называется… Да ты и в подметки не годишься Грувену великому, ужасному и хитроумному. Он их еще всех перехитрит, как перехитрил и победил Ифиру и Волога…