— Здрав будь, Ворон!

— И вы здравы будьте!

— Вот, к тебе с сыном припожаловали. Обещал ты сказать, что дальше нам с ним делать надлежит?

— Знаю, что делали вы всё, как сказано было. И вот новое задание вам. Будет сын ваш теперь действиям на возникшие чувства учиться. Как научите, так и жить станет. На страх — то ли убегать, то ли замереть, а может, треснуть тому страху промеж ушей, чтобы не пужал больше. На красоту — восторгаться, равнодушно смотреть, в товаре оценивать или испоганить вовсе? От того и ясно станет, кем будет он в жизни своей. Ты не перечисления слушай, а суть пойми!

— Да понял! Чего ж не понять? — ответил Рысь. — Учиться он будет, что делать, когда на события — нужные заложенные чувства появляются. Кем хотим его видеть, такой набор действий и надо закладывать. С именем что скажешь?

— Раскутай и покажи мне его

Любляна уже неплохо понимала речь Ворона, поэтому несмотря на холод раскутала мальчишку, и улыбаясь, с гордостью показала Вещему. Малец с интересом глядел на большую чёрную птицу и не смущаясь попытался ухватить ручонкой за длинный клюв. Ворон клюв отвернул — не дался.

— Будет с него толк. Глаза серые, как железо в мороз. Страха к новому нет, это хорошо. Быть тебе в детстве Бельчонком. Через три лета, Рысь, приведёшь его ко мне снова.

— Скажи, Вещий, имя для чего человеку даётся? — спросила Любляна.

— Что же ты о сём раньше Родовида не спрашивала, когда он тебя на свадьбе новым именем нарекал?

— Не об том тогда думала, да и о себе оно как-то не думается — заведено так, и всё. А как сынок родился, так и думка прорезалась. Почему да как? Ты вот много о чём нам поведал, так нешто про имя не скажешь? Оно ведь тоже не просто так даётся?

— Не просто. Имя выделяет из множества. Вот идёшь ты по лесу, а вокруг берёзы растут, и все они — лес. А остановись около одной да имя ей дай. Потом всегда, мимо проходя, именно её замечать будешь. Именно — имённо… то есть по имени. Потому как для тебя она уже не просто часть леса, а существо, которое ты выделяешь, замечаешь, наделяешь какими-то свойствами, только ему присущими. Самого человека имя по жизни ведёт, силой наделяет, а после смерти в Яви память о нём держит да действовать тут помогает.

— А для чего отчество человеку?

— Ты же не как трава-однолетка росла. Тебя кто-то породил, вырастил, воспитал такой, какая ты есть. За отчеством весь твой род стоит, помощь тебе оказывает. Разве добро — не почтить их труд и заботу? Разве не достойны они упоминания? Опять же, почему людям не узнать, кто такую красоту породил и вырастил?

— Достойны! — улыбнулась Любляна!

— Благодарствую, Вещий! Прими дары наши! — поблагодарил Рысь.

Положил он Ворону кусок мяса, хлеба краюшку, да шкуру лисью рядом на сук повесил так, чтобы она старого от ветра и стужи прикрывала наподобие домика. Коли захочет, два шага шагнёт и спрячется. Сделав дело, молодые в Старое пошли, Таусень праздновать. А Ворон опять за думы принялся. Что ещё старому делать?

Прядота тем временем по реке плыл, утренней свежестью наслаждался, да мимо устья притока малого проплывая, человека увидел. Кричал тот человек, руками махал, к берегу призывая. Подошли ладьи к берегу, человека на борт приняли, да луки наготове держа, расспросили. Оказалось, предали его сотоварищи. Сбежали по дороге, самого с другом на произвол бросив. Стоит кораблик их в полудне пути от реки по притоку. Никуда двинуться не может.

— Спасите, люди добрые, довезите до вашего города, а в уплату можете все товары забрать, что на кораблике найдёте. Везли мы в вашу сторону соль, да ткани, да вина разные. Всё ваше будет, только выручите нас, не дайте с голоду и холоду помереть!

Задумался Прядота. Оно конечно, корабль с товаром дело заманчивое, да вот на засаду бы не нарваться. Подумал-подумал да решил: раз уж удача с ним в этом походе рядом идёт, так чего её упускать? Сходим, глянем, полдня не срок. Велел он людям своим вооружиться, брони вздеть да смотреть в оба. Подобранный человек назвался греком Карилисом. Был он плюгав, горбонос, ростом мал, а глаза — что шила, да в лицо не глядят, всё по сторонам бегают. Одёжа на нём грязная, изодранная, а от самого вонь идёт, словно от козла немытого. Поведал Карилис, что друга его Деметрием зовут. Шли они в страны северные, с артелью малой, да те в самый ответственный момент денег запросили, а когда друзья не дали сверх оговорённого, так ночью, прихватив казну да товары что полегче, сбежали, оставив обоих на смерть лютую. Хорошо ещё, что жизни не лишили. Так за разговорами, к обеду, аккурат на место и выгребли.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Стоит кораблик, не очень и маленький, чуть меньше ладьи Прядотиной, тюками загруженный едва не по самые борта. На берегу костерок дымится, тишина, никого нет. Отправил Прядота пару человек окрестности глянуть, чтобы неожиданности какой не приключилось. Сам на кораблик взошёл. Товары оценить. Оказался кораблик на мели да вид имел затрапезный. Тут течь, там трещина, часть вёсел поломана. Товару много водой попорчено. И куда эти греки смотрели? Что за купцы такие? Ну да раз отдали Прядоте, так он порядок наведёт. Перегрузить тюки на свои ладьи не получится, те и так под завязку гружёные. Придётся эту лоханку латать да тащить за собой.

Греки оба повеселели, языками чесали что сороки, всё норовили помочь да подсобить, но больше мешали, чем пользы делали. К вечеру ватага Прядотина с делами ещё не управилась, сели ночевать. После еды уселись греки в кости играть, да так азартно, что чуть было не подрались. Подсели к ним артельщики, стали наблюдать да сами попробовали. Выиграли малость, потом ещё, и ещё. Развеселились, зелена вина спробовали да всё назад и проиграли, ещё и своего прибавив. Наверное, с пьяных глаз удача отвернулась. Наутро ремонт кораблика продолжили. Весь груз с него пришлось на берег снести, сам тоже из воды вытащить да заново проконопатить. К вечеру опять отыгрываться уселись. Всё отыграли да ещё немного. На радостях опять винцом повеселились, да всё по-вчерашнему и повторилось. Только на этот раз ещё больше проигрались. Да чего тут кручиниться? Купец долю платит, а товаров много везут, гораздо больше, чем раньше, и всё иноземный товар, а не соседский. Так что доля хорошая будет. Но то ещё будет, а на следующий день греки своё затребовали. Сейчас, мол, отдайте! А как отдать, коли не получили ещё ничего с похода?

— Когда отдадите? — приставали греки.

— Да вот как придём, так и отдадим, — отвечали артельщики.

— Так не пойдёт! Вы день скажите, когда отдадите!

Прикинули артельщики, что за оставшийся летний месяц доберутся до дома уж точно. Так и сказали: «В первый день осени и отдадим!» Но греки не успокоились:

— А коли не отдадите в тот день?

Подивились артельщики! Да как такое быть может, чтобы долга не отдать?

— А всяко бывает! — юлили греки.

— Да ты за кого нас принимаешь? — возмутились артельщики. — Нешто мы долги не отдадим?

— Ну, если вы так уверены, то за каждую просроченную седмицу десятина к долгу прибавится… Согласны? — На том по рукам и ударили.

Тем временем корабль греков кое-как залатали да на воду спустили. Загрузили товарами и отплыли к дому. Корабль тот еле полз, всё норовил в сторону уйти, на мель сесть, за коряги цеплял, в общем, вместо полдня до большой реки, хоть и по течению, а целый день шли, не дошли. Кончилось тем, что Прядота на него сына Твердяту с командой отправил, но то делу мало помогло. Текло в него как в решето, и приходилось той команде больше воду черпать, чем вёслами грести. Пришлось этот злосчастный корабль тросом цеплять да тащить за собой, а с того и скорость всего каравана сильно замедлилась. В большую реку вышли уже на следующий день да через время малое к порогу подошли. Туда порог по большой воде проплыли и не заметили, а обратно вишь, он уже зубы скалит. Но на берегу ватага стоит, лошадьми да волами помочь предлагает. И плата не дюже большая, да вот монеты на товар истрачены, а товар дома дороже стоит. Задумался Прядота, а тут к нему Карилис и подъюлил: