— Что скажете в оправдание своё, ответчики?
— А то и скажем, что натерпелись мы с горем нашим, что и сил уже не было. Бросили нас рабы, коих мы купили, чтобы в ваши земли попасть, ибо знаем, что богата земля ваша и народ тут добр и честен. — Улыбнулись люди, пробежал по толпе гул одобрительный, да, такие мы! — Но не суждено нам было до места добраться, сбежали рабы наши с казной, а нас чуть злою смертью не убили, насилу сбежали мы. Но потом попался нам ваш доблестный купец Прядота и выручил из беды. Мы ему на радостях даже корабль наш с товарами отдали, лишь бы он нас до града вашего славного довёз. По дороге брали артельщики у нас деньги в долг и ряд рядили, что отдадут их с походом, и поход тот мал вовсе. Всего-то десятина до конца лета! Согласились они, по рукам ударили, что коли не отдадут, то с осени десятина в седмицу будет, а когда уже тут долг принесли, так заплатили совсем мало, лишь две трети всего от того, что положено! Вот и мы уж хотели подождать немного да вече ваше собирать. Как можно так честных людей обманывать? Неужели нет в вашем городе правды? Что ж, мы тогда дальше поедем да будем всем говорить, что ложь среди племени вашего правит!
— Ты нас не порочь раньше времени! — сказал слово Седомир. — Мы тут для того и собрались, чтобы по Правде всё рассудить. Скажи, Прядота, как получилось, что меньше вы отдать решили, чем по ряду срядились?
— Как так меньше? Всё по правде! Вот к примеру брал я у Карилиса сто монет на переволоку. Должен я ему за двенадцать недель десятину, да за заём одну, всего тринадцать десятин получается. Со ста монет — тринадцать десятин, выходит, что вместе с долгом я ему двести тридцать монет должен! А он с меня триста сорок пять требует! Разве это по-справедливому? Али я, купец, считать не умею?
— Ответствуй ты, Карилис, на это слово! — обратился Седомир к греку.
— А неправильно он считает! Он взял на то дело сто монет, и договорились мы, что отдаст с десятиной, то есть сто десять монет. Мог до осени отдать, но не отдал, а с осени десятину в неделю ты мне должен, так?
— Так.
— А десятина от ста десяти монет — сколько будет? Одиннадцать монет, значит на следующую неделю ты мне уже сто двадцать одну монету должен! А десятина от ста двадцати одной монеты сколько будет? Тринадцать монет! Значит, всего ты мне должен уже сто тридцать три монеты! От ста тридцати трёх монет десятина сколько будет? Вот посчитайте все тринадцать раз десятину от долга за каждую прошедшую неделю, и поймёте, что честно я всё считаю!
Посчитали купцы и Прядота, и получилось, что прав Карилис. А купцам ещё и завидно, что Прядота большое дело без них спроворил, но радостно, что в такую лужу сел! А ведь он ещё и цены у окрестных народов сбил? Вот Боги его и наказали! Так разве стоит Богам противиться? Не стоит.
— Прав грек! — закричал Малота.
— Прав! Прав! Прав! — поддержали его другие купцы.
— Вечно ты, Прядота, норовишь людей обмануть, но вывели тебя на чистую воду! Придётся тебе платить! И всем людям, что с тобой ходили и долг перед греками имеют!
— Жаден ты больно, нет бы свои деньги за перевоз отдать, а пожадничал. Вот теперь и раскошеливайся!
— А мог бы и просто так людям помочь, а товары и корабль не забирать! Вот и попал! А теперь кого винить? Раньше думать надо было! Плати!
Много ещё купцы кричали, да и остальные, кого Прядота когда-то обсчитал да обвесил, тоже в долгу не остались, а их немало было. Горобой припомнил, как тот отказывался свою часть на дружину выделить. Старейшины — как спесив да пред людом заносчив, всё только о себе да богатствах своих думает, а народ ему нипочём!
— В общем так, Прядота! Вече приговаривает тебе и людям твоим долг отдать, как греки того требуют, и нас пред другими народами не срамить!
Сжал Прядота кулаки, зубы стиснул, а куда денешься? К тестю уйти, так там жисть другая, люди другие. Для дела-то всё равно, где жить, а для души-то нет.
Тут люди, что с Прядотой за море ходили, голос подали:
— Так нет у нас столько денег! Где ж нам такую прорву взять?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})— А когда на ряд соглашались, думали, где брать будете? Вот теперь и платите! — горланил народ.
— Так у нас всё имущество столько не стоит!
— Ничего, — успокоил их бойкий Карилис. — Мы детей ваших за море продадим, или вас кого, на том и сочтёмся!
Вот тут народ притих, а потом зароптал:
— Что значит — детей или вас продадим? Нешто человека как скот продавать можно?
— Так во всех великих странах делают! — отвечал Карилис. — Если человек расплатиться с долгами не может, так его самого или из семьи кого продают. Это справедливо! Я же должен получить свои деньги?
— Деньги деньгами, а людей продавать не по нашим обычаям! — возразили старейшины. — Тут вам не заморские страны. А посему — те, кто не расплатится, отработают вам свои долги, а после того свободны будут.
— А как отработают?
— Или делом каким для вас, или зерном выращенным, или скотом или охотой, или другим каким товаром.
— Хорошо, мы согласны, — кивнул головой Карилис.
— Люди добрые! — вскричал Кислюта, что с Прядотой гребцом ходил. — Не погубите! Они же нас опять своими десятинами опутают! Они же растут быстрее, чем я да и семья моя что-то заработать успеем, даже если все голодать будем! Выкупите вы у этих мироедов долги наши сейчас, а уж мы с вами лучше расплатимся! Не выдайте иноземцам! Не погубите!
Зашумели люди, и то правда! Вроде бы и не стоит так своих наказывать, чтобы чужакам в неволю отдавать да на нищету обрекать! Они же вон и долю товаров своих по совести распродали, да и так натерпелись за сей поход.
— Я денег дам сколько смогу, — прокричал Малота. — А вы зимой со мной по соседям возничими пойдёте, с доли своей и расплатитесь! Кто согласен?
Вышло несколько человек, Малота из них людей себе подобрал, грекам их долг отдал. Другие купцы тоже так сделали. Кузнецы некоторых в работу зазвали, гончары, плотники побогаче, Прядота в стороне не остался, тоже как мог за своих людей порадел. Осталось пятеро, за которых не смог никто заплатить. Тогда старейшины, посовещавшись, сказали слово своё, что выкупят они долги этих людей у греков, а взамен эти пятеро ворота на тыне и пристань починят, на что они быстро и согласились.
Получили греки деньги свои, раскланялись улыбаясь:
— Теперь мы видим, что по чести народ ваш живёт, а потому хотим тут пока остаться. Может помощь какая нужна от нас будет, так мы завсегда её вам окажем.
На том и закончилось вече в Речном, а народ ещё долго обсуждал все решения, что там приняты были. Кто говорил, что всё правильно, кто спорил, что нет, а греки решили людей нанять да дом себе построить. Только мало кто к ним в работу стремился, а потому вынуждены были они цену за работу поднять. Спроворили им хоромы, расплатились они честно да стали с разными большими людьми разговоры вести. С купцами о торговле и товарах, с воеводой о войнах и власти, со старейшинами о том, как в других землях всё хорошо устроено. И задумывался воевода — а почему он должен старейшин слушаться да у купцов и старейшин деньги на дружину выклянчивать? А купцы макушки чесали — почему это они должны своим дешевле продавать, чем чужим, и в долг без роста давать? Старейшины, хоть и хмурились, но тоже думы разные передумывали — почему это они, старейшины, да какое-то вече слушать должны? Разве не они самые мудрые? Так и не нужно оно, это вече, только время отнимает.
Прошёл так год, другой начался, а за ним и третий минул. Сидел себе Ворон на своём суку да думы разные думал. И всё нерадостные были думы те. Из Речного к нему уже давно никто не приходил, только из Старого, да лесные не забывали. В Старом тоже на речных равняться стали всё больше и больше. Те торговлю развернули чуть не по всему окрестному миру, и к ним многие торговать приезжали, и сами они во все концы с торгом ходили, в общем, закрутилось всё, завертелось, и всё бы оно хорошо, да вот что-то неспокойно на душе у старого Ворона. Беда ещё ближе, кажется, подобралась. Лесные же сторонились такой жизни, никого к себе не пускали и держались старого порядка, потому их речные понемногу презирать начали. Лесные, мол, дикие, что с них взять? Но торг вели — и мехами, и воском, и мёдом, и кожами, вот только неохотно лесовики торговали, считали, что нельзя для наживы зверей бить. Уйдёт зверь, тогда не то что на торговлю, а и себе не хватит. Рысь к тому времени десятником сделался, и в воинской ватаге лесной уже восемь десятков воинов стало. Растёт городок, растёт и войско. Воевода Бравута всё старейшинам говорил, что маловато, надо бы ещё людей бою учить, но те сопротивлялись — так и дела делать некому будет, хлеб растить, борти искать, скот пасти, строить да ремеслом заниматься.