В одной комнате на кубике посредине стены была нарисована белая курица. Она сидела на яйцах и кудахтала песенку, и в ней были такие слова: «Ах, соседка, ко-ко-ко, быть наседкой нелегко!»

— Зато у тебя будут жёлтые цыплята, — говорила Елка и шла в другую комнату.

Там был нарисован чёрный котёнок. Он играл то ли с клубком шерсти, то ли с мотком ниток и мяукал песенку, а в ней были такие слова: «На зубок беру клубок, а моток — на коготок».

— Не шали, — грозила ему пальцем Елка и шла дальше.

В следующей комнате был нарисован трубочист. Он напевал песенку, и в ней были такие слова: «Чёрный дым не станет белым, хоть его рисуйте мелом!»

— А тебя неплохо было бы нарисовать белым мелом — ты стал бы чище! — смеялась Елка.

Так она и жила. Но однажды в дождливый день у соседей сорвался с цепи огромный пёс. Он давно рвался на волю. Гремя обрывком цепи, ошалевший пёс носился по двору, потом пролез под забором и очутился на поляне, где стоял домик из кубиков. Пёс от радости ничего не видел вокруг. Он налетел на домик, и кубики с грохотом рассыпались.

Разрушился домик из кубиков до основания, и Елка осталась без крыши над головой. Растерянная и опечаленная стояла она между кубиков. Дождь вымочил её до нитки. Ветер продул её до костей. Ей было холодно и голодно.

И тут от кубика отделилась белая курица. Она дала Елке золотое яйцо и прокудахтала:

— Ко-ко-ко, возьми, Елка, это золотое яйцо. Когда проголодаешься, разбей его.

Елка спрятала яйцо в карман передника. А курица снова села на яйца. С другого кубика соскочил котёнок. Он протянул Елке моток ниток.

— Возьми, Елка, — мяукнул котёнок. — С этим мотком ты не заблудишься, только не забывай разматывать нитку.

Елка сунула клубок в карман, а чёрный котёнок прыгнул в мокрую траву и был таков.

С третьего кубика степенно сошёл трубочист и протянул Елке пуговицу.

— Возьми, Елка, — сказал он. — Пуговица трубочиста приносит счастье.

Елка взяла пуговицу и хотела пришить её к платью. Но как ни шарила повсюду, все кубики перевернула, а иголки не нашла.

— Придётся идти к портнихе, — сказала она и отправилась в дорогу.

Она шла и разматывала клубок ниток, чтобы не заблудиться. Добралась Елка до села, что у реки, и стала расспрашивать, как ей найти портниху.

— Нет у нас портнихи, — сказали ей. — Придётся тебе идти в то село, что под горой. Далеко до него — три леса надо пройти.

Пошла Елка по той дороге, что ей указали. Идёт, клубок разматывает, чтобы не заблудиться. Первый лес она прошла засветло. До второго леса в полдень дошла. Утомилась и есть захотела. Вынула из кармана золотое яйцо, разбила его. А внутри два яйца — одно золотое, а другое простое. Съела она простое яйцо, а золотое снова в карман спрятала и дальше пошла. В третий лес Елка в полночь пришла. Месяц на небе висит, дорогу ей освещает. А в кармане у Елки золотое яйцо светится, как фонарик.

— Э!.. — говорит месяц. — Да у тебя свой светильник есть. Мне и отдохнуть можно.

И спрятался месяц за тучи. А Елка золотое яйцо взяла в руку и пошла дальше. Когда выглянуло солнце, она уже была в селе, что под горой. Нашла портниху. Та ей вмиг пуговицу пришила. Отправилась Елка в обратный путь. Моток сматывает, по нитке обратную дорогу находит. Так и пришла на свою поляну. А там её ждал огромный пёс.

— Ты меня извини, — говорит. — Я, кажется, твой домик разрушил. Можно, я помогу его снова построить? А то я бегал, бегал. Без дома и без людей соскучился.

Быстро они построили домик из кубиков. И всё стало как прежде. Только чёрный котёнок не вернулся. Может, оттого, что перед домом сидел огромный пёс? Но Елка надеется, что чёрный котёнок ещё вернётся. Она привесила над порогом золотое яйцо. По вечерам оно освещает домик. Так что теперь он виден издалека. И котёнок его сразу найдёт.

Тоша Бай, мальчик дошкольного возраста из Беочина, сообщил нам, что над Фрушкой Горой видел невиданную птицу. По его словам, невиданная птица точь-в-точь как и виданная. С той только разницей, что она не видна.

По пыльной дороге шагал маленький бродяжка. Руки он держал в карманах поношенных штанов, на голову у него была нашлёпнута облезлая кепчонка, из-под которой во все стороны торчали нечёсаные вихры. Бродяжка громко насвистывал. Он был весел и беззаботен, как дрозд. Он поддевал ногой камешки, лежащие на дороге, и никто ему не говорил, что нельзя рвать башмаки. Впрочем, они и без того были рваные. Хорошо ему жилось на свете. Он мог бегать по лужам босиком, он играл с бездомными собаками, он ел зелёные ягоды. И никто не докучал ему замечаниями, что он простудится, заразится, заболеет.

Дорога вела его мимо свалки, куда горожане выбрасывали всё что им заблагорассудится. Бродяжка остановился и долго разглядывал весь этот хлам, сор, мусор, склянки, проволоки, железки, деревяшки, обломки, осколки, обрывки, ошмётки.

«Странно, — подумал он, — одни люди выбрасывают то, что другим как раз нужно позарез. Вот, например, это».

И бродяжка подобрал маленький ночной светильник. Сейчас он был запылён и несколько ободран, но зато сразу можно было заметить, в какой прекрасный оранжевый цвет он был окрашен прежде!

Бродяжка сунул ночник под мышку и отправился дальше. Начало смеркаться, когда он подошёл к мосту.

— Здесь и переночуем, — сказал он и забрался под мост.

Под мостом была маленькая ниша, вполне для него подходящая. Бродяжка поставил ночник на камень, достал из кармана два яблока, поужинал и стал смотреть на реку. Тёмная тяжёлая вода поигрывала золотыми искрами заходящего солнца.

Бродяжка подложил руки под голову, удобно устроился на травяной подстилке и зевнул. На небе засияли звёзды, подул холодный ночной ветер, и бродяжка поёжился. Вдруг в свод моста ударил сильный луч света. Бродяжка удивлённо огляделся и увидел, что свет этот шёл от его ночника.

— Это неплохо и вовремя, — сказал он.

И тут ему ответил тоненький хриплый голосок:

— Прошу без замечаний!

— Вот это ночник! — опешил бродяжка. — Я ещё никогда не…

— Помолчи, — перебил его ночник. — Держи язык за зубами, если хочешь услышать сказку на сон грядущий.

Бродяжка несколько оправился от удивления, поудобнее устроился поближе к тёплому ночнику и стал смотреть на него не отрываясь.

— Сначала нужно уменьшить огонь, — сказал ночник. — А то на огонёк может заглянуть кто-нибудь посторонний, так, любопытства ради. А назойливость и любопытство как раз те вещи, которых я терпеть не могу. — Ночник чуть пригасил огонь и превратился в жёлтый светящийся шар.

— А где же сказка? — нетерпеливо спросил бродяжка.

— Терпение, — проворчал ночник. — Я ещё не решил, какую тебе рассказывать. То ли об одуванчике-воображале, то ли о белке, которая вечно была третьей.

— Всё равно, давай любую.

— Если тебе всё равно, тогда спи, — обиделся ночник.

— Нет, нет, я слушаю!

— Ладно. Расскажу тебе сказку о нахальной Печной Трубе. Жил-был, нет, не жил, а просто был дом. На доме, как водится, была нахлобучена крыша. А из крыши торчала Печная Труба…

— Сказочная Печная Труба, — хихикнул бродяжка.

— Опять перебиваешь? — вспыхнул ночник. — Слушай и молчи, если хочешь что-нибудь услышать.

Ночник помолчал, то вспыхивая, то затухая, и продолжал:

— Итак, Печная Труба, которая вознеслась слишком высоко надо всеми, решила спуститься вниз. «Довольно мне коптить небо в одиночку, — подумала она. — Поброжу по свету, людей погляжу, себя покажу». И она показала!

Каждому, кто с ней встречался, она пыхала в лицо дымом и сажей. Вот так: ПЫХ! Только человек умылся, а она ПЫХ! — и он чёрен, как грач. А тут ей попался белёный домик. ПЫХ! — и домик стал чёрным. Из окна высунулась женщина в белом платке с белым полотенцем в руке. ПЫХ! ПЫХ! — и Печная Труба тут же очернила женщину. На верёвке висело свежевыстиранное бельё. Оно весело билось на ветру. ПЫХ! — и Печная Труба запятнала чистые простыни и рубашки.

Так и бродила Печная Труба по свету, а там, где она прошла, оставались грязные пятна на белых стенах, клочья сажи на цветах и множество запачканных, запятнанных, очернённых, огорчённых. День ото дня Печная Труба становилась всё нахальнее и нахальнее и готова была уже очернить весь белый свет. А когда она заглянула в окно больницы…

— Хватит! — сказал бродяжка. — Не нравится мне эта сказка.