И, высоко подпрыгнув в отчаянном прыжке, Королева Рыба навсегда распрощалась с милой бухточкой, с местами своей юности. Вспенив воду мощным хвостом, она скрылась в потоке и поплыла вниз по течению, к морю.

— Покровительница? Природа-Мать? — шептала Анни, не замечая, что Лассе вылез из воды на берег целым и невредимым.

— Чего это ты тут опять бубнишь про себя и машешь руками? — спросил Лассе и запрыгал на одном месте точно так, как делают чемпионы по плаванию, — он много раз это видел.

— Ничего, — ответила Анни, все еще погруженная в размышления. Она уже и не пыталась никому рассказывать про свои встречи с животными, потому что в этом деле никто никогда ничего не понимал. Сейчас она пристально разглядывала кожу Лассе, которая от холода стала гусиной. — Тебя знобит, да? Ну, как в лихорадке? Ты чувствуешь, есть у тебя жар? А кожа не чешется?

— Чего ты опять вбила себе в голову? — сказал Лассе, достал из кустов свою одежду и начал одеваться. — Вот пойдешь в школу, там из тебя всю дурь вытряхнут.

— Чумы у тебя, пожалуй, еще не будет, — произнесла Анни. — Муттиска, наверно, говорила ино… ска… за… тельно, — и Анни с довольным видом кивнула головой, выговорив наконец трудное слово.

— Что? Чумы-то от этой воды еще не будет, — проговорил Лассе, натягивая на себя рубаху. — Но какой-то налет на теле остался. Вроде пленки. Придется зайти в баню и вылить на себя ведро воды.

— Я здесь больше купаться не буду, — заявила Анни. — И вообще не приду сюда… Здесь так одиноко. Нет больше никаких друзей.

— Ну а ты позови Майкки Лихонен, я ведь не могу целыми днями нянчиться с тобой, — сказал Лассе с виноватым видом. Откуда же ему было знать, что Анни имела в виду своих навеки утраченных друзей из звериного мира.

— Мама тоже должна бы понимать, — продолжал Лассе, — что не могу я все время таскать за собой маленькую девчонку, другие парни надо мной даже смеются. Ну пошли, что ли.

Затянув потуже ремень на своих джинсах, Лассе зашагал по тропинке. Анни поднялась и пошла за ним. Лассе приходилось время от времени сбавлять шаг и поджидать Анни.

— Да ты не обижайся, я тебя тоже люблю, — сказал Лассе, которому сестренка показалась сейчас очень уж печальной, — И не говори, пожалуйста, маме, что ты сегодня опять пробыла весь день одна. Не можешь же ты в самом деле стоять целый день на краю стадиона… Все мальчишки от хохота помирали бы…

— Конечно, не могу, — проговорила Анни неожиданно покладисто.

— А знаешь, ты научись играть в футбол, тогда сможешь приходить на тренировки, — сказал Лассе. — Теперь ведь женщины тоже играют.

— Да, да, — рассеянно ответила Анни. Мысли ее витали где-то далеко. Она пыталась вспомнить слова прощальной песни Королевы Рыбы и в то же время раздумывала, как же пробраться туда, в глубину, где живет эта Природа-Мать. Неужели ей придется совершить путешествие к самому центру Земли?

Мама работала по сменам. Когда ее не было с семи утра до трех часов дня — еще куда ни шло, вполне нормальная жизнь. Но когда она уходила на фабрику к трем часам дня, а возвращалась только в одиннадцать вечера, это было уже похуже. Тогда мама по утрам стирала в прачечной белье, прибиралась, что-то чинила, штопала чулки и шила. И совершенно ужасными были те дни, когда мама отправлялась на работу к одиннадцати часам вечера, проводила на фабрике всю ночь, а возвращалась только в семь утра. И когда на целую неделю выпадала такая рабочая смена, то у всех троих — у мамы, у Лассе и у Анни — всегда было мрачное, плохое настроение.

— Я разломаю эту фабрику! — возмущенно говорила в такие дни Анни, и при этом в ее глазах зажигался злой зеленоватый огонек.

— Ну разломаешь, а где мы тогда возьмем деньги на хлеб? — отвечала на это мама. — Уж лучше ходить на фабрику, чем наниматься куда-то уборщицей.

А теперь шла как раз та хорошая неделя, когда мама работала с утра и днем приходила домой. Лассе с Анни могли уже и сами подогреть себе суп и делать бутерброды, а настоящий обед готовили только тогда, когда возвращалась с работы мама. Ребята знали, что сегодня на обед будет жареная колбаса с подливой, и уже поэтому в прихожей они почувствовали себя хорошо и уютно. Брат с сестрой влетели в комнату, но сразу же — по маминой спине — они поняли, что мама чем-то огорчена. Такой была их мама — светловолосая женщина с кудрявой головкой, с застенчивым взглядом голубых глаз и с милым, но уже чуть усталым лицом. Самым выразительным в облике матери была именно спина. Когда мама бывала усталой или расстроенной, она как-то вся сжималась, словно ожидая удара.

— Госпожа Юлкунен остановила меня на дворе, — начала мама. — Все видели и слышали: Лихонены, Рёмппенены, Виртанены, Кононены, тетушка Канккунен, бабушка Лункрен и дедушка Иозеппи, — перечисляла мама тихим, бесцветным голосом. Она по-прежнему стояла у плиты спиной к детям и подливала в сковородку воды. Вода шипела, и соблазнительный аромат наполнял комнату. Но Анни вдруг почувствовала, что есть ей совсем не хочется. Она села на стул и стала смотреть в окно.

— Когда ты живешь в таком большом доме, где тьма арендуемых квартир, где деревянные стены, где всем все слышно и где все знают друг друга, то одинокая женщина с детьми как бельмо на глазу у всех, — говорила мама. — И с этим ничего не поделаешь. Но мне было бы куда приятней, если бы не приходилось выслушивать, что моя дочь обозвала жирными тушами женщин из нашего дома, да и вообще вела себя на дворе задиристо. К тому же госпожа Юлкунен только и ждет случая, чтобы под каким-нибудь предлогом выселить человека из этого дома. Сюда найдется много желающих, ведь арендная квартирная плата здесь чуть пониже, чем в других местах. Так что я надеюсь, что мои дети тоже будут глядеть дальше своего носа и сначала подумают, а потом скажут.

Лассе слушал слова матери с явным беспокойством. Но когда он понял, что дело это никоим образом его не касается и речь идет совсем не о том камне, которым он шутки ради — просто так, от нечего делать — швырнул сегодня в дверь подвала, то он достал свою излюбленную книгу про спорт и фыркнул:

— A-а, бабские сплетни.

— Я очень устала… Я и так несчастный человек, — продолжала мама, все еще стоя спиной к детям. — И мне хотелось бы, чтобы по крайней мере собственная дочь не доставляла мне лишних забот и огорчений.

Только теперь мама отвернулась от плиты и, даже не взглянув на Анни, прошла к шкафу. Достав таблетку лекарства «При очень сильных головных болях» — Анни знала его по синей коробочке, — мама запила ее водой. Потом она вернулась к плите, приподняла крышку кастрюли, где варилась картошка, и потыкала ее вилкой — не готова ли?

Анни неотрывно смотрела на мать. Смотрела, нахмурив брови, с пылающими щеками. Так она всегда глядела на мать, когда та обвиняла ее в чем-нибудь таком, в чем девочка не считала себя виноватой. Анни никогда ничего не объясняла. Вот сейчас она могла бы рассказать маме, что женщины сами вели себя ужасно заносчиво и глубоко обидели ее, Анни, и даже ее маму. А уж Юлкуска-то настоящая злая баба-яга, которая шпионит за всеми и даже за животными следит, за дворнягой Тэри и то подсматривает. В этом Анни нисколечко не сомневалась. Но когда мама ее бранила, девочка не могла даже слова сказать в свое оправдание, до того она бывала огорчена, до того переполнялось тоской ее сердце.

Анни встала и с таким же хмурым видом прошла в нишу. Там в уголке у нее был маленький шкаф, в котором хранились ее богатства: подаренная Муттиской поющая раковина, «Определитель растений» с цветными картинками (Анни училась узнавать растения, чтобы готовить потом лечебные вытяжки из трав), сказки — их было несколько книг — и две куклы. Сейчас Анни вытащила из шкафчика кукол. Их звали Нэйто — Дева и Сотури — Воин. Эти существа умели приносить Анни утешение. Дева была вся из фарфора. У нее были длинные светлые волосы, голубые глаза, узкое тонкое лицо; ей очень шло светлое широкое платье с оборками. Фарфор был такой тонкий, что Дева казалась почти прозрачной. Воин был сделан из какой-то удивительной заграничной резины. Лицо его выглядело бы очень мрачным, если бы не две ямочки на щеках. На нем был шлем и латы, а на поясе длинный меч. Эти куклы тоже достались Анни от Муттиски. Их привез ей сам шкипер Муттинен, и было это давным-давно, когда он был еще моряком и плавал за семь морей.

Про Деву и Воина Анни сочинила много разных историй. Иногда Воин вырывал Деву из лап Дракона, который жил в ущельях страшной горы; иногда спасал ее от сожжения на костре; а то похищал Деву с корабля таинственных привидений, прибывших из космоса. Воин был очень смелый, но немного недальновидный и уж очень горячий. Он всегда сначала действовал, а потом только думал. Дева же, напротив, была рассудительной и мудрой. К тому же она пела так чарующе, что своим пением сумела покорить даже страшное чудовище. Сердце его не выдержало и растаяло. Так что Деве тоже не раз приходилось выручать Воина из пещер хитрых и коварных королей-троллей, из царских и княжеских тюрем, куда частенько попадал справедливый, но запальчивый Воин. История любви Девы и Воина была очень несчастной, как и все знаменитые любовные истории. И всякий раз, когда Дева с Воином должны были наконец-то встретиться, в их судьбу опять вмешивался коварный мир, ставивший перед ними новые препятствия и доставлявший им новые огорчения. Вот так и получалось, что влюбленным то и дело приходилось спасать друг друга, выручать из беды, и поэтому пока не могло быть и речи о безоблачной, счастливой жизни.