— Не со зла ведь делаю. Просто любопытно — неужели они и вправду по оглоблям дорогу узнают?
Ну, проспали братья ночь. Утром принялись запрягать лошадей. Запрягают, друг друга похваливают:
— Не поверни мы вчера оглобли, теперь бы не знали, куда ехать, — говорит один.
— Когда по незнакомой дороге едешь, главное — не заблудиться, — говорит второй.
А двенадцатый сказал:
— Одна голова хорошо, а уж с двенадцатью нигде не пропадем.
Поехали братья. Хозяин им вслед посмотрел, пожал плечами, но ничего не сказал.
Погоняют братья коней, торопятся в Сортавалу. Вдруг передний говорит:
— Смотрите, братцы, какое место знакомое. Точь-в-точь как то, что мы вчера проезжали. Береза у валуна стоит, и канава рядом.
— Это точно, похожее место, — говорит второй.
— Много на свете одинаковых мест, — говорит третий.
— Что ж тут удивительного! — подхватил четвертый. — В нашем краю что ни дерево, то береза, что ни камень, то валун. И канавы попадаются часто.
А двенадцатый сказал:
— Вы бы меньше по сторонам зевали!
Час едут — молчат, другой едут — молчат, третий едут — никто ни слова. Только коней понукают.
Вдруг пятый брат сказал:
— Вроде бы мы вчера эту деревню проезжали!
Повернули все братья головы, стали смотреть.
— Не та эта деревня, — говорит шестой.
— Не та, — говорит седьмой.
— Та деревня слева была, — говорит шестой.
— Слева, — поддакивает седьмой, — а эта, сам гляди, справа.
— Справа, — говорит шестой.
— Чего там спорить! — сказал двенадцатый. — Ехать надо. Как бы опять в пути ночевать не пришлось!
Опять едут, опять молчат. Впереди снова деревня показалась.
Тут восьмой брат сказал:
— Не знал бы я точно, что в Сортавалу едем, подумал бы, что это наша деревня.
— И пригорок такой, — сказал девятый.
— А вон на том краю шесть да шесть изб стоят, точь-в-точь как наши, — сказал десятый.
— Я ж говорил, что на свете много мест одинаковых, — напомнил третий.
— Это ты говорил, — согласился одиннадцатый. — Но такого места, как наше, такой деревни, как наша, таких изб, как наши, нигде на свете не сыщешь.
Двенадцатый прикрикнул на братьев:
— Хватит языки чесать! Наша деревня, не наша — вперед ехать надо.
Только успел это сказать, подбежала к его саням рыжая собака, хвостом завиляла.
Тут двенадцатый сказал:
— Деревня чья, не знаю, а собака моя.
— Ну, раз собака твоя, так и деревня наша, — сказал первый. И повернул к себе во двор.
Так и не поехали братья в Сортавалу.
— Чем без толку ездить, лучше дома сидеть, — сказал двенадцатый брат.
И все одиннадцать с ним согласились.
А то вот еще что с двенадцатью братьями случилось.
Отправились они как-то на сенокос. Целый день махали косами. Сена прибавилось, травы будто не убавилось. Укосное лето выдалось в том году. Решили братья домой не возвращаться, в поле заночевать.
— А как же, братцы, мы ляжем? — спрашивает один.
— Да так подряд и ляжем, с младшего до старшего, — сказал другой.
Легли они на траву рядком. Вдруг двенадцатый брат говорит:
— Непорядок это. Все в серединке лежат, я один с краю. Холодно мне ночью будет, а ведь я старший.
— И я с краю, — отозвался первый. — И мне холодно будет, а я ведь младший.
— Да, непорядок это, — сказал шестой.
— Непорядок, — сказал седьмой, — ложитесь-ка вы между нами. Вот и окажетесь в серединке.
Только улеглись первый и двенадцатый между шестым и седьмым, второй и одиннадцатый закричали:
— Теперь мы крайние! Нам будет холодно.
Стали опять перекладываться. Никак улечься не могут. До тех пор перекладывались, пока снова первый и двенадцатый крайними не очутились.
— Почему же это так вышло? — удивляются они. — Видно, придется начинать сначала!
Как раз в это время ехал мимо них по дороге сосед. С сенокоса возвращался. Он-то решил в деревне ночевать. Смотрит сосед — у братьев что-то неладно. Остановил коня, слез с телеги и подошел поближе.
Увидели братья соседа, обрадовались.
— Вот хорошо, — говорят, — может, добрый человек посоветует, как нам быть.
— А что у вас? — спрашивает сосед.
— Да вот такое дело, — отвечают братья, — как ни ложимся, всё двое с краю оказываются.
— Ну, этому горю помочь нехитро, — сказал спокойно сосед.
Взял он стожар — шест, вокруг которого стог навивают, — и воткнул в землю.
— Ложитесь к стожару ногами, головами наружу, — сказал сосед братьям и уехал.
Легли братья. Смотрят — всем хорошо. У первого двенадцатый да второй по бокам, у двенадцатого — первый да одиннадцатый… Никто с краю не лежит, все посерединке.
Ранним утром едет сосед из деревни на сенокос. Глядит, опять у братьев неладно — шум, спор, чуть до драки не доходит.
— Моя нога! — кричит седьмой.
— Где же твоя?! — сердится двенадцатый. — Моя!
— Ты посмотри, ноготь на большом пальце скрюченный не у тебя, а у меня, — говорит седьмой.
— Ноготь скрюченный — значит, моя нога, — закричал первый. — Я три года назад топором ноготь прибил. Так что отдавайте мою ногу, и слышать ничего не хочу!
— Что это у вас тут делается? — спросил сосед.
— С ногами никак не разобраться, — объясняют братья. — Головы у всех врозь, а ноги в куче. Косить пора, а мы встать не можем.
— И этому горю немудрено помочь, — сказал сосед. — Полежите еще немножко, я сейчас…
Нарезал он тальниковых прутьев и, не говоря братьям ни слова, начал охаживать их по пяткам розгами.
Мигом братья повскакали. Тут уж не до споров, где чьи ноги. Как ожжет пятку розгой, долго думать не будешь!
Попрыгали братья по траве, утренняя роса охладила их горящие подошвы. Принялись они за работу.
С тех пор никогда братья на сенокосе ночевать не оставались. Говорили: с ногами самим не разобраться, а сосед, кто его знает, то ли окажется поблизости, то ли другой дорогой поедет
КАК ГЛУПЫЙ СЫН ЕЗДИЛ В РИГУ.
Латышская сказка
Обработка Ю. Ванага, перевод Л. Воронковой.
одного крестьянина было три сына: два умных, а третий дурак.
Умных сыновей отец отдал учиться гончарному ремеслу. А дурака оставил дома — пусть на печке лежит.
Когда отец умер, старшие братья-гончары взяли в свои руки отцовское хозяйство, а дурака от всех дел отстранили. Ведь он же ничего не соображает!
«Ну, не соображаю, так и не соображаю», — думает дурак. И не спорит с ними.
А умные братья взялись за дела. Мяли и трепали лен, обжигали горшки — от работы не отказывались, лишь бы деньги хорошие шли. И между собой договорились дурачку денег не давать. А работать он может и без денег, за харчи.
Вот наделали братья горшков, вся изгородь горшками увешана. Пора везти в Ригу[98]. Сложили они эти горшки на воз и послали младшего брата на базар.
— Продай горшки, а деньги, смотри, все домой привези Чем больше денег привезешь, тем лучше.
Дурак было заспорил:
— Как же я все деньги привезу? Мне ведь тоже нужно кое-что на расходы!
— Кто на харчи не умеет заработать, как он смеет еще и деньги тратить? — отвечали ему братья. — Наших денег не тронь!
— Хорошо, — сказал дурак, — не дотронусь я до ваших денег. Даже и не взгляну на них!
И уехал.
В Риге на базаре подходят к нему покупатели:
— Сколько просишь за горшки?
— Что я могу просить? Мне велено до денег не дотрагиваться. А я даже и смотреть на них не хочу. Берите горшки даром!
— Эх ты, пустая голова!
Покупатели как услышали, что горшки даровые, так и давай их тащить. Прямо из рук рвали. До вечера еще далеко, а воз уже пуст. И дурачок, посвистывая, едет домой.
Еще не подъехал он и к воротам, а братья уже навстречу.
— Дурачок, где деньги?
— Где деньги? В Риге.
— Куда же ты девал горшки, если деньги в Риге?
— И горшки в Риге. Их там возами берут. Нарасхват. А денег не дают, пока все горшки не привезем.
Братья услышали, что у рижан горшки нарасхват, больше и спрашивать ни о чем не стали. Грузят горшки на воз и снова посылают дурака в Ригу. Один воз отвезет, а у них уже другой готов. А дурачок ездит да ездит в Ригу с горшками. Его какое дело? Братья велят — он и возит.
Так он возил да возил горшки все лето и всю осень. Вот уж и зима настала, и снегу навалило, и дурак поехал с последним возом.
«Эх, горе какое, — думает дурачок, — нынче надо привезти деньги за все горшки. Не привезу — братья в живых не оставят. А пожить-то на свете хочется!»
Едет он обратно домой из Риги — ни горшков у него, ни денег.
И вот — счастье, откуда ты являешься? — слышит он в кустах какой-то шум. Подъехал поближе и видит: разбойники, грабители или кто еще они там — в дороге ведь всех не узнаешь! — что-то прячут в сугроб.