Король обрадовался и велел очень хорошо заплатить мошенникам за то, чтобы они поскорее соткали чудесную ткань.
Мошенники делали вид, что работают до поздней ночи, требовали самый тонкий шелк и чистейшее золото, но на станках у них ничего не было. Они только притворялись, что ткут несуществующие нити.
Король хотел посмотреть на их работу, но тут же испугался, что не увидит замечательной ткани. А показаться глупцом или не годящимся для своего места ему не хотелось, вот он и послал к мошенникам своего честного старого министра.
Министр пришел к мошенникам и ничегошеньки не увидел!
«Неужели я не гожусь для своего места? Неужели я глупец? – испуганно подумал он. – Нет, нельзя признаваться!»
– Как это прекрасно! – сказал старый министр.
Посылал король к мошенникам и других министров, но все они уверяли, что прекраснее ткани и искуснее мастеров никогда не видели.
Скоро весь город говорил о чудесной ткани. И вот сам король решился наконец посмотреть на нее.
На станках не было ни одной нитки, а мошенники изо всех сил делали вид, что работают!
«Неужели я не гожусь для своего места?» – испугался король.
– Как красиво! – сказал он.
И все придворные закивали головами и сказали:
– Эта ткань прекрасна, ваше величество! Сшейте из нее наряд к завтрашнему шествию!
И король удостоил каждого из мошенников звания придворного ткача.
Всю ночь мошенники делали вид, что снимают ткань со станков, режут ее ножницами, шьют иглой без нитки, и наконец сказали, что наряд готов!
– Примерьте наряд, ваше величество! – сказали мошенники.
Король разделся, и обманщики сделали вид, будто надевают на него новую одежду, застегивают камзол, поправляют мантию…
– Как вам идет! Как замечательно сидит! – в один голос сказали придворные.
А король вертелся перед зеркалом.
– Я готов к шествию, – сказал король.
Король шел во главе процессии, а люди на улицах города говорили:
– Новый наряд короля и вправду бесподобен!
Никто не хотел признаться, что ничего не видит, ведь это означало бы, что он или глупец, или сидит не на своем месте!
– А король-то голый! – крикнул вдруг какой-то ребенок.
– Послушайте-ка, что он говорит! Это говорит невинный младенец! – сказал его отец.
И от одного к другому люди стали передавать:
– Король голый! Ребенок говорит, что король голый!
– Король голый! – закричали наконец все люди.
Королю стало не по себе: ему казалось, что люди правы. Но он шел еще величавее, а камергеры несли за ним шлейф, которого не было.
Маленький Тук
Жил-был маленький Тук. Звали-то его вовсе не Туком, он сам прозвал себя так, когда еще не умел хорошенько говорить: «Тук» должно было значить на его языке «Карл». Туку приходилось нянчить свою сестренку Густаву, которая была намного меньше его, и в то же время учить уроки, а эти два дела никак не ладились одновременно. Бедняга малец держал сестрицу на коленях и пел ей песенки, пытаясь выучить задание по географии. На завтра задано было выучить все города в Зеландии и знать о них все, что только можно.
Наконец вернулась его мать, которая уходила куда-то, и взяла Густаву. Тук – живо к окну да за книгу, и читал, читал чуть не до слепоты: в комнате становилось все темнее и темнее, а матери не на что было купить свечку.
– Вон идет старая прачка, – промолвила мать, глядя в окно. – Она и сама-то еле ходит, а тут еще приходится тянуть ведро с водой. Будь хорошим мальчиком, Тук, выбеги да помоги бабушке!
Тук сейчас же выбежал и помог, но, когда вернулся в комнату, было уже совсем темно. Пришлось ему ложиться спать. Постелью Туку служила старая деревянная скамья со спинкой и с ящиком под сиденьем. Он лег, но все не переставал думать о своем уроке: о городах Зеландии и обо всем, что рассказывал о них учитель. Следовало бы ему еще раз прочесть урок, да было уже поздно, и мальчик сунул книгу себе под подушку: он слышал, что это отличное средство для того, чтобы запомнить урок, но особенно-то полагаться на него, конечно, нельзя.
И вот Тук лежал в постели и все думал, думал. Вдруг кто-то поцеловал его в глаза и в губы – он в это время и спал и как будто бы не спал, – и он увидал перед собою старушку прачку. Она ласково поглядела на него и сказала:
– Грешно было бы, если бы ты не знал завтра своего урока. Ты помог мне, теперь и я помогу тебе. Господь же не оставит тебя своею помощью никогда!
В ту же минуту страницы книжки, что лежала под головой Тука, зашелестели и стали перевертываться. Затем раздалось:
– Куд-кудах!
Это была курица, да еще из города Кёге!
– Я курица из Кёге! – И она сказала Туку, сколько в Кёге жителей, а потом рассказала про битву, которая тут происходила, – это было даже лишнее: Тук и без того знал об этом.
– Коррамба! – и что-то свалилось; это упал на постель деревянный попугай, служивший мишенью в обществе стрелков города Преете. Птица сказала мальчику, что в этом городе столько же жителей, сколько у нее рубцов на теле, и похвалилась, что Торвальдсен был одно время ее соседом. – Буме! Я славлюсь чудеснейшим местоположением!
Но маленький Тук уже не лежал в постели, а вдруг очутился верхом на жеребце, который рванул в галоп. Он сидел позади разодетого рыцаря в блестящем топхельме с развевающимся султаном. Они проехали лес и очутились в старинном городе Вордипгборге. Это был большой и оживленный город; на холме города возвышался королевский замок, в окнах которого ярко светились огни. В замке давали бал. Король Вальдемар танцевал в кругу роскошных молодых фрейлин.
Но вот настало утро, и едва взошло солнце, город с королевским замком растаял, башни исчезли одна за другой, и под конец на холме осталась всего одна башенка, а сам городок стал маленьким, бедным; школьники, спешившие в школу с книжками под мышками, говорили: «У нас в городе две тысячи жителей!» – но на самом деле и того не было.
Маленький Тук опять очутился в постели; ему казалось, что он грезит наяву; кто-то опять стоял возле него.
– Маленький Тук! Маленький Тук! – послышалось ему. Это говорил маленький морячок, как будто бы юнга, а все-таки не юнга. – Я привез тебе привет из Корсёра. Вот город с будущим! У него свои почтовые кареты и пароходы. Когда-то его считали жалким городишкой, но это мнение уже устарело. «Я лежу на море! – говорит Корсёр. – У меня есть шоссейные дороги и парк! Я произвел на свет поэта, да еще какого веселого, а ведь не все поэты веселы! Я даже собирался послать один из своих кораблей в плаванье вокруг всего земного шара!.. И как чудно я пахну, от самых городских ворот! Всюду цветут чудеснейшие розы!»
Маленький Тук взглянул на них, и в глазах у него зарябило красно-зеленым. Когда же волны красок улеглись, он увидел поросший лесом обрыв над невидимым фиордом. Над обрывом возвышался старый монастырь с высокими острыми башнями и шпилями. Вниз с журчанием сбегали струи источников. Возле источника сидел старый король; седая голова его с длинными кудрями была увенчана золотою короной. Это был король Роар, именем которого и назван был источник, а по источнику и близлежащий город Роскилле. По тропинке, ведущей к монастырю, шли держась за руки все короли и королевы Дании, увенчанные золотыми коронами. Орган играл, струйки источника вторили ему в напеве. Маленький Тук смотрел и внимал.
– Не забудь о сословиях! – сказал король Роар.
Вдруг все исчезло. Да куда же все это пропало? Словно перевернули страницу в книжке! Перед мальчиком стояла старушка полольщица, она пришла из города Соре, – там трава растет даже на площади. Она накинула на голову и на спину свой серый холщовый передник; передник был весь мокрый – должно быть, шел дождь.
– Да! – сказала она и поведала ему о забавных комедиях Хольберга, о короле Вальдемаре и епископе Абсалоне, потом вдруг вся съежилась, замотала головой, точно собираясь прыгнуть, и заквакала. – Ква! Ква! Ква! Как сыро, мокро и тихо в Соре! Ква! – Она превратилась в лягушку. – Ква! – И она опять стала женщиной. – Надо одеваться по погоде! – сказала она. – Тут сыро-сыро! Мой город похож на бутылку: войдешь в горлышко, оттуда же надо и выйти. Прежде он славился чудеснейшими рыбами, а теперь на дне «бутылки» – краснощекие юноши; они учатся тут разной премудрости: греческому, еврейскому… Ква!
Мальчику послышалось не то кваканье лягушек, не то шлепанье сапогами по болоту: все тот же самый звук, однообразный и скучный, под который Тук и заснул крепким сном, да и хорошо сделал.
Но и тут ему приснился сон, – иначе что же все это было? Голубоглазая, белокурая и кудрявая сестрица его, Густава, вдруг стала взрослою прелестною девушкой, и, хотя ни у нее, ни у него не было крыльев, они понеслись вместе по воздуху над Зеландией, над зелеными лесами и голубыми водами.