— Мы все вместе поплывём на «Сарданапале».
— Вчетвером мы никому не поддадимся.
— Даже если получим по шее, то не беда. Когда все вместе, то не так больно…
— Только никому ни слова, а то могут нас не пустить.
— Ни полслова!
— Ни мур-мур…
— Ой, ой! Кажется, к нам бегут.
На берегу, между ветвями деревьев, замелькали разноцветные купальные костюмы и трусы.
— Ребята! — позвал папа Андрейки. — Давайте купаться! Прыгайте в воду!
— Сделаем вид, что ничего не произошло, — шепнула Данка и первой спрыгнула через борт в озеро.
Фонтан прохладных брызг обрушился на бот. С весёлым писком, словно горох, посыпались в воду и остальные.
Мачта слегка закачалась, и снова никто не заметил, как Сорока, разрезая воздух крыльями, полетела в сторону дома.
Не прошло и десяти минут, как она выстукала на моей пишущей машинке таинственное письмо:
ЮЧОН ИДИ АН ГИРЕБ.
ГЛАВА VI,
которая, вначале хотя и невесёлая, кончается, однако, выходом Рыцарей Серебряного Щита навстречу Большому Приключению
Бывает в жизни так, что человеку удивительно везёт во всём. Нежданно-негаданно приходит Удачный День. Встаёшь утром с постели и сразу попадаешь ногами в туфли, которые обычно какая-то неведомая сила разбрасывает ночью в разные стороны и прячет в самые дальние углы. Складывая книжки в портфель, перед тем как пойти в школу, вдруг найдёшь запропастившийся куда-то неделю назад перочинный нож. На завтрак мама подаёт только что сваренное малиновое варенье, потому что оно «немного не вместилось в банку, а для другой банки его мало». Выходишь из дому и тут же попадаешь в нужный тебе трамвай, а если ты живёшь в деревне, — то встречаешь пустую повозку, едущую как раз в сторону школы. И тогда ты можешь быть уже совершенно уверен, что учитель спросит тебя именно о том, что ты знаешь лучше всего, что, играя в футбол, ты не загонишь мяч в собственные ворота, что кто-то из дружков вдруг даст тебе билет в кино на великолепный приключенческий фильм. Правда, ведь бывают такие дни?
А бывают и другие. Они начинаются с того, что шнурки у ботинок вдруг сплетаются, как змеи, в такие клубки, которые распутать просто невозможно, потом вдруг исчезает куда-то самая необходимая книжка, а во время мытья мыло назойливо лезет тебе в глаза и выскальзывает из рук прямо в кастрюлю с молоком. На завтрак подают шпинат и кашу по-краковски, а в школе учитель упорно допытывается, сколько будет 7x8, но ты, хоть убей, никак не можешь вспомнить: 56 или 64?.. В таких случаях говорят: Неудачный День. Я знаю даже таких, кто причину неудач видит в разбитом зеркале, чёрной кошке, перебежавшей дорогу, кто вспоминает, не пятница ли тот день и не тринадцатое ли число…
Если же разумно рассудить, то всё это — лишь дело случая. Один раз — удача, другой раз — нет; раз человеку повезёт, в другой раз — не повезёт. Густав Морцинек, этот очень симпатичный и мудрый польский писатель, говорит, что жизнь похожа на ломтик хлеба, неровно помазанный маслом: попался тебе сухой кусок — ешь с улыбкой дальше и доберёшься, наконец, до масляного места…
Я вижу уже возмущение на лицах моих читателей. Вы, наверно, недовольны, что я болтаю о разных общих проблемах нашей жизни и ничего не говорю о том, что же поделывают Рыцари Серебряного Щита. Не сердитесь, порою не вредно немного и пофилософствовать. Впрочем, я уже кончил и возвращаюсь к нашим героям.
С наступлением вечера жарища немного спала. Тени вытянулись и спокойно отдыхали в траве. За овином, у края картофельного поля, в густых зарослях широколистого подорожника, огромных лопухов и краснеющего уже конского щавеля, четвёрка сорванцов собралась на совет. Ребята присели на корточки и, оглядываясь по сторонам, начали шептаться.
— У меня есть ножик и рогатка. Я набил карманы хорошими круглыми камешками, — докладывал Здись. — Однако толку мало. Отец едет за сеном и, наверно, возьмёт меня с собой — помочь ему сгребать.
— А мы должны сегодня мыться в большом корыте. Тётя уже воду греет, — печально сообщила Кристя. — И после мытья — прямо в постель.
— Хуже всего то, что нет «Сарданапала», — добавила Данка. — Оба папы — мой и Андрейки — поплыли куда-то по озеру. Как только поужинали, так сразу взяли паруса — и поплыли.
— А если меня мама увидит, то закричит, поставит в угол и не выпустит больше. — Андрейка встал, повернулся и, в доказательство своих предчувствий, показал на штаны.
Светлые, только что отутюженные брючки были сзади совершенно черны от прилипшей к ним смолы.
— Где это ты так вывалялся?
— А я сидел на будке Азора. Солнце нагрело толь, и я чуть не приклеился. Едва слез с будки.
Печально глядели ребята друг на друга.
— Что же делать?
— Может, помолимся? — предложила Кристя.
— Можно, — согласился Здись. — Только поможет ли это?
— Как крем от веснушек, — буркнула Данка… — Война будет.
— Война?
— Ну да. Ежели мы не найдём Клад, кто тогда даст приказ империалистам, чтобы они уничтожили свои атомные бомбы?
— И конфеток на обед не будет… Нехорошо..
— А может быть, уже сейчас убежать? А? И спрятаться до вечера?
— Начнут искать и всё равно найдут.
Отчаяние, чёрное, как сажа или смола, а скорее, как сажа и смола, вместе взятые, начало овладевать мыслями ребят. Данка от злости вырвала с корнями большущий подорожник. Песок посыпался на низко пригнувшегося Здися.
— Ты гляди! Чего сыплешь? — сердито проворчал он.
С другой стороны сарая послышался стук копыт, скрипнуло дышло, забренчали брошенные в телегу вилы.
— Здишек! Здишек! — раздался зычный мужской голос.
Здись выпрямился, махнул безнадёжно рукой и, поддерживая набитые камнями карманы, побежал вдоль сарая.
— Здишек!.. Что за мальчишка! Куда он запропастился?! — Чувствовалось, как сильно он запыхался.
— Кричу тебя, кричу. Никак не дозваться.
— Ладно. Я уже сажусь. Можно ехать.
— Куда влез? Слезай с телеги! Мать сегодня со мной поедет. Будем брать сено аж на восемнадцатом километре.
— Батя… Тихо! Возьму тебя в другой раз. Как сварится картошка, потолки и дай поросёнку.
— Хорошо, папа.
— Да веди себя здесь, Здишек, хорошо. Завтра куплю тебе крючок на щуку. Ну, поехали, мать… Но-о-о-о!..
Послышался свист кнута и скрип колёс.
— Здорово повезло Здисю, — шепнула Данка, однако, она так и не дождалась ответа Кристи, потому что откуда-то сверху, будто с крыши сарая, раздался громкий голос:
— Данка, Кристя! Девочки! Быстро домой! Вода стынет.
— Сейчас идём!
Обычно они мчались наперегонки: та, которая вымоется первой, будет иметь возможность почитать ещё книжку. Но сегодня Данка и Кристя плелись к дому медленно, не спеша; за ними следом брёл и Андрейка, прикрывая зад большим листом лопуха. Ему очень не хотелось идти домой, однако сидеть одному в траве тоже было неинтересно.
— Ты попробуй войти боком, — советовали ему девочки. — Сними сразу брюки и надевай пижаму. Если до завтра ничего не заметят, то мы прикажем, чтобы тебе их выстирали.
— Прикажете?
— Ну да. Ведь Здись привезёт Тройной Клад.
Девочки остановились на лестнице и стали прислушиваться: удастся ли Андрейке его стратегический манёвр? Но уже через минуту раздался отчаянный крик:
— Что ты натворил? Негодник ты этакий, грязнуля, пачкун паршивый!..
— Влип всё-таки, — сказала, печально вздохнув, Кристя. — Любую проделку можно утаить, но штаны не скроешь.
— Похоже на то. Увы… — тоже вздохнула Данка, и обе начали взбираться по крутой лестнице.
Возле дверей они приостановились, набрали полные лёгкие воздуха и ворвались в комнату, точно разгорячённые быстрой скачкой лошади.
— Где вы столько времени пропадали? Ползёте, как черепахи.
— Почему же? Разве, мамочка, ты не видишь, как мы торопимся?
— Очропимся, — подтвердила Кристя.
— Вижу, вижу. Даже самых старых улиток перегнали. А ну, быстро раздевайтесь.
— Так рано? — Данка изобразила на своём лице крайнее удивление. — Ведь ещё только половина восьмого.
— Сегодня будете мыться полностью. Видите, сколько воды приготовлено.
— А ноги тоже?..
— Тоже!
— Целиком или только до колен?
— Целиком… Кристя, нагнись ниже, а то всю стену устряпаешь зубной пастой… Данка, возьми мочалку и три колени как следует…
— Хорошо, мамочка. Я уже последнюю ногу мою.
— Как это — последнюю?
— Первую уже вымыла, а теперь последнюю.
— Ах, вот оно что! А я думала, что у тебя по меньшей мере десять…
— Почему? Ты же училась в школе и знаешь, что у человека всего две ноги. А у тебя ноги не болят?
— Немножко. Почему ты спрашиваешь?