И слышит он тут — булькает у него под матрацем что- то. Ощупался со всех сторон, а под него уж и вода подсочилась. Вскочил, смотрит: плывет он на медвежьем матраце по речке, несет его речка мимо поемистых берегов неизвестно куда, а на заревой воде рыба взыгрывает.

Перепугался барсук, побурел от страха: до одного берега далеко, а до другого еще дальше — по самой серединке правит.

Караул! — кричит. — Тону! Помогите!

Подхватило его крик эхо, понесло по роще и по тальникам поречным. Услышал его медведь Спиридон, сказал своему соседу медведю Лаврентию:

Слышь, Лаврентий, как вопит голосисто? Проснулся, значит, семя крапивное.

Пусть по вопит, может, урок этот ему на пользу пойдет, а то ишь — кривью жить вздумал, — ответил медведь Лаврентий, переваливаясь на другой бок, и захрапел снова: ночыо - то недоспал.

Жил на кургане Хомяк. Рядом с ним на том кургане жил Суслик. И был у Суслика кусочек зеркальца. Суслик целыми днями сидел с ним у своего домика на крылечке и показывал Хомяку солнечного зайчика. Говорил:

— У нас с тобой, сосед, на двоих одно солнышко и один солнечный зайчик.

Хомяку было обидно, что у него нет зеркальца и нет своего солнечного зайчика. И однажды, когда Суслика не случилось дома, Хомяк забрался к нему и унес зеркальце. Завернул его в тряпочку, спрятал к себе под подушку и сказал:

— Зеркальце теперь мое и солнечный зайчик тоже мой. Теперь я его буду показывать Суслику.

so

Всю ночь ему снилось, будто сидит он у своего домика на крылечке и ловит в зеркальце солнышко. Просыпаясь, он говорил:

Завтра будет так, как снится сегодня.

Утром он достал из-под подушки зеркальце и хотел было бежать с ним на улицу, но остановился. Нельзя ему показываться с ним на кургане. Увидит Суслик и скажет:

Так это ты украл мое зеркальце?

И Хомяку будет стыдно. И потому завернул Хомяк поскорее зеркальце опять в тряпочку и сунул под подушку. Весь день сидел он скучный на крылечке своего домика, а Суслик скучал у себя на крылечке. И говорил грустному Хомяку грустный Суслик:

У нас с тобой, сосед, одно в небе на двоих солнышко и нет ни одного солнечного зайчика, потому что кто-то украл у меня зеркальце.

Так было и на другой день, и на третий, и много-много дней. Тосковал о солнечном зайчике Суслик, тосковал о солнечном зайчике и Хомяк. И однажды не вытерпел, достал зеркальце и отнес Суслику, когда его не было дома.

Утром прибежал к нему Суслик и забарабанил в окошко:

Идем скорее! Я нашел свое зеркальце, и сейчас у нас с тобой опять будет солнечный зайчик.

И все опять стало хорошо. По целым дням они сидят каждый возле своего домика и окликаются. Суслик ловит в зеркальце солнышко и говорит Хомяку:

У нас с тобой, сосед, на двоих одно солнышко в небе и на двоих один солнечный зайчик.

А Хомяк говорит Суслику:

Что ж, пусть лучше будет один зайчик на двоих, чем ни у тебя, ни у меня не будет.

Вот только не знает Суслик, зачем он так говорит.

Шел Волк из деревни и нес на плече барана, а Лиса высунулась из окошка, машет лапкой:

— Во-олк, что мимо идешь? Сверни на минутку. Чай ты устал. Посиди на завалинке.

«Ох, — думает Волк, — и хитра Лиса. Баранинки моей отведать захотела, оттого и зовет посидеть на завалинке. Но и я не дурак, чтобы делиться с нею бараном моим. Я за ним вон куда ходил, в меня даже стреляли два раза. На завалинке я у нее, конечно, посижу, но до барана моего даже дотронуться не позволю: я баловству не потворщик. И все-таки

интересно будет посмотреть, как она меня объегоривать будет, какие вокруг меня петли выплетать начнет».

Так Волк подумал, а вслух сказал:

Отдохнуть можно. Я и впрямь притомился. Путь не близкий, да и ноша не из легких.

И свернул к Лисьей избушке. Положил барана во всю длину на завалинке: пусть поглядит Лиса, позавидует, губами почмокает. Сел и пот со лба лопухом вытирает и по нечаянности по губам провел, поморщился:

Фу, горький какой.

А Лиса так и встрепенулась вся:

Это лопух-то горький? О, тогда ты, милый, не знаешь, что такое настоящая горечь. Эхе-хе, до таких лет дожить и не знать.

Любопытно стало Волку.

А что? — спрашивает.

Ишь ты, — сказала Лиса, — как ты легко узнать хочешь, что в жизни самое горькое. Ты пошевели мозгами, догадайся.

И приложил Волк лапу ко лбу, погрузил себя в думу глубокую. Долго сидел, шевелил мозгами, догадался:

Кора осиновая!

Правильно, — сказала Лиса. — Ох и горькая кора осиновая. Я один раз попробовала и три дня плевалась, зато уж навсегда решила: эта еда не для меня. Но не это в жизни самое горькое.

Что же тогда?

— Эко ты, какой ушлый, — сказала Лиса. — Как ты легко узнать хочешь, что в жизни самое горькое. Ты пошевели мозгами, догадайся.

И опять приложил Волк лапу ко лбу, погрузил себя в думу глубокую. Долго сидел так, шевелил мозгами. Догадался :

Перед красный!

Правильно, — сказала Лиса. — Горек перец красный. Я один раз попробовала и три дня косоротилась, зато уж навсегда решила: пусть его другие едят. Но не это в жизни самое горькое.

Что же тогда?

Ишь ты, ловкий какой. Как ты легко узнать хочешь, что в жизни самое горькое. Ты пошевели мозгами, догадайся.

И приложил Волк опять лапу ко лбу, погрузил себя в самую глубокую думу. Долго сидел, шевелил мозгами, но так ни до чего и не додумался. Попросил:

Скажи сама!

И сказала Лиса:

Самое горькое в жизни — это попросить у тебя баранинки.

Это почему же?

Попросишь, а ты не дашь. Вот это и будет настоящая горечь.

А вот и неправда твоя, — сказал Волк и отодрал заднюю баранью ногу, подал Лисе в окошко. — Нет, попросить у меня баранины — не самое горькое.

Верно, — согласилась Лиса. — Теперь вижу: ошиблась я. Правильно ты говорил: перец в жизни — самое горькое. Но ведь ошибиться всякий может, и я тоже.

То-то, говорил я тебе. В другой раз не спорь со мной, — сказал Волк и взвалил на плечо барана, понес домой.

И когда уже влезал в свое волчье логово, вдруг вспомнил, что он не хотел даже позволить Лисе дотронуться до своего барана, а тут, нате-ка пожалуйста, сам, как букет цветов, протянул ей в окошко самую лучшую заднюю баранью ногу.

Нет, — сказал Волк, — самое горькое в жизни — это когда обведут тебя вокруг пальца, а ты догадаешься об этом уже только дома.

Справлял медведь Спиридон свой день рождения. Все звери к нему в гости собрались. Заяц тоже пришел. Пораньше из дому вышел, первым пришел.

«Ну что ж, — думает. — Первому мне и место за столом первое. Будут все приходить и видеть: сидит кто? Медведь. А дальше кто? Я, Заяц, и ко мне, к Зайцу, отношение будет особое».

Сидит он так, хорошо о себе думает и слышит — чух, чух, чух! — Лиса пришла, очищается, в порядок себя приводит. Вошла и с порога:

— Здравствуй, Спиридон. С днем рождения тебя... Ну-ка подвинься, косой, я с именинничком-то рядом посижу.

И продвинула Зайца на второе место.

«Ну и что? — думает Заяц. — Второе место за таким огромным столом очень хорошее место. Будут все приходить и видеть: сидит кто? Медведь. А дальше кто? А, Лиса какая-то. А да-а-альше кто? Я, Заяц, и ко мне, к Зайцу, отношение будет особое».

Сидит он так, хорошо о себе думает и слышит: чух, чух, чух! — Барсук пришел, тоже очищается, в порядок себя приводит. Вошел и к Медведю:

Здорово, Спиридон. Что, еще один год прожил? Ну что ж, так год за годом и доживешь до конца своей жизни... Ну-ка, подвинься, рыжая, я с именинничком-то рядом посижу.

И двинул Лису плечом, а вместе с ней и Заяц продвинулся. Сидит он и думает:

«Ну и что? Третье место за таким огромным столом очень хорошее место. Будут все приходить и видеть: сидит кто? Медведь. А дальше кто? А, Барсук какой-то. А дальше кто? А, Лиса какая-то. А да-а-льше кто? Я, Заяц, и ко мне, к Зайцу, отношение будет особое».

Сидит он так, хорошо о себе думает и слышит — чух, чух, чух! — Волк пришел, очищается, тоже в порядок себя приводит. Вошел и с порога:

Здорово, Спиридон!.. Как-то так получается, что ни ты ко мне, ни як тебе в будни в гости не ходим... Ну-ка подвинься, Барсук, я с именинником-то рядом посижу.

И как двинул Барсука плечом, так все и поехали по лавке. Вместе со всеми и Заяц поехал. Потом еще приходили звери и еще. И все двигали и двигали Зайца. И вот уж удвигали его, ему и места за столом не оказалось, да и со стола все порасхватали, взять ему нечего.

А звери поели, поплясали, домой пошли. Вместе со всеми пошел и Заяц. Идет, есть ему хочется, а он поднял с земли соломинку и ковыряет в зубах: пусть хоть другие думают, что он тоже был у Медведя на именинах и отведал медвежье угощение.