- Хе-хе, - сказал Сиреневый. – Ну, ладно. Молодец, вообще-то.

- И они тоже молодцы, - кивнул на дверь спальни Салатный. - Правильно мешали.

:)

Сперва растаял снег, и получились лужи. Потом под солнцем эти лужи испарились, и стало совсем сухо… Вот только мокро и слякотно стало вдруг под носом у Букашки.

- Просто напасть какая-то! – в который уже раз воскликнула мама, промокая жиденькие букашкины сопли салфеткой. – Когда взрослый болеет, он хоть понимает, что с ним происходит. А ей, бедненькой, не объяснишь.

Они с папой стояли возле придвинутого к подоконнику комода и следили, чтобы восседающая на нем Сашка, не дай бог, оттуда не сверзилась. И украдкой, не заостряя на этом внимания, одевали ее для похода в больницу.

- Сейчас Саша туда пойдет, на улку, - продолжала мама, застегивая на дочке кофточку…

- Забавно, - сказал папа, нанизывая на ее маленькие лапки полосатые носки. – У нее есть дом, а все остальное – «улка». То есть, улка – это вселенная… А болеть ей, наверное, надо иногда. Чтобы организм научился бороться с вирусами и бактериями. Чтобы иммунитет появился.

- Иммунитет вовсе не на все болезни вырабатывается, - возразила мама. – От простуды нет никакой пользы, кроме общего ослабления.

- Ка! – сказала Сашка и показала рукой за окно.

- Правильно, – обрадовалась мама, – птич-КА на ул… Во вселенной.

- Она вовсе не на голубя смотрит, а на вон ту длинную таксу, - заявил папа. – Но все равно правильно. Собач-КА. Умница… А простуда даже если не вырабатывает иммунитет, все равно закаляет дух и воспитывает характер. Должен же человек когда-нибудь узнать, что на свете бывают и невзгоды.

- И именно папа с мамой должны их человеку предоставить… Из тебя воспитатель, как из меня балерина, - мама снова промокнула Сашке нос. – Дай тебе волю, ты бы только и устраивал ей невзгоды. Для закалки.

- Га! – сказала Букашка. Мама поддержала ее:

- Даже ребенку и то смешно от твоих рассуждений.

- Балерина из тебя нормальная, - заметил папа, окинув маму внимательным взглядом. - А «га», это «гав», так собачки лают, правда ведь, доча?

- Па! – отозвалась та.

- Видишь, ребенок говорит, что папа прав. Ребенок умный.

- Ребенок говорит, что это – памперс, - возразила мама, застегивая липучки по бокам. – Ребенок вообще не склонен лезть в споры взрослых, а говорит исключительно по существу.

- И это правильно, - кивнул папа. – Пойду-ка и я по существу спущу вниз коляску, пока вы доодёвываетесь.

… - Прямо, как мы с тобой, - заметил Сиреневый заяц, когда входная дверь за мамой захлопнулась. – Спорят и спорят, препираются и препираются…

- Они просто так разговаривают, - возразил Салатный. – Они не ругаются.

- А я разве сказал, что ругаются? Я сказал, препираются, – нахмурился Сиреневый. – Как мы. Мы с тобой, что ли, ругаемся?

- Да никогда! – воскликнул Салатный.

- То-то же, - кивнул Сиреневый, не замечая иронии. – Слушай, а про что они говорили? Кому «ему», и какой такой «нитет»?

- Понятия не имею, - признался Салатный.

- Я знаю! Я! – выбралась из коробки синяя гусеница с цветными лапками. – Щас ласскажу! Никому не «ему» и никакой он не «тет», а иммунитет!

- А-а, - понимающе кивнул Салатный. – Значит, не му, не тет… Все равно непонятно.

- Да никакой «не му», никакой «не тет»! – рассердилась гусеница и от возбуждения принялась кругами бегать по комнате. – Им-му-ни-тет! – выкрикнула она по слогам. – Слушайте внимательно! – она остановилась прямо перед зайцами: Им! Му! Ни! Тет!!! Ясно?!

- Ага, - снова кивнул Салатный. – Еще бы. Вот, значит, что. Им-му-ни-тет. А кто он?

- Он - никто! – завопила гусеница. – Он – защитные силы! Чтобы болоться с миклобами! С вилусами и бактелиями!

- А это еще кто?! – возмутился Сиреневый. – То не му, то не тет, то еще бактелии какие-то вислоусые!

- Вирусы и бактерии, - вдруг пробасил резиновый ослик. – Извини, гусеница, что вмешиваюсь, но они бы опять ничего не поняли. Ты неправильно произносишь. - Вирусы и бактерии, - повторил он. – Или вместе - «микробы».

- Спасибо, - сухо отозвалась гусеница. – Я вообще-то, когда сталаюсь, то выговаливаю. Вот: «р-р-р», - прорычала она раскатисто. А потом стала говорить, тщательно вставляя этот звук в нужные места: вир-р-русы и бактер-р-рии. Это такие маленькие-племаленькие звер-ри, котолые залазят букашке в ор-р-рганизм, кусают ее, и она от этого болеет. Вот.

- Ах, какие вредные! – воскликнул Сиреневый.

- Еще какие! – согласилась гусеница. – Злые и голодные!

- А почему мы их не видим? – спросил Салатный.

- Потому что они маленькие-маленькие-племаленькие!

- Маленькие зайцы, маленькие кроты, маленькие волки?.. – уточняя, стал перечислять Салатный.

- Да нет же! – вскричала гусеница. - Они совсем-совсем длугие! Хотя… Может и такие… А какая р-р-разница?

- Ну, не скажи, возразил Салатный. – Если они - голодные зайцы, надо просто дать им морковку, и они сразу перестанут кусаться.

- Ха! – сказал ослик. – А ты – умный. Это называется «лекарство» - когда что-то даешь, и микробы перестают кусаться.

- Тс-с!!! – прошептала гусеница, и, пятясь, вползла обратно в ящик с игрушками. – Идут!

Ничего особенного в больнице не происходило, а ночью Букашке вдруг стало плохо. Теперь - по-другому, теперь это совсем не походило на обыкновенную простуду. Мало того, что поднялась температура, самое неприятное, что ее несколько раз подряд стошнило. Ее тошнило и просто так, без всякой причины, и после каждого глотка воды, и даже когда мама пыталась кормить ее грудью… Никогда еще ничего подобного с ней не происходило, никогда еще ей не было так плохо. А она ведь даже не знала, что такое может быть, и вся она стала такая слабенькая и вялая, как тесто.

- Да что же это такое?! – причитала мама. – Что ж это с тобой, Букашечка?!

«Это злые микробы забрались ей в нос и сделали ее слабой, - догадался Сиреневый, - и тогда другие, еще более злые, залезли ей в животик».

«Точно так, - подумал ему в ответ Ослик. – Иммунитет-то ослаб».

«А в больнице всякие микробы так и шныряют – от одного ребеночка к другому, - подтвердила гусеница. – И по воздуху летают, и по полу бегают!..» - мысленно она не картавила.

«И никто их не ловит? – удивился Салатный. – Это же больница, там врачи…»

«Мало ли что! Микробы очень хитрые и хорошо умеют прятаться!»

«Ох, поймал бы я одну такую микробину! - нахмурился Сиреневый и мысленно погрозил кулаком. – Я б ее!.. Защекотал бы до потери сознания!»

«А я бы… - поддержал его Салатный. - Я бы ей сказал что-нибудь такое… Объяснил бы ей, какая она нехорошая, ей бы сразу стало стыдно, и она бы убежала!»

А Букашке тем временем становилось все хуже. Она не слазила у взрослых с рук и то засыпала, уронив горячую головку папе, маме или бабушке на плечо, то просыпалась и тихонько хныкала. А взрослые сгорали от жалости и тревоги и чувствовали себя самыми несчастными людьми на свете, оттого, что не могут ей помочь.

Если бы они только могли, они взяли бы все ее болезни на себя, и как бы им ни было тогда плохо, они бы радовались, что их любимая Букашечка здорова… Но нет. Никто еще так делать не научился, кроме, может, каких-нибудь волшебников.

Наконец, приехала «скорая». Большая пухлая тетенька-врач потрогала Саше животик, посмотрела ей горло, прижав ложечкой к нёбу язык, потом послушала ее, прикладывая ей к спинке и груди холодную круглую железку.

- Похоже на отравление, - сказала она. – Что-то особенное ребенок ел сегодня?

Ничего особенного Букашка в этот день не ела.

- Понятно, - сказала тетенька-врач. – Это плохо. Тогда может быть и не отравление. Давайте-ка так. Сейчас я поставлю ей укольчик, и тошнить не будет. Пусть спит, а когда будет просыпаться, давайте ей побольше пить. Если к утру ей не станет лучше, вызывайте нас снова, и тогда поедем в специальную больницу.

Всем от ее слов стало как-то немножко полегче. Чувствовалось, что она уже много раз видела подобное, и ничего страшного ни с кем не случилось… Но под утро Букашке снова стало очень плохо, «скорую» вызвали опять, и они с мамой уехали в эту специальную больницу.

Больница была настолько специальная, что больше напоминала тюрьму. Она стояла за городом, и в нее никого не пускали. Больным можно было только что-то передать, да и то не все.

… Папа, испуганный и мрачный, шел от остановки по серой бетонной дороге, вдоль каких-то гаражей. Он нес пакетик с передачей. Главным в нем было какое-то лекарство, название которого мама продиктовала ему по телефону. Еще там были разноцветные кубики и пирамидки для Сашки, бананы и сок для мамы.

Внезапно налетел ветер, деревья за гаражами зашумели и, качаясь, неприятно заскрипели. Папа подумал о том, какую ерунду он болтал еще вчера утром про то, что болезни полезны и укрепляют. Он подумал еще, в какое страшное место привезли его дочку, и что она – самое важное для него на свете, а он совсем-совсем ничего не может для нее сделать. Он подумал, что с детьми вообще не должно происходить такой гадости, а уж тем более с лучшей девочкой на свете. Он чуть не заплакал, но потом удержался, потому что подумал, что если поплачешь, станет легче, а это нечестно, чтобы ему было легче, чем маме и Букашке, им ведь и так хуже, чем ему.