Наутро Катя отказалась от завтрака и сказала родителям:

– Мне стыдно, что я не защитила своего друга Гошу! Мне стыдно, что мой папа стоял, как вкопанный памятник, не в силах остановить зло.

– Я здесь при чём? – удивился отец. – На это полиция есть, которой никогда не бывает в нужном месте в нужное время.

– Папа не может драться с женщинами! – заступилась за папу мама.

– Тогда пойдём сейчас спасать Гошу, – заявила девочка. – Если не пойдёте, то я одна убегу к нему!

Мимо раненого осьминога проходили отдыхающие. На их лицах не было улыбки и радости. На душе у всех нормальных людей тяжёлым грузом лежала обида за происшедшее преступление. В песочнице никто не играл. Детского смеха не было слышно. Всем было грустно. Море с осуждением смотрело на равнодушных людей, поднимая волны и шипя пеной, не пуская к себе купаться.

Попросили помощи у мастера Гуры, чтобы он помог вылечить Гошу.

– Заболел я после этого зверства, – тихо сказал скульптор. – Да и что толку лечить? Придут завтра другие звери и превратят рай в ад…

– Тогда я сама вылечу друга! – заикаясь, сказала Катенька. – Я ему сделаю такую голову, что её из пушки не разрушишь, бомбой не взорвёшь.

Мастер улыбнулся, с трудом встал со стула. Погладив девочку по голове, сказал:

– Будь по-твоему, моя хорошая! Я сделаю Гоше новую голову, что её ни одна чёрная сила даже термоядерной ракетой не уничтожит!

На следующий день голова была сделана лучше, чем прежняя. Гоша с трудом улыбался добрым ребятишкам. Железобетон в его голове от солнечных лучей набирал силу. Осьминог стал старше выглядеть и научился разбираться в людях. Теперь он стал самым умным среди беспозвоночных. Он на всю жизнь запомнил, что с ним произошло.

– Гоша Гурамович! – шептала на ушко своему другу Катенька. – Теперь ты гораздо умней и мудрей. Ты научился отличать чёрное от белого, злобу от добра, горе от счастья.

На следующий день в местной газете «Черноморская здравница» была опубликованная сказочная статья об этом чрезвычайном происшествии. Людям в очередной раз рассказывалось, что на земле есть добро и зло. Что нечистая сила с человечьим внешним видом постоянно ведёт борьбу со всеми хорошими делами и добрыми людьми. Что ведьмы, черти и вурдалаки – это реальные существа, которые пытаются уничтожить рай на нашей прекрасной земле.

г. Сочи. 11.06.2012 г.

Люси Форрер

г. Брюссель, Бельгия

Давным-давно, когда небо было прозрачным, звонким, блестящим и чистым, как вымытая стеклянная банка из-под варенья, жил-был Сахарных Дел Мастер. Глаза у него были цвета сливочной карамели, а волосы и брови пушились и белели сахарной ватой, то ли Мастер рано поседел от забот, то ли родился белоснежным – никто не знал, ведь Сахарник, так его называли прихожане, появился неожиданно одним прекрасным, ранним туманным утром.

– Дзинь, – звякнул колокольчик у монастырских ворот. Отец Шапочка не слишком обрадовался, его оторвали от ежеутренней молитвы, но всё же отправился к монастырским воротам посмотреть, кто заявился в столь неприёмный час. Отец Шапочка отличался беспредельной вежливостью и удивительной невозмутимостью, поэтому в его обязанности входило послушное открывание ворот и встреча посетителей. Монахи принимали строго по воскресеньям с 8:00 к заутрене до 12:00 к обедне. В монастырь и небольшую церквушку на территории монастыря разрешалось приходить с непокрытой головой и мужчинам, и женщинам, но голые плечи и колени считались непристойными. Для неразумных прихожан, вечно забывающих о приличиях, Отец Ягодка, отличавшийся чрезвычайной заботливостью и ангельским терпением, закупил на базаре целый ворох широких цветастых платков, чтобы женщины могли подобрать платок под цвет кобеднишнего, чересчур короткого или слишком открытого платья, а мужчинам полагалось проявить смирение и покорность. Под сводами часовни, недалеко от ворот, Отец Ягодка установил массивный деревянный сундук, куда сложил платки в причудливо привлекательном беспорядке. Отец Музыкант, отличавшийся великолепной пунктуальностью и абсолютным слухом, всегда распахивал сундук с первым колокольным звоном ровно за минуту до официального открытия монастырских ворот. Сложив руки и закрыв глаза, словно наслаждаясь одному ему слышимой божественной мелодией, Отец Музыкант ждал, пока по-мирски суетливые прихожане, радостно голося, укутают плечи и завяжут платки вокруг талии, затем провожал возбуждённую толпу к Отцу Книгочею. Суровый Отец Книгочей, отличавшийся превосходной памятью, энциклопедическим умом и быстрой сообразительностью, водил посетителей ровно двадцать пять минут по монастырю обзорной экскурсией, чтобы они поутихли, прониклись атмосферой благочестия и обратили наконец-то внимание на незримое, но явное присутствие Всевышнего. Только после обхода монастырского музея реликвий, сокровищ трапезной и обширной библиотеки редких книг Отец Апостол – безукоризненный и бесстрашный защитник порядка, чистоты и возвышенности помыслов – разрешал притихшей толпе зайти в церковь послушать песнопения, поставить свечки: кому во здравие, кому за упокой, – и помолиться. Новые прихожане рождались, сочетались браком, жили долго и счастливо, умирали, их крестили, венчали и отпевали, но на протяжении столетий семь бессмертных монахов ни разу не нарушили однажды заведённого ритуала. Приём посетителей начинался воскресным утром в 8:00 и ни минутой раньше или позже. Что касается случайных, незваных гостей: праздно шатающихся, любопытствующих, искателей приключений, колдунов и колдуний, воров и разбойников, скрывающихся от закона – то путь к монахам им был заказан. Хотя неподалёку, у подножия гор, обрамляющих с трёх сторон бухту, были рассыпаны многочисленные деревушки, небольшие городки и отдельные домики, выстроенные из белого и светло-розового песчаника, монастырь на острове считался уединённым, мрачным местом. Высокие, глухие отвесные стены, сложенные из серого грубого камня, почти вплотную подступали к воде, и только в одном месте перед монастырскими воротами могли худо-бедно разместиться два-три некрупных прихожанина, остальным приходилось ожидать своей очереди в лодках. Волшебная вода бухты, дарившая прохладу и попутный ветер «своим», не пускала «чужаков», изматывая жарой и полным штилем. Бесполезно было грести по направлению к острову, неожиданно появившаяся волна будто слизывала и вёсла, и рискнувшего поплыть к монастырю смельчака с обычно гладкой, как зеркало, поверхности. Мрачный аскетизм «Серой обители» не признавали лишь изящные, неподвластные ветру, словно выточенные из малахита, пирамидальные тополя, гордо возвышающиеся над монастырскими стенами, да живая, отливающая серебром зелень оливковых деревьев.

Отец Шапочка подошёл к железным, наглухо заделанным изнутри деревянными досками воротам, открыл маленькое окошко, посмотрел на дорогу, удивился, просунул голову через железные прутья, повертел головой направо, налево, ещё больше удивился: за воротами никого не было. Удивление невозмутимого Отца Шапочки было понятно: на острове за стенами монастыря позвонившему в колокольчик спрятаться было негде. Отец Шапочка пожал плечами, закрыл окошко, но едва развернулся и настроился продолжить прерванную молитву, как снова раздался настойчивый «дзинь-дзинь». Отец Шапочка снова распахнул окошко, снова выглянул и огляделся – никого. Для очистки совести монах адресовал сдержанное отеческое слово водной глади и немного подождал ответа. Но вода оставалась даже в таких странных обстоятельствах молчаливой и спокойной. Отец Шапочка снова пожал плечами, закрыл окошко, развернулся – и вновь услышал «дзинь». Монах понял, что сегодня с ежеутренней молитвой в стенах монастыря покончено, сбегал в келью за табуреткой, прихватил молитвенник и, уютно устроившись на травке за воротами монастыря, стал ожидать следующий «дзинь».

Сахарник, а это был именно он, не заставил себя долго ждать. Отец Шапочка увидел, как небольшое облако голубого тумана сгущается перед воротами «Серой обители», приобретая очертания худенького, почти прозрачного белобрысого паренька лет двенадцати в белом холщовом плаще с капюшоном. Встав на цыпочки, парнишка дёрнул за верёвку колокольчика и тут же начал растворяться в тумане.

– Доброе утро! – быстро поздоровался Отец Шапочка, пока было кому желать доброго утра. Правда, судя по голосу, доброжелательность Отца Шапочки не предвещала ничего хорошего. – Кто это у нас тут балуется, сын мой?

Мальчишка ойкнул, исчез и снова появился уже вполне осязаемым нарушителем, которому следовало бы намылить шею и открутить уши. Впрочем, Отец Шапочка сразу же прогнал греховную мысль о посягательстве на чужие уши, а мыла он с собой не взял.