– Поздравляем с днём! – сказал Ковригсен.

– С днём чего? – строго спросил Пронырсен, прищурился и одного за другим оглядел всех. Пока было не похоже, чтобы он собирался пригласить их в дом.

– С днём сегодня, – ответил Ковригсен. – Поздравляю тебя с сегодняшним днём!

– Да ну. А с чего вдруг? Почему сегодня?

– Потому что день хороший. А ты так хорошо забираешь у меня чёрствый хлеб, прямо чемпион по сухарям, что я решил подарить тебе торт.

Пронырсен растерялся. Но не уронил ношу, не закричал «ура-ура» и на одной ножке не запрыгал. Он покрепче прижал к себе ветки и подозрительно хмыкнул.

– Торт, говоришь? А зачем ты тогда притащил с собой эту ораву?

Сдобсен тихо кашлянул. Оторвал от торта взгляд, намертво к нему прикипевший, и перевёл на Пронырсена.

– Мы ничего плохого не хотели, – сказал он. – И торт на вид тоже неплох.

– Ладно. Поставьте его вон там в траве. Мне сейчас балду пинать да кофеи гонять некогда, дел невпроворот. Я, видите ли, днём люблю работать, – заявил Пронырсен.

– Когда приходят гости, их обычно приглашают в дом, – сказала Октава.

– Гости? Не знаю таких. Я их звать не звал и видеть не вижу, – фыркнул Пронырсен.

– Бедная золотая рыбка, – сказал Утёнок тонким голосом. – Жить в такой зловредности!

– Мы сейчас о золотой рыбке не говорим, – одёрнул его Простодурсен. – И лучше всего нам пойти домой.

– Нет, не сейчас! – заартачился Утёнок. – У меня есть подарок для Пронырсена, и я хочу посмотреть, как из него рыбка выскочит!

Из их слов Пронырсен мало что понял. Он притащил веток на растопку, а тут на тебе. Но что пузо говорит ему «ням-ням, тортика хочу» – это он разобрал. Хотя вся история настораживала. Принести ему торт за то, что он всегда клянчит сухари? Что ж они тогда не оставили торт под дверью и не ушли себе тихо?

– Ты не хочешь пригласить нас в дом?! – спросила Октава. – Мы твои соседи! Сердце у нас горячее, но ноги замёрзли!

– Да, – поддакнул Сдобсен. – Торт тяжёлый, у пекаря уже руки отваливаются. И я тоже поздравляю с днём. Ты заслужил.

Пронырсен снова прищурился и ещё раз оглядел всю компанию. Все улыбались ему. Утёнок припас подарок – из-под крыла торчала чахлая ветка понарошки. Они пришли его поздравить. Такого в жизни Пронырсена ещё не случалось. И в нём самом происходило что-то непонятное.

Он ещё сильнее стиснул ветки, чтобы это непонятное не изменило его полностью.

– Фуф, хм-хм, – прочистил он горло. – Вам дома не сидится, вы всей толпой гуляете с тортом наперевес. Наверняка замыслили гадость-не-радость. Ну уж так и быть – заходите посидите.

– Восхитительно! – обрадовалась Октава.

Она бросилась Пронырсену на шею и шепнула ему в ухо, что его ждёт сюрприз – её песенка.

И Пронырсен открыл им дверь своей норы.

Место в ней оказалось меньше, чем они думали. Потому что Пронырсен везде сложил дрова. На маленьком столе лежала плесневелая сухая горбушка. А сам стол был закапан подкисшим сливовым вареньем. Но торт сиял великолепием, а Утёнок навёл красоту на столе – поставил веточку понарошки.

– Это тебе подарок, – сказал Утёнок торжественно. – Лично от меня лично тебе. Только ухаживай за ней хорошенько, воды не жалей!

– Ещё бы, – кивнул Пронырсен. – Ещё бы.

– И это тебе, – Простодурсен протянул ему камешек. – Этот отличный бульк я дарю тебе, чтобы… чтобы…

– Выманить из тебя золотую рыбку! – выпалил Утёнок.

– Хм, я тоже, – вмешался Сдобсен, – я тоже хочу вручить тебе свой скромный подарок. Вот этот носовой платок сшила Октава из заграничной майки. И сегодня я хочу подарить его тебе.

– А теперь, – объявила Октава, – я хочу спеть, пока мы не начали есть торт.

Она огляделась в поисках достойного певицы места – и взгромоздилась на стол. И исполнила свежую песенку, сочинённую по дороге вдоль речки.

Задорная песня взбодрила всех. Но особенно преобразилось лицо Пронырсена. Ковригсен это сразу увидел. Он видел всё. Видел, как слова песни влетели в уши Пронырсена, как от них у того защекотало в носу и зачесались щёки. И что-то случилось с глазами Пронырсена. Они стали большими и заблестели. А когда Октава дошла до сухарей, из глаз что-то капнуло.

– Смотрите! – заверещал Утёнок. Он стоял прямо перед Пронырсеном и не спускал с него глаз. – Сейчас выскочит рыбка!

– Что? – придя в себя, спросил Пронырсен. До него вдруг дошло, что происходит: у него льётся вода из глаз. Форменная протечка. «Совсем рехнулся, – подумал он. – Стою тут как старая рассохшаяся бочка». И он потянулся вытереть слёзы подаренным платком.

– Нет! – остановил его Утёнок. – Не порть рыбку!

Но рыбки не было. Это Ковригсен сразу увидел. Обманули дурака на четыре кулака. Рыбку ему наплачут, ага, держи карман шире. Посмеялась над ним куропатка.

– Это… – вмешался Сдобсен. – Рыба-то где?

– Какая рыба? – удивлённо спросил Пронырсен. – Это торт с рыбой, что ли?

– Уходим? – тихо сказал Простодурсен.

Ковригсен стоял не шевелясь и молчал. В голове колотились чёрные одинокие вечера и пустая стеклянная банка. Он увидел, что Пронырсен утирает свои мелкие слёзы. И подумал: не рассказать ли ему всё? Не признаться ли, что он затеял этот визит, и торт, и подарки, только чтобы выжать из Пронырсена слезу? Потому что врушка-куропатка задурила ему голову россказнями о том, как из слёз Пронырсена выплывет золотая рыбка. Но он первый раз видел Пронырсена таким счастливым. Не хотелось портить ему радость. А хотелось пойти к себе в пекарню и тихо побыть одному. Ковригсена тошнило от вида прекрасного торта на столе.

Так он и сказал. Что ему вдруг стало плохо, что его знобит. Но он надеется, что торт им понравится.

И пока все приятно проводили время в посиделках за тортом, Ковригсен один брёл вдоль реки.

Он вернулся в своё жилище с горькими мыслями. Раньше здесь пахло свежим хлебом и книгами, а теперь только книгами, да и то не сильно. Э-эх.

Ковригсен заглянул в стеклянную банку. И, как обычно, увидел своё лицо и больше ничего. Сегодня он был одинок и несчастен, как никогда прежде. Да ещё его мучили угрызения совести: он ведь пытался одурачить преданного покупателя. Муки грызли, грызли и, видно, перегрызли что-то тяжёлое и застарелое – и душа оборвалась. Ковригсен заплакал. Слёзы полились градом, застучали по воде в банке; отражение расплылось.

Когда они доели торт и Сдобсен дожаловался на негодную для сушки белья погоду, гостевание у Пронырсена закончилось. Он спросил, не налить ли на дорожку по стакану воды, но никто не захотел.

– Спасибо, что зашли, – сказал Пронырсен. – Если ещё торт надо будет съесть, приходите.

Похлопывая себя по пузу, он вылизывал тарелку из-под торта.

Простодурсен сомневался, будут ли в их жизни новые торты. Интересно, чем они отныне будут угощать гостей? Если Ковригсен закроет пекарню, придётся им всем переходить на сосновые семечки. Даже сухари у Пронырсена переведутся.

– Пойдёмте к пекарю – повеселим его, – сказал Утёнок.

– Лучше оставить его в покое, – ответил Простодурсен.

– Ничего себе покой! – возмутился Утёнок. – Сидит там больной, совсем один.

– Утёнок прав, – вмешалась Октава. – Хотя больше торта нам сейчас не съесть, но больного проведать надо. Мы взбодрим его песенкой о золотой рыбке.

– Нет! – решительно сказал Простодурсен. – Ни слова о золотой рыбке! Если ты задумала о ней петь, я с вами не пойду.

Сдобсен промолчал. Он не мог говорить, а то бы торт полез из ушей. Поэтому он тихо плёлся позади всех и вспоминал удивительный вкус.

Они осторожно открыли дверь, словно опасаясь, что гора рухнет им на голову, и на цыпочках вошли в уютную пекарню, где съели, слопали, сгрызли и стрескали столько коврижек, булок и плюшек, что не сосчитать.

Ковригсен сидел на стуле и разговаривал с воздухом.

– Ой-ла-ла, – говорил он, – так вот где ты была! Вот откуда ты взялась! А какая красавица! То-то удивятся мои покупатели, вот увидишь. Покупатели? Это те, кто приходит в пекарню купить коврижек и прочего, что я пеку. Ой-ла-ла, сколько всего мне надо тебе рассказать! А на ночь я прочту тебе историю каменной куропатки.

– Это… – сказал Сдобсен. – У тебя жар, да?

– Жар? – изумился Ковригсен. – У меня?

Теперь он увидел, что не один в пекарне. Простодурсен, Утёнок, Октава и Сдобсен жались к двери и смотрели на него с ужасом.

– Идите сюда скорее! – крикнул Ковригсен. – Смотрите, кто в банке!

Вот так всё и вышло.

На том нашей истории конец.

Они сгрудились вокруг стола и заглянули в банку. А в ней плавала прекрасная золотая рыбка, и от неё в пекарне стало светлей. А иногда она разевала рот и говорила «тьфу-тьфу».