— Его дала мне мама, — сказала она, — перед тем как умерла.

Она вложила мне его в руку, и я почувствовал угрызения совести. Я не думал, что у нее было что-то ценнее золота, что она может дать мне или пообещать, но теперь я видел, что это был бесценный знак внимания. Я начинал по-настоящему ненавидеть эти сделки и обещания. Впрочем, ничего ужасного тут не было.

— Закрой окна, — сказал я и принялся прясть. Мое тело все еще болело с предыдущей ночи. В ноге пульсировала боль каждый раз, когда я нажимал на педальку. Но я не останавливался. Жух, жух, жух. Золото, золото, еще больше золота. Я искал его всю свою жизнь и вот оно, течет, словно вода. Мне был ненавистен его вид.

На этот раз Опаль провалилась в сон гораздо раньше, одна рука обвита золотом, другая — соломой. Когда первые лучи восходящего солнца появились на небе, я забрал у нее остатки соломы и спрял их тоже. Везде валялось золото, но для меня оно выглядело как сверкающая солома. Я не понимал, почему люди настолько сильно его любят.

Как только я спустился с башни, открылась двери, и король Барф проговорил своим протяжным голосом:

— Ах, моя милая девочка, ты просто сокровище несравненное.

Мои пальцы одеревенели и болели. Ногу сводило судорогой, спина и голова раскалывались от боли. Спуск по стене превратился в агонию, но все, о чем я мог думать, — это добраться домой. Кров и еда. В животе заурчало, когда ноги коснулись земли. Но потом я услышал другое урчание. Оно становилось все громче, и это, определенно, урчало не в моем животе.

Я стоял посреди дворцовых земель, даже не заботясь о том, чтобы спрятаться. Я не мог ни шевельнуться, ни заговорить, несмотря на то, что рот у меня был широко открыт, а язык почти выпал из него. У меня аж слюни потекли.

Через замковые ворота катила процессия из телег. Одна, две, три… больше десятка телег размером с дом.

И все они были битком набиты соломой.

Я присел у дерева и наблюдал за тем, как слуги разгружают солому, поддевая вилами наверх и занося внутрь. С каждой партией, которую они заносили, я ощущал, как на меня давит весь груз этой соломы, тяжелый, словно золото. Мне было тяжело дышать, и я понял то, что должно было быть ясно для меня с самого начала. Вот моя судьба — прясть золото для капризного жадного короля всю оставшуюся жизнь.

Я-то думал, что когда находишь свою судьбу, то становишься счастливым. Но, возможно, я ошибался. Может быть, это нечто, что нужно просто принять как должное. Поддаться ему. Разве я не видел жителей Горы, которые отдавались на милость своей судьбы? Они приняли ее, потому что всегда знали, как их зовут и знали то, какая судьба им уготована. А еще они знали, что ничего изменить нельзя. Может, мне просто нужно принять то, что лежало прямо передо мной.

Я ощущал навалившуюся тяжесть и сонливость. Нужно было так много спрясть. Я должен был вернуться к Опаль прямо сейчас, но мне нужно было хотя бы чуть-чуть поспать. Я двинулся по направлению к конюшням, но кто-то меня остановил:

— Эй, парень, куда это ты идешь?

— В конюшни, — сказал я сонно. Мне плевать, что он подумал.

— Не сейчас, парень, у нас много работы, — и он бросил к моим ногам солому. — Неси внутрь за остальным.

Я посмотрел вверх и увидел цепочку людей, несущих за спиной солому в замок.

Глубоко вздохнув, я взвалил тюк соломы на спину. Колени прогнулись под его тяжестью. Я последовал за цепочкой в замок по ступенькам и далее в покои. Мы, должно быть, были в другой башне, поскольку размеры этой комнаты превышали предыдущую раза в три. Солома лежала по углам и поднималась по стенам, закрывая гобелены, картины, окна. Это никогда не прекратится. Пока в Королевстве есть солома, король Барф будет готов всю ее превратить в золото.

Я беспомощно посмотрел на всю эту солому и зарылся в нее. Никто меня не заметил, работники продолжали носить солому, куча становилась все выше и выше, пока полностью не закрыла окна, и свет не погас. 

Я вздрогнул и проснулся. Сколько же я проспал?

Кто-то всхлипывал. Слишком поздно? Я барахтался в соломе, пока не выкатился из стога прямо под ноги Опаль. Она ныла, а ее лицо было мокрым от слез и красным. Когда она сердито нахмурилось, оно стало еще краснее, а глаза превратились в узкие щелки.

— И где же ты был? — подбоченившись, вопрошала Опаль.

— Разгружал солому.

Снопы соломы в комнате почти достигали потолка, они были сложены вплотную к камину, где опасно потрескивал огонь. Опаль стояла между очагом и прялкой.

— Ты только посмотри на эту комнату, — говорила она, как будто была моей матерью и бранила меня за беспорядок.

— Имей в виду, король обещал сделать меня королевой после этой партии, и если ты где-то напортачишь, то станешь первым, кого я прикажу обезглавить!

Я хотел было сказать, что если напортачу, то она вряд ли станет королевой и сможет кого-нибудь обезглавить, но я слишком устал для споров. Моим единственным утешением было то, что если что-то пойдет не так, то Опаль и ее отец тоже будут наказаны. Я представлял их обоих в темнице закованными в цепи.

Я склонился над прялкой и бросил солому на колени. Снопы закрывали окно, и я не мог увидеть, было ли еще светло или уже наступила ночь. Заснул я уже ранним утром, но оставалось все еще очень много соломы. Неважно, сколько было времени, мне нужно было работать, и быстро. Глубоко вздохнув, я закрутил солому пальцами и нажал ногой на педаль. Боль и спазмы снова вернулись.

Я прял так быстро, как только мог, но Опаль ходила по кругу, нетерпеливо потирая руки и спрашивая:

— Ты можешь быстрее?

— Нет.

— Держи солому поближе! Не разбрасывай ее! — она схватила пару упавших соломинок, упавших с моих коленей, и бросила мне в лицо. — Разве ты не знаешь, что произойдет, если завтра утром все до последней соломинки не превратится в золото? Неудивительно, что мои братья говорят про тебя, что ты болван.

Я остановился.

— Хочешь продолжить?

Опаль поджала губы и посмотрела на меня:

— Пряди, иначе…

Иначе мы оба будем мертвы. Я работал быстро как никогда, завалившись с головой соломой, и нажимая на педаль так, словно от этого зависел мой следующий вздох.

Шли часы. Все тело ныло от сидения в неудобной позе и долгой работы. Несмотря на растущую кучу золота, солома высилась надо мной, словно дикий зверь, готовый проглотить меня целиком.

Я заработал быстрее. Вскоре я мог различить гобелены на стенах, а затем окна. Снаружи было темно, а значит, еще было время.

Светало, когда я уже заканчивал прясть. Все стены были покрыты мотками золота, я оставил только пространство между собой и окном, чтобы иметь возможность уйти. Оставалось только надеяться, что на эти стены не труднее вскарабкаться, чем на предыдущую башню.

Оставалось лишь несколько пучков соломы у моих ног. Опаль спала у огня, положив голову на моток золота и пуская слюни. Пальцы одной руки ощупывали другую, как если бы там чего-то недоставало. Ее кольца.

Я прекратил прясть.

Мы не заключили сделку с Опаль. Я был так сосредоточен, чтобы успеть в срок, что забыл спросить, что она мне даст взамен. Я спрял золото, но что, если сделка не состоится? Что, если оно превратится обратно в солому? Кто-то пострадает? Может, я не смогу покинуть замок?

— Опаль, — громко зашептал я. — Опаль, проснись.

— А? — она села. На лице виднелись красные полосы от мотка золота, на котором она спала. Ее волосы были смешно взъерошены. Она вытерла слюни рукой и, зевнув, спросила:

— Ты закончил?

— Почти, но ты забыла дать мне что-то взамен.

— Ты и не спрашивал, — ответила она с милой улыбкой.

— Ну, я спрашиваю сейчас. Что ты мне дашь?

— Ничего, — ответ прозвучал надменно, она уже чувствовала себя королевой. — Ты почти закончил, а у меня нечего больше тебе дать, я уже отдала обе самые ценные вещи, которые у меня были.

И она снова потерла безымянный палец.

— Слушай, — сказал я, закручивая последнюю соломинку, — я не могу отдать тебе золото, пока ты не дашь мне что-то взамен, я даже уйти не могу. Разве король не удивится, войдя сюда и увидев меня, сидящего за прялкой?

Ее лицо исказилось от гнева и стало уродливым.

— Убирайся! Отойди от прялки! — проворчала она. — Никто не поверит, что такой болван, как ты, мог это сделать! Это мое золото!

Она наклонилась, чтобы поднять моток золота, но не смогла. Она пробовала тянуть его, вытащить и выцарапать, но золото как будто было все размыто по полу и скреплено между собой.

— Что ты сделал? Ты, маленький негодяй! — зарычала она. — Ты лишишься головы за это!

— Золото не твое, — спокойно произнес я. — Оно не твое, пока ты мне что-нибудь не дашь. И король не сможет его взять.

Я улыбнулся. Магия ловка и разумна.

Угрожающее выражение сошло с лица Опаль. Казалось, она съежилась и без конца облизывала губы.