— Эй вы, мелюзга! — прострекотала она нам с порога. — Хорошо вам здесь, под крышей, знай себе грейся да объедайся! А в это время благородным птицам приходится мерзнуть на улице и помирать от голода. Проклятая погода! Ни одной травинки не видно из-под снега!

— А ты хотела, чтобы мы накормили тебя? — распищался в ответ Озорник. — Вспомни, как ты оставляла нас голодными! Проклятая погода, говоришь ты? Только для тех, у кого нет друзей!

Мышь из конюшни так громко вскрикнула: «Только для тех, у кого нет друзей!» — что закашлялась. Пока ей принесли теплого молока, пока она его пила и прочищала горло, я сменил перо. Наконец мышь отдышалась и продолжила:

— Колдунья долго ругала нас, грозила пооткусывать нам хвосты и уши, но потом улетела — голод не тетка, пора было найти хоть что-нибудь съестное.

— Ничего она во дворе не найдет, — заявил Озорник. — Давай-ка влезем на окошко и посмотрим, как ей придется улететь несолоно хлебавши.

Я охотно согласилась. Мы взобрались на окошко и выглянули во двор. Колдунья долго прыгала взад-вперед по двору, но ничего не могла отыскать. Даже помойка, на которой всегда можно было найти чем поживиться, лежала под снегом.

Наверное, Колдунью мучил не только голод, но и жажда. Прыгая но двору, она проверила все лужи, но только одна из них не была Покрыта льдом. Ничего странного в этом не было — рыжий мальчишка рано утром собственноручно разбил лед.

Вода манила Колдунью к себе, веточки вокруг лужи, которых так опасалась Колдунья, припорошил снег, и сорока наконец решилась.

Она прыгнула на веточки и стала пить. Она пила долго. Озорник, сидя рядом со мной на окошке, попискивал от нетерпения — что же будет дальше? Признаюсь, я сама затаила дыхание, до того мне хотелось, чтобы мальчишка поймал воровку.

Но сорока преспокойно пила воду, а ничего не происходило. Никакие сети, петли, клетки не падали на нее сверху. Или там не было никакой ловушки, или мальчишка так и не сумел перехитрить Колдунью. Мы с Озорником огорченно вздохнули и хотели уже было вернуться в кормушку с овсом…

…И вдруг ловушка сработала! Сорока напилась, взмахнула крыльями, но не смогла улететь. Ее ноги крепко-накрепко приклеились к вороху веток — все они были намазаны густым слоем клея.

Ненавистная нам Колдунья прыгала и трепыхалась, но, чем больше она металась, рвалась и била крыльями, тем больше веточек к ней прилипало. А когда на пороге дома появился рыжий мальчишка, всем стало ясно, что па этот раз сорока попалась. Мальчишка ухватил беспомощную Колдунью и сунул в приготовленную клетку из ивовых прутьев.

Мой Озорник от радости принялся кувыркаться прямо на окошке, где мы сидели. А я, признаюсь, пожалела сороку.

Мальчишка поставил клетку с Колдуньей в конюшне. Тут же из всех углов вылезли мыши и крысы, обступили клетку и стали показывать на Колдунью и смеяться над ней. Наверное, сорока больше страдала даже не оттого, что мальчишка перехитрил ее и поймал, а оттого, что ее выставили на посмешище, оттого, что все те, кого она раньше обижала, теперь хохотали над ней.

Видели бы вы в ту минуту Колдунью! Клей перепачкал ее блестящие перья, и она стала похожа на старую, найденную на свалке дамскую шляпку. Несчастная узница билась головой о прутья клетки, но мальчишка сработал птичью тюрьму на совесть. С головы у сороки летел пух, и скоро на нее стало страшно смотреть — огромный страшный клюв и почти лысая голова.

Бессердечный шалун Озорник плясал перед клеткой и осыпал сороку Насмешками. Когда Колдунья была на свободе, ему столько раз приходилось от нее удирать, что теперь он решил сполна рассчитаться с ней за унижение.

— Чучело пернатое! — визжал он. — Отольются тебе наши слезы.

Мне было не по душе то, что он вытворял. В конце концов не он поймал Колдунью, а рыжий мальчишка. И я сказала Озорнику:

— Ты не смел насмехаться над ней, пока она была на свободе, поэтому не должен насмехаться над ней и теперь. Ее можно только пожалеть. К тому же я боюсь ее.

Но беспечный Озорник только отмахнулся от меня.

— Кого ты боишься? Эту лысую уродину? Ха-ха-ха! Она теперь и пальцем не сможет нас тронуть! Ее наконец-то посадили в клетку, и она просидит в ней до конца жизни!

— Очень хорошо, что она сидит в клетке, — ответила ему я, — но не следует забывать, что ее не зря прозвали Колдуньей. Она очень коварная птица. Не забывай об этом и будь с ней поосторожнее.

Но Озорник, как всегда, пропустил мои слова мимо ушей.

Л сорока тем временем перестала бесноваться в клетке. Она сидела неподвижно, сгорбившись, словно печальная старуха на пепелище. В ее отчаянии было что-то трогательное и исполненное достоинства. Она не обращала внимания на сидящих вокруг крыс и мышей, на выходки Озорника и его таких же непутевых приятелей. Казалось, она умерла, и только глаза говорили, что Колдунья еще жива. Они сверкали ненавистью и горечью и вспыхивали еще ярче при каждой обидной насмешке.

Меня всегда удивляло, до чего бессердечны бывают иногда звери. Почему одно живое существо не должно пожалеть другое, если то попало в беду? Озорник и его друзья расходились не на шутку, а когда сорока, казалось, смирилась со своей участью, они влезли на клетку и принялись швырять в узницу конским навозом.

— Прекратите! — крикнула им я.

Но они не слушали меня. Остановить их было невозможно, все мои слова отлетали от них, как горох от стенки. И я махнула на них рукой и ушла домой, в норку.

Я перетряхнула наши половики, вытерла пыль и взялась перестилать постель, и вдруг снаружи до меня донесся пронзительный визг. Дурные предчувствия не обманули меня — визжал мой Озорник, я сразу узнала его голос.

В смертельном испуге за жизнь моего мужа я опрометью выбежала наружу — и что же я увидела?

Все непутевые друзья моего мужа стояли вокруг клетки и в страхе таращились на сороку, а она крепко сжимами когтистой лапой Озорника.

Потом мне рассказали, что он, как и обычно, вел себя слишком дерзко и неосторожно, его длинный хвост свесился в клетку, сорока в мгновение ока ухватила его клювом и втащила внутрь.

Когда я приблизилась к клетке, мой муж отчаянно Визжал, а сорока говорила ему:

— Немедленно замолчи, а не то я откушу тебе голову.

Озорник испуганно затих.

— Где его жена? — спросила Колдунья у стоявших вокруг мышей.

— Я здесь, — ответила я и вышла вперед.

— Ты пришла вовремя, — продолжала сорока, — чтобы спасти жизнь своему муженьку. Мыши умеют грызть дерево, вот и покажи мне, как ловко вы это делаете. Если до темноты ты не освободишь меня из клетки, я откушу твоему мужу голову. И съем его! — И Колдунья жутко захохотала.

Я ни минуты не сомневалась, что Колдунья так и сделает. Не теряя времени, я взялась за дело. Ивовые прутья, из которых рыжий мальчишка сделал клетку, были очень толстые и поддавались с трудом. Я перегрызла один прут, другой, третий…

Но скоро, очень скоро я поняла, что одной мне до темноты не справиться. К счастью, приятели мужа все еще стояли рядом.

— Помогите же мне, — попросила я их.

Но они боялись, что сорока схватит и их, и отказались. Только один согласился и принялся грызть прутья с другой стороны. Потом, правда, и остальные осмелели и стали нам помогать. Дело пошло быстрее.

Мой бедный Озорник сидел в когтях Колдуньи и со страхом следил, как продвигается работа. А сорока не выпускала его и только твердила:

— Быстрее! Быстрее!

Когда нам оставалось перегрызть всего два прутика, из дома вышел мальчишка и направился к дверям конюшни. У меня упало сердце. Ведь если он помешает нам освободить Колдунью, та, не задумываясь, убьет моего мужа! И я заработала зубами еще быстрее.

Мальчишка появился на пороге конюшни в ту минуту, когда я перегрызла последний прут. Сорока отпустила Озорника, ударила сильной лапой по клетке, и та упала набок. Колдунья снова была свободна. Она взмахнула крыльями, пронеслась над головой рыжего мальчишки и была такова.

Ничего не понимающий мальчишка таращился на то, что осталось от клетки, на два десятка пищащих мышей на полу и чесал затылок. А мы спешили скрыться в норах…

Мы еще не знали, чем закончится рассказ мыши из конюшни, и ждали продолжения. Вернулась ли на скотный двор злая сорока Колдунья? Изменился ли после такого ужасного приключения Озорник?

Но мы не получили ответа на все вопросы, которые так и вертелись у нас на языке. У входа в зал послышался шум, кто-то взволнованно зашептался, чей-то голос потребовал, чтобы его немедленно пропустили к доктору Дулиттлу.

Белая мышь как ужаленная вскочила с места. Неслыханно! Кто-то осмелился вторгнуться в их клуб без приглашения! Мало того, он еще перебил рассказчицу на самом интересном месте!