— Все, господин доктор, — ответила мышь. — Но мы прекрасно понимаем, что вы не можете тратить на нас столько времени, поэтому просим прийти к нам только завтра и выслушать последнюю историю. Я сама отберу для завтрашнего заседания рассказ поинтереснее. Думаю, пяти историй как раз будет достаточно для книги, которую для нас издаст Том Стаббинс.

— Вот и хорошо, — одобрил ее решение Джон Дулиттл, — а следующую книгу мышиных историй мы подготовим в другой праздник Нового месяца.

Когда на следующий день мы с доктором снова заняли свои места в зале заседаний мышиного клуба, то с удивлением увидели, что вперед вышла невзрачная, ничем не примечательная мышь, которую мы раньше не замечали. Неужели и с ней могла приключиться невероятная история?

— Мне сегодня весь день вкратце пересказывали свои истории десятки крыс и мышей, — шепнула нам белая мышь. — Самой поучительной из них мне показалась история этой мыши. Она живет в конюшне. Не удивляйся, Том, самые чудесные истории, как правило, и случаются в самых обыденных местах.

Я обмакнул перо в чернильницу и вывел в записной книжке заглавие рассказа. А мышь из конюшни смущенно пискнула и начала говорить. И тут же со всех сторон раздалось:

— Громче! Громче, пожалуйста! Нам ничего не слышно.

Рассказчица смутилась еще больше, но все же заговорила громче. Сразу бросалось в глаза, что она выросла в глуши и не привыкла выступать с публичными речами. А поскольку мне громкие речи крыс и мышей уже изрядно поднадоели, я проникся к ней симпатией.

— Я хотела рассказать вам историю, которая приключилась с моим мужем. Родители дали ему имя Ник, но все называли его не иначе как Ник-Озорник, а то и просто Озорник. Честно говоря, прозвище это как нельзя больше подходило к нему.

Мы оба происходили из двух почтенных семейств, живших в большом и богатом загородном имении. Наши родители дружили, и мы с Ником с детства росли вместе. Еще малышом он был ужасным непоседой и очень любил пошалить. А когда немного подрос, то принялся дразнить людей — слуг, горничных, поваров.

Когда мы с ним поженились, я постаралась увести его от греха подальше и настояла на том, чтобы жить в конюшне. Там было безопаснее. Ведь Озорник даже не мог спокойно пройти мимо мышеловки, ему непременно надо было стащить приманку. А в конюшне, слава Богу, не было мышеловок.

Однако и на конюшне мой муж продолжал шалить и озорничать. Представьте, однажды он нашел у двери сложенный кольцами резиновый шланг, из которого огородники поливали грядки. Озорник забрался внутрь и со смехом бегал там. Я пыталась приструнить его, но все слова были напрасны.

— Здесь очень весело! — отвечал он. — Здесь можно кататься как на санках с горки!

— Вылезай! — кричала я. — Сюда идут люди!

Но он не вылез. А тут и в самом деле пришел огородник, неспешно размотал шланг и включил воду. Мой муж вылетел из шланга, как снаряд из пушки, струя воды подхватила его, подбросила вверх, выше и выше и опустила у свинарника прямехонько в ведро с помоями.

Я помчалась сломя голову ему на выручку. И вовремя, потому что пока он отфыркивался в ведре и приходил в себя, к помоям подошла свинья. Она с рождения была подслеповата и могла принять беднягу Озорника за морковку и слопать. Едва-едва я успела вытащить его из помоев.

Но и этот случай ничему не научил моего мужа. Он продолжал из озорства подвергать свою жизнь ужасным опасностям. До сих пор я не могу понять, как он не погиб еще в первый месяц жизни. Бывают такие мыши — они на всю жизнь остаются сущими детьми и никогда не взрослеют.

Но однажды он попал в серьезный переплет и погиб бы ни за грош, не поспеши я ему на помощь.

К нашей конюшне частенько прилетала из ближайшей рощи старая сорока, чтобы напиться воды или поклевать овса. Мой Озорник сороку терпеть не мог. Признаюсь честно, я тоже ее недолюбливала. Сорока была жадная, угрюмая и недружелюбная. Обычно она сидела на крыше конюшни и глаз не спускала со двора. Как только мы с мужем находили что-нибудь съедобное, она уже была тут как тут, щелкала своим огромным, похожим на ножницы клювом и отгоняла нас, а потом со смехом съедала то, что мы нашли, а нам не оставляла даже крошки.

Ее боялись даже крысы, которые не отступали перед петухом и селезнем с птичьего двора. Однажды на нее напала кошка, но сорока так ударила ее своим острым клювом в лоб, что та с диким визгом бросилась наутек. С тех пор кошка обходила сороку стороной и не решалась напасть на нее даже сзади.

Мы прозвали сороку Колдуньей. Она была уверена в своей силе и безнаказанно хозяйничала во дворе, отнимала пищу у всех без разбору и смеялась над нами. Все мы ее ненавидели.

В один прекрасный день ко мне прибежал Озорник и, задыхаясь от волнения, выпалил:

— Ты слышала новость? Колдунью скоро поймают!

— Кто и как? — спросила я недоверчиво. Я уже разуверилась, что кто-нибудь может справиться со страшной птицей.

— Кто? — переспросил Озорник. — На конюшне появился новый мальчишка, он помогает конюху. Он рыжий, ловкий и веселый. Мальчишка уже готовит силки, чтобы поймать в них Колдунью. Я сам видел.

Я только разочарованно махнула лапкой и сказала:

— Чему ты радуешься? Никакой рыжий мальчишка не поймает Колдунью. Она знает все силки, которые когда-либо придумывали люди, и сумеет их обойти.

Но мой Озорник жил надеждой увидеть Колдунью в клетке. Дни напролет он сидел в углу и смотрел, как мальчишка пытается поймать сороку. Для начала мальчишка взял решето, подпер его прутиком, а к прутику привязал длинную веревку. Под решетом он положил кусок мяса. Наверное, он думал, что сорока не устоит перед искушением, бросится на мясо, а он тут — раз! — выдернет прут — и решето накроет птицу.

Наивный мальчишка! Колдунья только один раз взглянула на ловушку, прострекотала: «Бездар-р-р-рно!» — и гордо отвернулась.

Мальчишка просидел полдня возле своей ловушки, но сорока так и не появилась. Зато, как только он убрал решето, она молнией слетела с крыши конюшни, подхватила лежавший у его ног кусок мяса и была такова.

Мальчишку задело за живое. Он придумывал все новые и новые ловушки и силки, но Колдунья умело избегала их. По нескольку раз на день Озорник прибегал ко мне и кричал:

— Вот уж теперь-то она наверняка попадется! Мальчишка сплел силки из конского волоса. А для приманки взял изюм.

Но сорока не клюнула на изюм. Клюнул мой муж с приятелями. Они забрались в силки, съели сладкое лакомство, но запутались в конском волосе. Только моему мужу чудом удалось спастись.

Сорока заметила, что Озорник целыми днями следит за мальчишкой. Как-то раз, когда мой муж нашел на помойке рыбью голову, она вихрем налетела на него, отняла находку и сказала:

— Что ж тебе так не терпится увидеть меня в силках? Гляди веди себя потише, а не то я откушу тебе хвост.

Дрожащий от страха Озорник спрятался в норку, затем выглянул оттуда и пропищал:

— Ничего, я еще посмеюсь над тобой, когда тебя посадят в клетку. Дождешься ты у меня, чучело пернатое!

— Ха-ха-ха! — хрипло захохотала сорока и клюнула рыбью голову, отнятую у Озорника. — Вкусную еду ты для меня откопал. Так будет всегда, а тот рыжий дурачок никогда меня не поймает. Я в силках смыслю больше, чем он.

Но рыжий дурачок был упрям и вовсе не настолько глуп, как показалось сороке. Со временем он приметил, что сорока обычно пьет воду из небольшой лужицы возле колодца, в самом углу двора. А кроме того, он уже убедился, что хитрая птица никогда не садится там, где лежит что-то новое и неизвестное. И тогда он начал с того, что положил возле лужицы сломанную веточку.

Колдунья захотела напиться, подлетела к лужице и вдруг заметила веточку. Осторожная и хитрая птица долго летала вокруг, с недоверием присматривалась к веточке, но в конце концов посчитала, что безобидный прутик ничем ей не грозит, и, как обычно, подошла к луже и напилась.

На следующий день возле лужи лежали две веточки, на третий — четыре. С каждым днем веточек становилось больше. Сначала сорока обходила их, старалась не наступать на них, но однажды веточки окружили лужицу со всех сторон. И тогда Колдунья попрыгала вокруг и улетела восвояси, так и не напившись.

И вдруг рыжему птицелову пришла на помощь погода. Стояла поздняя осень, и однажды утром мы проснулись и увидели, что землю прикрыл снег, а лужи, пруды и ручьи затянуло ледком. Как обычно, сорока спустилась к нам во двор, чтобы позавтракать, но на этот раз ничего не нашла. Все вокруг было белое и холодное.

Колдунья заглянула в конюшню и увидела нас. Мы удобно устроились в кормушке для лошадей и грызли зернышки овса. Сороке очень хотелось залететь к нам и поклевать овса, но она боялась, что рыжий мальчишка захлопнет за ней дверь и тогда ей не миновать клетки.

— Эй вы, мелюзга! — прострекотала она нам с порога. — Хорошо вам здесь, под крышей, знай себе грейся да объедайся! А в это время благородным птицам приходится мерзнуть на улице и помирать от голода. Проклятая погода! Ни одной травинки не видно из-под снега!