— Ох! — закричала она. — Услышал! Мы вас очень ждём, доктор. Идите скорей, а то поздно будет.
Он так удивился, что даже сердиться перестал. Что услышал? Кто услышал? Почему она порет такую чушь? И тут он понял: он просто забыл на минуту её второе прозвище.
«Психически неполноценна, — подумал он. — Совсем плоха, бедняга», — и не заметил, что не ругает, а жалеет её.
Зато он заметил, что следует за ней, а она уверенно и быстро ведёт его куда-то, и между ним и ею шествуют гуськом её собаки и кошки. Обогнув домик, она подошла к каменному амбару и толкнула дверь. Посреди комнаты стоял стол, покрытый ослепительной скатертью в пятнах свежей крови, а на столе, едва дыша, лежал большой барсук.
Макдьюи опытным взглядом распознал перелом задней лапы, страшную рану на передней и вывих плечевой кости, а острым нюхом уловил кисловатый запах воспаления.
— М-да, — сказал он, поморщившись. — Дело плоховато. Капкан?
Лори кивнула и добавила:
— И ещё собака его покусала. А потом он оборвал цепь и пришёл ко мне. Я не могу его вылечить. Я не очень хорошо лечу. Вот я и попросила.
Макдьюи рассеянно кивнул, не совсем понимая, кого же она просила, и не думая о том, как смешно прийти во гневе к своему самозваному сопернику и оказаться коллегой-консультантом.
— Эфир у вас есть? — спросил он. — Дайте-ка тряпочку. Поможем зверюге, усыпим. Больше тут делать нечего.
Но Лори мягко ответила:
— Бог послал его сюда не умирать, а вас — не убивать, мистер Макдьюи.
Ветеринар удивленно взглянул на неё.
— А вы откуда знаете? — спросил он. И прибавил: — Я не верю в Бога.
— Ничего, — сказала Лори. — Бог верит в вас, а то бы Он вас не посылал.
Она доверчиво посмотрела на него, и нежная, непонятная улыбка появилась в уголках её губ. Улыбка была почти лукавая, и почему-то она так тронула Макдьюи, что он чуть нс заплакал и побыстрей отошёл. Он вспомнил, как прозвучала в её устах его фамилия, и понял, что давно не слышал такой интонации. Впервые заметил он, как чист её взор и как умилительно просты черты спокойного лица. Потрясён он был так, что движения его стали ещё резче, а голос громче.
— Вы что, не видите, — крикнул он, — что тут делать нечего? И вообще, я без инструментов. По другому делу к вам ехал…
— Я подержу его, — сказала Лори. — Он мне доверяет. А тут вот — мои инструменты.
Она подсунула руку под голову раненого, положила другую ему на. бок и приникла щекой к его морде, что-то приговаривая. Барсук тяжело вздохнул и закрыл глаза.
Макдьюи даже вспотел от страха.
— Господи Боже мой! — воскликнул он. — Вы с ума сошли!
Она подняла глаза, чуть-чуть улыбнулась и просто сказала:
— Меня и зовут сумасшедшей. Я его подержу, он не дёрнется.
Макдьюи не ответил. Взглянув на неё, он принялся шить, резать, латать, объясняя ей, что он делает, как профессор студентам. Вдруг, прервав лекцию, он спросил:
— Что вы с ним сделали, Лори? Он лежит совершенно тихо.
— Он мне доверяет, — снова сказала она, зачарованно глядя на то, как творят чудеса проворные пальцы хирурга.
По внезапному вдохновению Макдьюи заменил кусок плечевого сустава серебряной монеткой. Через некоторое время он спросил:
— Где вы его взяли?
— Он сам пришёл, — ответила она.
— Так… А откуда он знал, что надо сюда идти?
— Его ангелы вели.
— Вы когда-нибудь видели ангела?
— Нет. Я слышала их голоса и шелест крыльев.
У Макдьюи почему-то оборвалось сердце. Так бывает, когда вспомнишь давний сон или тронешь затянувшуюся рану. Он поглядел на девушку, стоявшую рядом с ним и восторженно взиравшую на дело его рук, вздрогнул, закончил перевязку, отошёл от стола и сказал:
— Ну, всё.
Лори схватила его руку и припала к ней лицом. Он почувствовал холодок слёз и прикосновение губ, и ему стало ещё во сто крат печальней.
— Сделал что мог, — отрывисто сказал он. — Не давайте ему двигаться. Завтра приду, положу гипс. Тогда всё будет в порядке. У вас есть где его держать?
— Да, — отвечала Лори. — Пойдёмте посмотрим.
Она с бесконечной осторожностью взяла больного на руки и повела врача за перегородку, в другую половину амбара.
Тут была настоящая больничка, но своих прежних пациентов Макдьюи в ней не увидел. Все звери были лесные — олень с переломанной ногой, одноглазая белка, свернувшийся ёжик, покусанный заяц, осиротевшие лисята, полевые мыши в картонной коробочке.
Макдьюи сразу стало легче на душе. Он даже засмеялся и сказал, окинув зверей опытным взглядом:
— А ёж-то симулирует.
И не остался без награды. Нежная спокойная улыбка засияла на простеньком лице.
— Ш-ш! — ответила Лори. — Пускай, ему здесь хорошо.
— Вот так вы их и лечите? — спросил он.
Лори смутилась.
— Я за ними хожу, — сказала она. — Им тепло, они отдыхают. А я их кормлю, пою, — голос её стал совсем тихим, — и люблю…
Макдьюи улыбнулся. Именно это прописывали от века все ветеринары. Правда, последнее снадобье вместо него давал Вилли Бэннок.
— Ну а как вы лечите тех, кого вам люди приводят? — спросил он.
— Я лечу диких, лесных, — отвечала она. — О домашних дома заботятся. Я нужна бездомным.
— Но вы ведь лечили корову у Кинкэрли?
Лори не удивилась вопросу, только лукаво улыбнулась.
— Я отослала их назад и велела ему быть с ней добрее, тогда она и доиться станет.
Макдьюи закинул голову и захохотал. Он представил себе, как слушал это сердитый фермер. Они вышли из амбара, и Лори спросила:
— Вы не зайдёте к нам на минутку?
Из любопытства он согласился и, войдя в комнату, сразу увидел стеклянную банку на столе. Там были камешки, крохотная лестничка, вода и зелёная лягушка. Стараясь вспомнить что-то важное, Макдьюи наклонился к самой банке и увидел, что лягушка — хромая.
— И её лечите? — спросил он, весело улыбнувшись.
— Да, — ответила Лори. — Я её нашла у дверей, в коробочке. У неё лапка сломана.
— Ангела я вам опишу, — сказал Макдьюи. — Ему восемь лет, он курносый, веснушчатый, в скаутской форме.
— Я его не видела, — растерянно сказала Лори. — Я слышала колокольчик.
Макдьюи пожалел о своих словах.
— У меня мало денег, — сказала Лори. — Я вам не очень много заплачу.
— Не надо, Лори. Вы мне уже много заплатили.
Она побежала в соседнюю комнату и принесла неправдоподобно мягкий и лёгкий шерстяной шарф.
— Возьмите, пожалуйста! — попросила она. — Вам… вам теплее будет, когда у нас тут ветер.
— Спасибо, Лори, я возьму, — сказал он и подумал, знает ли она, как он растроган? В дверях он повторил: — Спасибо, Лори. Мне будет в нём очень хорошо… когда у нас тут ветер. Завтра приду, положу гипс.
Он вышел, она стояла и смотрела ему вслед. Ему показалось, что она глядит не на него, а внутрь, в своё собственное сердце. И он пошёл вниз по тропинке, вспомнив, что её прозвали полоумной.
Он сел в машину, положил на сиденье шарф, но вдруг схватил его и прижал к щеке. Невыносимая печаль вернулась к нему и была с ним всю дорогу, до самого дома.
16
Всю дорогу, до самого дома, Эндрью Макдьюи думал о Лори и о её Боге.
Почему этих Божьих блаженных не удивляет жестокость и самодурство Творца, который сперва обрекает Своё творение на муки, а потом приводит именно туда, где его спасут? Что это, огромный кукольный театр, когда лучший ветеринарный хирург прибывает на место минута в минуту? Божий юмор, когда хирург этот идёт, чтобы карать, а остаётся, чтобы исцелить? Лори в своей простоте ничего не заметила. Она сказала, что Бог послал его, и всё.
Макдьюи захотелось посоветоваться с Энгусом Педди, но он тут же передумал по довольно странной причине. Он искренне любил друга и не хотел ставить его в тупик. Кроме того, он боялся, что тот приведёт обычные доводы — скажет, что Господни пути неисповедимы, что цель ясна не сразу, что Бог — это Бог, и прочее, и прочее. Всё это Макдьюи слышал сотни раз, но не мог отделаться от неприятной мысли, что такой Бог сродни Молоху.
И всё-таки на свете есть Лори. Он знал, что она не совсем нормальная. Она и жила, и думала не так, как прочие люди; но ключом к ней, ко всем её действиям и думам было сострадание. Мысли его вернулись к Богу, которому она так странно и верно служит. Может, именно сострадание и связывает её с Ним?
Предположим, что Бог действительно создал человека — не по образу, конечно, и подобию, но всё же с какой-то искрой Божьей, — и пустил его в мир. Неужели Ему не жалко смотреть, какими стали Его создания? Неужели не горько? Если земля — космическая колба, если Бог ставит тут опыт, ясно, что опыт этот провалился. И всё же Богу жалко, наверное, своих несчастных и злых подопытных. Неужели Ему некем утешиться, кроме дурочек, вроде Лори, или простаков, вроде Энгуса?