Клац! Когти передних лап стукаются обо что-то твёрдое. Я обнюхиваю это, скребу когтями, пытаясь сообразить, что это. Твердь всё не кончается, она гладкая и холодная под затянувшими её плетями лиан. И ещё она отполирована, как мрамор… Плитки пола? Точно, это остатки выложенного мраморной плиткой пола. Я усаживаюсь среди плетей ежевики и осматриваюсь.
За деревьями виднеются полуразрушенные стены, оплетённые виноградной лозой и ползучими растениями. Купольная крыша провалилась, сквозь прорехи мерцает усеянное звёздами небо. И лишь тоненькая долька купола ещё чудом держится между каменными колоннами. Это же замок из рассказов Анатолия.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Тот самый, в котором жили Царь-Медведь, Царица-Медведица и их сынок, то есть мой отец, прежде чем сила проклятия превратила их в медведей. Наверное, когда-то это был величественный замок, с выкрашенными во все цвета радуги стенами и сияющим золотым куполом. Но сейчас от прежнего величия остались одни развалины. И сам замок, и людей, которые в нём жили, поглотил лес. Над головой у меня шуршат листья, и я закрываю глаза. Кажется, что меня тоже сейчас поглотит лес, высосет всё человеческое и оставит одиноким потерянным медведем. Я кажусь себе такой же жалкой и заброшенной, как эти развалины замка вокруг, и от отчаяния валюсь на сырую землю.
Вскоре моих ноздрей касается знакомый тяжёлый дух: застарелой сырости, палой листвы, к этому примешивается запах гнильцы. Я тут же настораживаю уши, но, если не считать шёпота воды в ручье, кругом стоит мёртвая тишина. В воздухе разливается зловещее напряжение — как будто вся лесная живность в едином порыве затаила дух, ожидая чего-то жуткого.
Чувство близкой опасности покалывает мне хребет. И тут тишину прорезает волчий вой. Сердце у меня замирает. Вой доносится снова. Потом ещё. Я поворачиваю уши на звук. Волки, не меньше четырёх, и они окружают меня. Мурашки страха покусывают меня, шерсть становится дыбом.
Я расправляю широченные плечи и напоминаю себе, что я медведь, а не какая-то там малявка. Волкам, будь их даже целая стая, не хватит смелости напасть на медведя.
А вдруг хватит?
Глава 20. Белый волк
Из-за дерева появляется белый волк и скалит зубы. Он не такой здоровенный, как Иван, но крепче и мускулистей, а от ледяного огня в его голубых глазах стынет воздух.
— От тебя пахнет слабостью. Как от добычи. — Волк облизывает клыки и крадучись идёт на меня.
— Ошибаешься, я не слабая, — реву я во всю силу лёгких и поднимаюсь на задние лапы. Но пошатываюсь на неверных ногах и на шаг отступаю. Белый волк не мешкает — в следующий миг он в прыжке летит на меня, целя в моё горло. Я пытаюсь остановить его, но он обрушивается на меня с неимоверной силой, валит навзничь и вцепляется зубами мне в плечо.
Из темноты молниями выскакивают другие волки и мгновенно впиваются кто в задние лапы, кто в бок. Боль приводит меня в неистовую ярость. Я перекатываюсь со спины на лапы и бешено отбиваюсь, раздавая направо-налево мощные удары когтями. Воздух разрывают взвизги и рычание. Я плотнее прижимаю уши, чтобы приглушить звуки схватки.
Я с трудом поднимаюсь на лапы. Пара волков разжимают челюсти, но только для того, чтобы вспрыгнуть мне на спину и снова напасть. Белый волк намертво вцепился в меня и мотает башкой в разные стороны, в клочья разрывая моё плечо. Я рычу от боли и ярости, пока не срываю глотку. Но клыки только глубже входят в меня.
Перед глазами плавают тёмные пятна, я задыхаюсь. Волки со всех сторон облепляют меня, их челюсти целятся мне в шею, спину и лапы, сотни острых зубов пронзают шкуру. Кровь молотом стучит в голове, и я оседаю на землю под мощным напором и тяжестью рвущей меня волчьей стаи. Боль разрывает всё тело, плечо, которое мёртвой хваткой держит белый волк, дёргает, словно его всё время пронзают раскалённые иголки.
Я собираюсь с силами, чтобы подняться, но куда там — рычащие, терзающие мою плоть волки придавили меня к земле. Я пробую взреветь, но из пасти вылетает слабый прерывистый стон, моё сердце замедляется, его глухие удары еле слышны.
Меня накрывает отчаяние. Я хочу домой. Память затопляют дорогие моему сердцу образы: Мамочка смешивает снадобья из душистых трав, Мышеловчик шныряет под полом, Анатолий сидит у огня, Саша быстрой ласточкой несётся на коньках по деревне.
От воспоминаний сердце сразу встрепенулось, его удары наполняются силой. Я всё-таки поднимаю себя с земли и, пошатываясь, ковыляю через полянку к деревьям. Волки гроздьями свисают с меня, вцепившись в моё тело зубами и когтями. Я со всего маха бьюсь боками о деревья, расплющиваю волков о толстые стволы, насаживаю на острые ветви. Один за другим волки с визгом спадают с меня и, поджав хвосты, жмутся к земле. Но белый волк и теперь не ослабляет хватки.
— Отпусти её! — густой низкий рык заставляет стаю застыть. Белый волк замирает, но челюстей не разжимает. Рану на плече саднит от его жаркого зловонного дыхания.
Я поворачиваюсь на грозный рык и узнаю Ивана — раскалённое золото прищуренных глаз и отдающий гнильцой запах не дают мне ошибиться. Иван прожигает белого волка полным яростного огня взглядом.
Хотя и не сразу, белый волк отпускает моё плечо и нервно облизывает клыки:
— Чего тебе, Иван?
Иван подходит ближе к белому волку и глядит на него сверху вниз.
— Отстаньте от неё!
— С чего бы это? — Белый волк склоняет набок голову, делано удивляясь.
Воспользовавшись заминкой, я подальше отхожу от волков. Ни один не дёрнулся остановить меня. Как зачарованные, они исподлобья глядят на Ивана, пригнув шеи и прижав уши.
— Потому что я так велю, — грозно рычит Иван.
— Ты больше не вожак этой стаи. Ты бросил нас. — Белый волк оглядывается по сторонам, ища поддержки у других волков, и кто-то из них глухо ворчит в знак согласия.
Шерсть на загривке Ивана встаёт дыбом, огромная башка и широкие плечи угрожающе возвышаются над белым волком.
— Я снова стану вожаком, как только покажу свою силу.
— Староват ты, братец, — с издёвкой фыркает белый волк, — твоё время вышло. Но я разрешил бы тебе вернуться в стаю. Не будь ты так спесив…
— Ещё посмотрим, кто тут старый, — рявкает Иван, — а в стаю вернусь только вожаком.
Его глаза пламенеют во мраке ночи.
Белый волк задирает морду и разражается хохотом с подвываниями, от которого кровь стынет в жилах.
— Это ты-то? Ты, кто позволил какой-то желторотой топтыжке вырвать у тебя коготь? Ты потерял уважение стаи.
— Что да, то да, — мрачно кивает Иван. — Но я знаю, как доказать, что мне хватает силы снова быть вожаком. — Он оглядывается на меня. — Эта медведица и есть тот медвежонок, что когда-то вырвал мне коготь. Она вернулась в лес две ночи тому назад. Я следил за ней и теперь точно знаю, что она необычная медведица.
Белый волк переводит на меня ледяной взгляд.
— От неё пахнет обычным медведем. И на вкус она как обычный медведь. — Он облизывает губы и ухмыляется. От его укусов моё плечо горит огнём.
— Зато я видел, как на Серебрянке она вытащила из-подо льда здоровенного лося, а потом уплыла с ним на льдине в бешеной стремнине ледохода. Я тайком крался за ней и видел, как её ручной зверёк чуть было не перерезал всю твою стаю, слышал, как она своим медвежьим рёвом распугала вас.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})При этих словах белый волк вздрагивает, как от удара, а стая пристыженно опускает морды к земле.
— И ещё видел, как она глядела в глазницы черепов костяного тына яги, как её везли в избушке на курьих ножках. Но не это главное… — Иван замолкает и гордо вскидывает голову, наслаждаясь всеобщим вниманием. — Я видел, как она вошла в горную пещеру человеком, а вышла из неё уже медведем!
Стая начинает оживлённо шушукаться. Я прядаю ушами, стараясь уловить, о чём они там шепчутся.