— На ней лежит проклятие, — ворчит волк палевой масти, — проклятие Липового дерева.

— Ясно, что она из рода Царицы-Медведицы, — с видом знатока кивает малорослый волчок с густой серой шерстью. — Она что, пришла сразиться со Змеем?

Шерсть на мне поднимается дыбом. Я страшусь, что волки разорвут меня; раны от их укусов стреляют болью, я хочу убежать отсюда домой. Но меня гложет любопытство, ведь волки явно нечто знают обо мне и том проклятии.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Что-то не пойму, Иван, — рычит белый волк, обрывая мои мысли и пересуды в стае, — как это поможет тебе вернуться в вожаки стаи?

Иван скалит длинные белые клыки:

— Вам ли не знать, что Змей сеет кругом погибель и разрушение и что нет в здешнем лесу твари опаснее, чем он!

Стая согласно ворчит и порыкивает.

— Змей превратил северо-восточную часть леса в мёртвую пустыню, — сердито рявкает чёрный волк.

— Его серное дыхание отравляет воздух, его пламя превращает землю в кипящую жижу, — ворчит волк палевой масти.

— И расплавляет скалы в раскалённую лаву, — подтявкивает малорослый серый волчок.

— Он плюётся огнём в лес, деревья сгорают дотла, а наши логовища обугливаются, — жалуется волк палевой масти.

— Он засыпает наши тропы своим зловонным пеплом, — угрюмо буркает чёрный волк.

— От его пожаров наша добыча разбегается, и мы месяцами рыщем голодными, — добавляет малорослый серый волк.

— Настало время покончить с ним, — мощный рык Ивана перекрывает ворчание стаи. — Сама судьба подаёт нам знак, приведя в лес эту медведицу. Я пойду с ней, и мы разрушим тяготеющее над ней проклятие. Мы с ней уничтожим Змея. И я покажу вам, что мне по-прежнему под силу быть вожаком стаи.

При словах «разрушим проклятие» я навостряю уши. Не пойму, при чём тут Змей, но, если разрушить проклятие, я смогу снова стать человеком. Полностью человеком. Я смогу вернуться в свою семью со спокойной душой, что меня больше не потревожат ни зов леса, ни боязнь вновь превратиться в медведя. Смогу стать в деревне такой же своей, как остальные жители.

— Ты что, не в курсе, что Змей неистребим? — фыркает белый волк. — И потом, где это видано, чтоб волки дрались бок о бок с медведями? Совсем ты из ума выжил, старичок Иван.

Но глаза Ивана горят решимостью:

— Не сомневайся, мы дадим бой Змею. И победим его. А потом я вернусь к стае и снова стану вожаком.

— Если вы истребите Змея и если ты вернёшься живым, я первый признаю тебя вожаком стаи, — с этими словами белый волк делает знак стае, и волки растворяются в тенях под деревьями, безмолвно и быстро, точно их сдуло ветром.

Я оглядываюсь по сторонам и подумываю тоже скрыться во тьму, но желание вернуться домой человеком пересиливает, и я не двигаюсь с места.

Иван поворачивает ко мне огромную башку и кивает в знак приветствия:

— Я спас тебя, если б не я, они бы тебя в клочья разорвали.

— Я и сама неплохо отбивалась.

— Могла бы и спасибо сказать. — Иван качает головой, и меня вдруг обжигает чувство вины.

Не появись Иван так вовремя, белый волк ни за что не отцепился бы от меня. Я уже открываю рот поблагодарить Ивана, но он опережает меня:

— Ну, я уже доказал тебе, что силён, и помог тебе в трудную минуту. А взамен позволь вместе с тобой сразиться со Змеем.

— Зачем мне сражаться с этим Змеем? — спрашиваю я, всё ещё не понимая, как Змей связан с моим проклятием.

— Затем, что он сторожит дерево, которое своим проклятием обрекло вас быть медведями. Мы уничтожим Змея, и ты попросишь дерево снова сделать тебя человеком.

Я оторопело гляжу на Ивана. Я ничегошеньки не знаю об огненных драконах. В голове вихрем кружатся вопросы… и сквозь них я улавливаю тоненький отдалённый звук. Мои уши поворачиваются на него. Звук приближается, переходит в оглушительный визг, и с высоких крон деревьев огромной тенью стремительно пикирует рыбный филин Блакистон и начинает кружить над полянкой.

У него на спине с посвистом и гиканьем едет Мышеловчик, оскаленные зубки посверкивают под луной, как крохотные звёздочки. Блакистон садится на ветку, и Мышеловчик с высоты впивается в меня горящим взглядом.

— Куда ты дела мою человечью девочку? И почему на тебе её кулон? — требовательно вопрошает он.

Только сейчас, впервые с тех пор, как стала медведем, я замечаю, что в гуще шерсти под шеей и правда что-то мешается. Опускаю подбородок и хватаюсь зубами за наконечник стрелы, в густой темноте он светится льдисто-голубым светом.

— Это же я, Янка. — Я задираю голову к Мышеловчику. Надеюсь, что он узнает меня. — Только теперь я вся превратилась в медведя.

— Ах вон оно что, — отвечает Мышеловчик. — Теперь понимаю, почему у тебя на шее кулон. Очень неучтиво было с твоей стороны бросать меня с девчонкой-ягой. Но об этом мы поговорим позже.

Мышеловчик сбегает по ветке и спрыгивает мне на спину.

— Мы тебя обыскались! С ног сбились! А этот твой друг, ну, человечий мальчишка, как его…

— Саша? — подсказываю я. — Что с ним?

— Сдаётся мне, он того… мёртвый.

Глава 21. Саша

Блакистон летит впереди неслышной, смутной тенью в лунном свете. Я бегу следом, отчаянное желание побыстрее найти Сашу огнём жжёт мне лапы. Наконец-то я приспособилась к своему медвежьему телу и теперь мчу через лес, мечтая лишь о том, чтобы застать Сашу живым и невредимым.

Ивана не слышно, но я всё ещё чую его запах, хотя полянка осталась далеко позади, и значит, он рядом со мной бесшумно несётся через лес.

— Человечий мальчишка на том берегу речки, — дёргает меня за ухо Мышеловчик, — мы с Блакистоном искали тебя, а нашли его. На берегу лежит, весь мокрый, холодный, не шевелится. И пахнет бедой.

— Что с ним произошло? — От страха за Сашу я почти задыхаюсь. Саша пришёл в лес искать меня, и я оставила его на берегу Серебрянки. Речка вскрылась не до конца, в ледоход течение бешеное, а я бросила его одного. Если с ним случилось что-то плохое, виновата в этом буду я.

— Почём мне знать? — ворчит Мышеловчик. Я ещё больше прибавляю ходу, и он крепче вцепляется коготками мне в ухо. — Я унюхал его обмороженные пальцы, к тому же он весь промок, должно быть, свалился в речку. Наверное, замёрз до смерти. Или утоп.

— Только бы он был жив, ну пожалуйста, — шёпотом молю я. — Ну пожалуйста, ну пусть он будет живой.

В воздухе уже разливаются звуки и запахи речки, и я во весь дух мчусь к берегу, безжалостно ломая по пути ветки. Наконец за деревьями появляется речка — чёрная как ночь вода шумит и пенится, увлекаемая быстрым течением.

Мышеловчик взбирается мне на голову, свешивается на лоб.

— Вон он лежит, человечий мальчишка, — указывает он мордочкой. Но я уже сама заметила Сашу: маленький тёмный бугорок на том берегу. Блакистон планирует над водой и приземляется рядом с ним.

Я кидаюсь в речку и что есть сил перебираю лапами по дну, пока вода не доходит мне до подбородка. Отталкиваюсь ото дна и всеми лапами неистово бью по воде в страхе, как бы моя огромная туша не потонула. Но нет, я на удивление плавучая и с каждым гребком плавно приближаюсь к берегу.

Густая шерсть надёжно защищает меня от холода, но при виде Саши я вздрагиваю. Какой он маленький, какой хрупкий! Я вылезаю на берег и бегу к Саше, но Мышеловчик был прав. Тело у Саши холодное и безжизненное. Тычусь носом в его посиневшее лицо, прикладываюсь мордой к его груди в отчаянной надежде расслышать хоть слабый стук сердца, но оно не бьётся.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я ору, призывая на помощь Валентину, Елену и избушку. Саше нужна помощь, но со своим медвежьим телом я ничем не смогу помочь ему. Мой призыв вырывается из груди раскатистым рёвом. Но сменяется стоном досады: они не поймут моего медвежьего рыка.