Я смущённо переминаюсь, потому что никакого плана у меня нет. Перевожу взгляд с Мышеловчика на Юрия, с Юрия на Блакистона. И чувствую, как по телу расползается липкий страх. Потом перевожу взгляд на Ивана, от его крупной фигуры веет силой и мощью.

— Как доберёмся до Огнепылкого вулкана, мы с Иваном сразимся со Змеем, а вы на это время укроетесь в избушке.

— Никудышный план, — качает головой Мышеловчик.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Со Змеем шутки плохи, а мы с Иваном посильней вас будем, — возражаю я.

— Хватит тебе мерить силу размером мускулов и длиной клыков. Настоящая сила — материя куда более тонкая. Типа паучьих нитей. А тебе, чтобы Змея побороть, целая паутина такой силы нужна, — наставительно говорит Мышеловчик. — Мы все и есть твоя паутина, — обернувшись вокруг себя, он широким жестом указывает на остальных.

— Как жаль, что я не понимаю вас, — Елена по очереди оглядывает нас, — не знаю, какой там у вас план, но, может, и я на что сгожусь? И избушка. Она хоть и молоденькая, но сметливая. Доставит к вулкану в целости и сохранности, а потом обратно привезёт. Правда же, избушка?

Избушка на радостях выпрыгивает из воды, с громким плеском плюхается обратно и прытко перебирает по дну лапами, вздымая феерическую тучу брызг, от которой у нас над головами расцветает радуга.

— Красота-то какая! — Елена смеётся и хлопает в ладоши.

— Ну что, человечья девочка? — стрекочет Мышеловчик. — Будешь умницей, примешь всю как есть нашу помощь? Можешь просто кивнуть.

Я уже готова согласиться, но тревоги снова набрасываются на меня безжалостным роем голодного комарья.

— А вдруг кто-то из вас пострадает? — шёпотом выдавливаю я. — И это тоже будет на моей совести. Как Саша.

Мышеловчик прикусывает мне ухо:

— Не сомневайся, ещё как пострадаем, если помощи нашей не примешь.

Избушка на ходу раскачивается, и в такт ей я колеблюсь телом и душой. Мышеловчик прав. Я только всё испортила, когда не приняла помощь от Мамочки и Саши, да ещё и обидела их. Нельзя снова повторить ту же ошибку.

— Ладно, — я с трудом поднимаю тяжёлую от тревог голову, — сразимся все вместе. — Стоит мне кивнуть, как огромный камень скатывается с души и мне в тысячу раз легчает.

Я улыбаюсь. Избушка мчит нас к вулкану, и там моё стадо поможет мне придумать, как обойти Змея, и я попрошу Липовое дерево спасти Сашу — а может, заодно и меня. Потом вернусь домой и больше никогда не покину свою семью.

Глава 25. У края леса

Избушка переходит на ровный галоп, и у меня от усталости слипаются глаза. Я потягиваюсь, вбираю в грудь холодный воздух и трясу головой, чтобы прогнать сонливость.

— Надо составить план, — я смотрю на Ивана, тот сидит, вперив полный свирепой решимости взгляд в зарево вулкана, — будь добр, расскажи всё, что знаешь о Змее.

— Сначала отдых, потом план. — Иван зевает.

Из избушки выходит Елена, неся заставленный блюдами поднос.

— Проголодались? — спрашивает она, и в ответ мой желудок разражается таким громким урчанием, что Мышеловчик в испуге прыскает с моей головы. — И ещё я нашла вот это, — Елена протягивает мне горшочек, источающий почти такой же аромат, как Мамочкин бальзам из пчелиного воска и настоя на семенах сандалового дерева, — смажем твои раны. — Елена показывает на отметины волчьих клыков и когтей у меня на спине.

Я благодарно улыбаюсь. Добротой она напоминает мне Сашу и Мамочку. Мою семью. Теперь я точно знаю, что они мне семья, и хочу только одного — всё исправить и поскорей вернуться к ним.

Елена ставит перед Юрием тазик с зеленью, Мышеловчику с Блакистоном она припасла тарелки с копчёным лососем, а Ивану пододвигает большое блюдо с тушёным мясом. Иван брезгливо отворачивает морду и ворчит, что привык сам ловить себе добычу. Елена осторожно втирает мне в раны бальзам, потом снова идёт в горницу и возвращается с двумя большими мисками супа для нас с ней. Садится рядом и ложкой ест суп, а я нерешительно смотрю на свою миску, не зная, как есть суп, не нарушая приличий. Но от божественного аромата моя морда нетерпеливо подёргивается, и спустя миг мой язык, не повинуясь разуму, уже жадно лакает из миски. Суп брызгает мне на шерсть, остатки проливаются от неудачной попытки придержать миску лапой. Покончив с супом, я дочиста вылизываю морду, а внутри вся корчусь от смущения.

Наевшись — кроме Ивана, так и не притронувшегося к тушёному мясу, — мы отдыхаем, любуясь проплывающими мимо пейзажами. По мере движения на север приметы весны исчезают. Снег на ветвях деревьев гуще, воздух всё холоднее. Елена выносит из горницы одеяло и, привалившись к моей меховой спине, тут же задрёмывает. Блакистон тихонько похрапывает на крыше, Мышеловчик глубоко зарылся в шерсть у меня за ухом, Юрий рядом со мной во сне хлюпает носом. Иван по-прежнему не отводит взгляд от горизонта, но глаза у него полузакрыты, и он сонно клюёт головой.

Я пробую вспомнить всё, что когда-либо слышала о Змее, в надежде найти подсказки для разумного плана. Но в мозгах плавает туман. И я боюсь забыть свою человеческую жизнь. Я заставляю себя припоминать её во всех подробностях: как мы с Мамочкой сеем в саду семена; как она своими крепкими гладкими руками заправляет мне за уши выбившиеся пряди волос; как Анатолий сидит у огня и скользит заскорузлыми пальцами по нарисованной чернилами карте. Я вспоминаю Сашу и как он улыбается мне снизу вверх из-под огромной меховой шапки, приглашая пробежаться наперегонки, как он, хохоча, скатывается со своих санок.

Я обдумываю, что сказать Липовому дереву. Но от неимоверной усталости мысли путаются, уютное посапывание друзей, мерная дробь курьих ножек по твёрдому грунту и плавное покачивание пола утягивают меня в глубокий омут сна.

Когда я просыпаюсь, в окружающей природе нет и следа весенних перемен. Ветви деревьев гнутся под тяжестью снежных шапок, речку сковывает толстая корка льда. У горизонта блёклое солнце не спеша сползает со стылого серого неба. Уже разгар дня. У Елены посинел кончик носа, наше с ней дыхание смешивается в одно большое белое облако. Я сворачиваюсь вокруг неё, чтобы согреть её, как меня в своё время согревала Царица-Медведица. Моя бабушка.

Оттого что я бросила бабушку, в душе поднимается грусть. Она ведь тоже моя семья. Но, останься я с ней в своём нынешнем медвежьем виде, я бы навсегда потеряла свою прежнюю жизнь. Даже воспоминания о ней. А они-то делают меня той, кто я есть… Но ведь и бабушкино воспитание сделало меня той, кто я есть. Я окончательно запутываюсь и хмурюсь всей мордой.

Я гоню прочь противоречивые мысли и пробую сосредоточиться на том, в чём уверена. Я должна спасти Сашу. А вдруг его жизнь угасает, как сейчас у меня на глазах угасает день? Я вскакиваю и вглядываюсь в горизонт, пытаясь сообразить, сколько ещё идти до вулкана.

Впереди уже виден край Снежного леса. Речка Серебрянка впадает в лежащую полумесяцем и затянутую толстым зеленоватым льдом бухту, а дальше до самого горизонта синеет море-океан, местами ещё заляпанный сгустками ослепительно-белого снега.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

На востоке между землёй и океаном высится вулкан, его вершина теряется в густой мгле. Сквозь неё пробиваются языки пламени, снопами рассыпаются оранжевые и жёлтые искры. Я поднимаю глаза к крыше избушки и вдруг понимаю, что она вся из дерева и от любой искры рискует загореться как спичка.

— Как нам пробраться к Липовому дереву, чтобы вулкан не спалил нас? — шепчу я.

Елена потягивается и спросонья трёт глаза. Потом глядит вдаль:

— Мы уже у Сурового моря! Ещё чуть-чуть вдоль берега, и мы достигнем вулкана, — довольно улыбается она и кладёт руку мне на спину.