– Да это же я… я… – кричал Куропаткин и продолжал стучать клювом о стекло. Но жена его не узнавала. Она испуганно посмотрела на него снова и выбежала из кухни в комнату к детям.

Остаток ночи Куропаткин провёл в забытьи. Он нашёл укромное место в овражке рядом с домом и устроился в ямке. Здесь, по крайней мере, не так сильно дуло и сюда неохотно забегали собаки. А то, что собаки сейчас для него могли быть опасны, он хорошо понял, когда одна из них погналась за ним, и он едва успел от неё увернуться.

Очнулся он, когда уже начинало рассветать. Куропаткин ощупал себя и убедился, что он всё в тех же перьях. Он застонал так долго и протяжно, что встрепенулись птицы, спящие по соседству. Их разбудил этот крик, принадлежавший чужой, незнакомой им птице.

Он выбежал из своего укрытия, отчаянно взмахнул крыльями, не удержался и упал.

– Всё, надо бросать пить, – в отчаянии подумал Куропаткин и тут же спохватился, – к чему я теперь об этом, раньше надо было думать.

Он мрачно уткнулся клювом в землю и вспомнил свою жену, которая, оказывается, не спит, когда он где-то шатается со своими собутыльниками, а ждёт его, надеясь на то, что он образумится.

– Что я наделал… что наделал… прости меня, Лида… и пусть меня простят дети… – забормотал, а вернее, закудахтал или заклекотал Куропаткин. И вдруг он спохватился:

– А как же они будут теперь без меня? Кто их вырастит? Кто уму-разуму научит?

Но он тут же осёкся, подумав, что все эти годы он жил рядом с ними, и у него была прекрасная возможность научить их чему-то доброму. Так что же не научил? Где он был? Что он делал всё это время?

– Заливал горло водкой – вот что я делал, – сказал он себе мысленно.

И Куропаткин заплакал.

Он плакал о том, что жизнь его прошла даром, что свои лучшие годы он просто-напросто пропил. Никаких человеческих радостей он не заметил, жену свою проворонил, детей проглядел.

– Что же мы, мужики, делаем, – думал он, – спиваемся и не замечаем самой жизни. И снова плакал о том, что вот и он окончательно спился и в прямом смысле потерял человеческий облик. Он пытался найти виноватых, злился на собутыльников, на самого себя, но выходило, что во всех своих бедах виноват он сам.

– Самому надо было думать, насильно никто в горло водку на наливал, – мелькнула у него в голове запоздалая, совестливая мысль.

Куропаткин даже не заметил, как он плакал уже по-настоящему, уткнувшись головой в мокрую землю. Он не заметил, как мимо прошёл какой-то человек, видимо, куда-то спешивший в столь ранний час, испуганно посмотревший на эту странную картину.

Куропаткин не заметил, как уже порядочно рассвело, и оживилась вокруг вся природа. И только когда рядом с собой он услышал собачий лай, вдруг испугался и вздрогнул всем телом:

– Надо бежать!

Он вскочил, и тут он увидел, что у него не птичьи лапы, а ноги, настоящие человеческие ноги. И Куропаткин, что есть мочи, побежал домой, к своей семье, где его, оказывается, ждут и, может быть, ещё любят.

Жена, выслушав эту необыкновенную историю, грустно сказала:

– Чудо ты у меня…

– В перьях? – спросил он.

– В перьях, – так же грустно ответила она.

– Я больше не буду пить, Лида, – пообещал он ей.

– Поживём – увидим, – улыбнувшись, ответила жена.

Но чуть погодя Куропаткин уже сидел во дворе с соседскими мужиками и рассказывал им эту историю.

– Ну, ты, Андрюх, даёшь, – говорили ему в ответ, – а ты не заливаешь?

– Да мы сами видели, как он вчера руками махал, – возражали им другие.

– Мало ли что махал, – не соглашались первые, – мы тоже часто машем, а в птиц почему-то не превращаемся.

Правда, Куропаткин благоразумно не рассказал мужикам всего. Да это было и невозможно, во-первых, никто бы не поверил, а во-вторых, сказали бы, что ему кранты, дескать, допился до белой горячки.

И тем не менее, мужики дивились и предлагали Куропаткину опохмелиться.

– Точно, мужики, надо, – неожиданно легко согласился он и побежал за бутылкой к соседской бабке, которая всю жизнь промышляла тем, что гнала самогонку и продавала её таким вот бедолагам.

Опохмеляясь, Куропаткин подумал, что пьёт в последний раз. Он помнил грустные слова жены:

– Поживём – увидим.

После тёплого душевного прощания с семейством Спорышей Женя и Лиза увереннее почувствовали себя в этой прекрасной, но всё же таинственной стране, – ведь они шагали навстречу неизвестности. Что их ожидало там, за зелёными холмами? И с кем ещё предстояло им встретиться здесь?

И хотя со всех сторон они теперь слышали стрекотание и шёпот, трели и песни обитателей Волшебного Луга, к ним больше никто не подходил. Они уж, было, подумали, что так, без приключений, дойдут до самых холмов, как в этот момент услышали красивый певучий голос:

– Я давно вас жду, уж заждался вас…

Они обернулись на голос и увидели ослепительно яркий и необыкновенно красивый цветок Мака. Его крупная пунцовая головка была заметна даже среди лугового разнотравья.

– Ой, какой ты красивый! – не сдержавшись, воскликнула Женя, – кто ты?

Цветок тряхнул головкой и заговорил тем же ласковым и певучим голосом:

– Как красиво ты говоришь, – сказала Женя.

– Как думаю, так и говорю, – ответил им Мак-Макеевич.

– Вот здорово, – восхитилась девочка.

– Конечно, а как же иначе? Кто красиво мыслит, тот красиво и говорит, – сказал удивительный Цветок.

Женя и Лиза с восторгом и рассматривали и слушали его, а Мак-Макеевич продолжал:

– Но если человек еще и поступает красиво, значит, он красиво живет.

– В самом деле, – согласилась Женя, – все так просто.

– Просто, – кивнул Цветок в знак согласия, – если понимать эту тонкую связь между мыслью, чувством и поступком. Вы уловили ее?

– Кажется, да, – ответила девочка, – я поняла, что мысль это и есть поступок, верно?

– Верно, девочка, – ответил Мак-Макеевич, – а ты, Лиза, поняла?

– Да, Мак-Макеевич, ведь я – дитя природы, – ответила вежливая Кошка.

– Да, это верно, животные естественны и притворятся не могут. Но вот ты, Женя, недавно спросила, как вернуть былые способности людям?

– Да, спросила, – согласилась девочка, – а откуда ты знаешь?

– Ты забываешь, что в Волшебной Стране нет секретов ни у кого, здесь каждая мысль слышна, какой бы незаметной она ни была, – сказал он. – А вернуть способности очень просто. Нужно перестать обманывать друг друга и перестать плохо думать, – заключил Мак-Макеевич.

– А Спорыш говорил, что для этого должно пройти очень много лет, потому что не все люди к этому готовы, – заметила девочка.

– Он, конечно, прав, потому что души многих людей испорчены, – согласился Цветок, – но каждый человек должен стараться и прилагать усилия для того, чтобы жить по законам чести.

– А если сразу не получается? – спросила Женя.

– На самом деле это очень просто, – сказал Мак-Макеевич, – мы же здесь, в Волшебной Стране живем именно так. Мы никогда никого не обманываем и говорим то, что думаем.

– И мы точно так же, – заметила Лиза, – все звери и птицы живут на Земле без обмана.

– Все верно, – согласился Мак-Макеевич, – а люди научились обманывать. Можно, конечно, винить в этом Злого Зайтана, но ведь они и сами во многом виноваты. Кто заставлял их идти по этому пути?

– Ах, Мак-Макеевич, я теперь обязательно буду учиться жить только честно, – горячо сказала Женя.

– Когда-то это называлось жить по Прави, – грустно заметил он.

– Как? – спросила Женя. – Жить по Прави? А что это такое?.

– Видишь ли, наша Волшебная Страна – это крохотный островок той огромной страны, сколок той жизни, которая когда-то была на всей Земле, – начал рассказывать Мак-Макеевич, – люди и звери, деревья и травы, гады земные и птицы небесные, все говорили на одном языке и понимали друг друга, потому что все они чувствовали себя созданиями Божьими и единой семьей.

– Ты рассказываешь настоящую сказку, – восхищенно сказала девочка.

– То, что ты называешь сказкой, для людей того далекого времени было жизнью, – продолжал Мак-Макеевич, – это была Страна Вечной Весны.

– Погоди, а я где-то о ней уже слышала, – сказала девочка.

– В сказках, наверное, – подсказал он.

– В сказках, – удивилась Женя, – в наших русских сказках?

– Да, потому что в них сохранились отголоски той прекрасной старины, – ответил Мак-Макеевич.

– А почему эту старину ты называешь прекрасной?

– А потому что люди в ту пору жили честно и мудро. Они строили свою жизнь по Великому Закону Прави.

– То есть, по Правде? – воскликнула Женя.

– По Правде, – согласно кивнул красивой головкой Цветок, – и потому были они богаты и красивы, мудры и счастливы.

– Как было бы здорово, если бы мы смогли все это вернуть, – вздохнула Женя.