— Здравствуйте… Меня Володя с собой привёз. Мама вопросительно взглянула на меня.

— Это Аннушка, дочь моих друзей, — объяснил я ей. — Они в командировку срочно уехали, а она одна осталась.

— Правильно сделал, — похвалила меня мама. — Заходи, Аннушка, в комнату. Пока я доварю обед, вы с Наташей книжки почитаете…

Моя мама, как все пожилые люди, думает, что у детишек только и дел, что книжки читать… А Наташа — моя четырёхлетняя племянница. Она, оказывается тоже приехала. И тоже из Москвы.

Мы с Аннушкой умылись с дороги, переоделись и хотели было отправиться в Наташину комнату. А она уже на пороге дежурит, ждёт не дождётся нас. Только стесняется подойти первой. Она ведь не знакома с Аннушкой да и со мной давно виделась. Стоит Наташа у порога и звонком от моего старого велосипеда позванивает. Я его сразу признал, по вмятине на крышке. Она появилась, когда однажды вместе с велосипедом свалился в небольшой овраг.

— Здравствуй, Наташенька! — говорю я ей. — Ой, какая у тебя красивая игрушка! Кто тебе её подарил?

— Это звоночек, — отвечает Наташа. — От моего велосипеда.

— От твоего велосипеда? — удивился я. — Почему же от твоего, скажи, пожалуйста?

Наташа немного подумала и ответила мне:

— А потому, что я из Москвы приехала.

Да-а-а…

Возвратился я в комнату, начал выкладывать из чемоданов свои вещи и подарки для мамы. Вытащил коробку конфет и протягиваю Наташе:

— Возьми, Наташенька… Это тебе подарок. От нас с Аннушкой.

Взяла она подарок и молчит.

— Что нужно сказать дяде Володе? — спрашивает бабушка.

— Мало, — отвечает внучка и прижимает подарок покрепче к груди.

Кот Васька — мой давний знакомый. Когда-то я его совсем маленьким принёс домой. Он тоже не забыл меня, громко мурлыкает, о ноги трётся, хвост держит трубой. И труба эта всё время подёргивается от радости. Мы погладили его по очереди, и все вместе — я, Аннушка, Наташа и кот Васька — отправились осматривать сад.

Аннушка сразу же принялась подсчитывать деревья, и по ее подсчетам вышло, что в саду растут две черешни, пять или семь вишен, три груши, четыре абрикоса, три яблони и две сливы: одна сахарная, с жёлтыми плодами, а другая обыкновенная, с. фиолетовыми. Да ещё было два ореха. Один склонился над крыльцом, второй возвышался чуть подальше, над летней кухней. Мама их посадила, чтобы комары боялись. Потому что они, оказывается, совсем не могут выносить запаха орехового дерева. Об этом было написано в одной умной и толстой книге, которую мама всегда держала при себе. Но, насколько я помню, к нам всё равно прилетали комары, очевидно, они не были знакомы с этой книгой. Приходилось делать ореховый веник и напоминать комарам о том, что нет ничего неприятнее и вреднее ореховых листьев… Вот и весь сад, если не считать смородины, крыжовника да клубники.

А в самом конце маминого огорода, в небольшой круглой низинке, буйно разрасталась малина. Ростом она была чуть не вдвое выше Аннушки. И с каждого стебля гроздьями свисали сочные темно-красные ягоды.

У Аннушки разгорелись глаза.

— Это ваша малина, Володя?

— Ну конечно же, наша, — ответил я.

— И её можно есть сколько угодно, да?

— А куда же её девать? — сказал Я. — Придётся есть.

— Можно сразу же и начинать?

Но я с сомнением посмотрел на её руки.

— Нет уж, сначала нужно вымыть хорошенько руки, да мыла не жалеть. И лицо тоже.

Пока мы знакомились с маминым садом, Аннушка с Наташей ухитрились выковырять пальцами по морковинке, закусить огурцом да помидором и раз пять по очереди поцеловать в нос мурлыкающего кота Ваську.

Но воды Б доме не оказалось. Я взял два самых больших ведра, и мы втроём отправились к колодцу. Только кот Васька на этот раз остался возле кухни и начал мурлыкать уже для мамы — проголодался, наверное, от радости.

Далеко внизу Аннушка увидела своё отражение. Совсем крошечное. С кулачок.

— Ой, какой глубокий! — воскликнула она, испуганно отпрянув от колодца, и сразу же оттуда с шумом выпорхнули два воробья. — Они там пили воду? — Аннушка проводила их долгим взглядом.

— Они там живут, — объяснил я. — Лучшего места не придумаешь: вода, прохлада и никакие кошки не достанут.

— Хи-и-трые! — восторженно протянула Аннушка.

Наташа, ожидая нас, уселась на траву в сторонке: бабушка строго-настрого запретила ей подходить к колодцу. Даже вместе со мной»

— По глубине этот колодец будет как ваш пятиэтажный дом, — сказал я Аннушке, привязывая верёвку к дужке ведра. — А может, и ещё больше.

— Ничего, — успокоила она меня и с опаской оперлась на деревянный сруб.

Эмалированное ведро, глухо постукивая о стенки колодца, скользнуло вниз. Наконец раздался хлопок, и наши изображения, вздрогнув, исчезли:

— Как долго оно опускалось, — сказала Аннушка, на всякий случай вцепившись в мой рукав. — Я даже устала ждать.

Зачерпнув воду, начал накручивать на ворот верёвку. Но вдруг почувствовал, что она стала совсем лёгкой. Потрогал — свободно болтается. Вот незадача!

— Что ты там рассматриваешь? — спрашивает Аннушка, но низко наклониться опасается. — Что-то интересное? Воробьиное гнездо увидел, да?

— Да нет, — сказал я. — Ведро отвязалось и ушло на дно. Придётся теперь нам с тобой его вытаскивать.

— Вытаскивать?! — Аннушка широко раскрыла глаза. — Но как мы его вытащим из такой глубины?

— Вот над этим давай подумаем вместе, — предложил я. — Может, я тебя привяжу к верёвке и опущу вниз? Ты же лёгкая…

Глаза у Аннушки стали совсем круглыми. Как блюдца. — Я… Я бы с удовольствием опустил ась… Но ведь ты же знаешь, Володя, что мама мне строго-настрого запретила лазать в холодную воду. А маму нужно слушаться!

Что-то я, правда, не слышал подобного приказания. Но на всякий случай промолчал.

— Ну что же, — тяжело вздохнул я. — Раз ты не хочешь, придётся кошкой доставать.

У Аннушки даже дыхание перехватило.

— Ко-о-шкой?!

— Ну да… Сбегай, пожалуйста, к бабушке на кухню. Принеси кошку.

— Но ведь она сразу же утонет!

— Ну и что? Зато ведро вытащим.

Но не двигается Аннушка, внимательно смотрит мне в глаза — может, шучу?

— Ну, чего же ты стоишь?

Понурившись, она медленно отошла от колодца. За ней потопала любопытная Наташа.

Что-то долго не было их. Наконец возвращается Аннушка.

Идёт горюет, кота Ваську целует в лобик. Прощается, значит.

— Что ты мне принесла? — спрашиваю я;

— Васеньку, — со слезами на глазах отвечает она. — Бедного, несчастного Васеньку…

— Да зачем он мне нужен? Я же тебя просил принести кошку, а не какого-то Ваську!

Аннушка, оказывается, и не догадывалась, что кошкой называется такой якорёк, которым вытаскивают затонувшие вёдра.

— Чего же ты раньше об этом не сказал? — обиженно спрашивает Аннушка. Но голос у неё радостный и веселый. — Вон, оказывается, какой ты обманщик!

— Поговори мне ещё! — страшным голосом прорычал я: Совсем как медведь. — Мигом в угол поставлю!

— А что мы там будем делать? — заинтересованно спросила подоспевшая Наташа.

— Хм-м…

Неужели никто ни разу не ставил их в угол?

Мы помыли руки и быстренько уселись за стол. На обед у нас было: борщ с фасолью, картошка с мясом, омлет.

А кроме того: ведро огурцов да ведро помидоров. Мама их только что собрала с грядки. Из них можно салат·сделать. Можно и так есть.

Ох и тяжело нам придётся!..

Но тут мама принесла ещё: большую глиняную миску вареников, с творогом; ещё большую миску вареников, с вишнями; рядом поставила крынку с холодным молоком и три чашки со свежим вареньем.

Я с ужасом смотрел на всё это.

— Неужели мы всё, что здесь стоит, осилим? — спрашиваю безнадёжным голосом у Аннушки.

— Конечно, осилим, — не задумываясь, отвечает она. — Не сможешь — я по·могу.

Спасибо тебе, дорогой товарищ…

Старались мы, старались, но всего так и не осилили. Я никак не мог одолеть картошку с мясом. Аннушка безуспешно сражалась с четвёртым вареником. С вишнями.

А здесь ещё и Наташа:

— А я уронила ваш подарок. Под стол.

Но сама что-то не лезет под стол за своим подарком. На меня смотрит. Ладно уж, полезу я.

Стол почти до самого пола накрыт клеёнкой. Под ним темно, словно в дождливую ночь. С непривычки не могу ничего увидеть. Обшариваю пол руками, сюда-туда верчу головой — куда же мог подеваться этот подарок.

Вдруг что-то зашуршало…

Да как стукнет меня по руке!

И ещё раз! Будто укол сделали.

А может, под стол гадюка забралась?

Стремглав вскакиваю на ноги и налетаю на самый острый краешек стола: