Избушка огромными скачками несётся вдоль русла Серебрянки, тучи брызг летят во все стороны, Мышеловчик ещё сильнее вцепляется коготками мне в ухо, встречный ветер треплет мне шерсть. При своих длинных лапах и огромных прыжках избушка развивает скорость, с какой я ещё ни разу в жизни не перемещалась. Она мчится быстрей санок с ледяной горы, быстрей упряжки из двух десятков собак.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Мы проносимся мимо Синь-горы. Я до рези в глазах вглядываюсь в её склон и в конце концов отыскиваю большой тёмный силуэт бабушки, которая неспешно взбирается по снежному склону к вершине. Миг мне кажется, что она остановилась и, повернувшись, послала мне улыбку. Но она так далеко, а мы движемся так быстро, что, скорее всего, мне это лишь привиделось. Тем не менее я улыбаюсь ей в ответ, и мысль, что она в безопасности, как одеялом, согревает мне душу.

Мы мчимся вперёд, и при виде, как пламя дерево за деревом с гудением пожирает лес, у меня болит и ноет душа. Я и представить не могла, что пожар зашёл уже так далеко, а теперь, достигнув сухой бесснежной части леса, стал ещё прожорливее и распространяется быстрей урагана. В считаные минуты он достигнет деревни.

— Мой дом! — взвываю я, издалека заметив наше с Мамочкой жилище. Огромные языки пламени уже жадно тянутся к нему. — Умоляю! — Я наваливаюсь на перила. — Беги туда, я должна спасти Мамочку!

Избушка выскакивает из воды и, петляя, скачет через лес к моему дому. Но вскоре мы попадаем в облако густого чёрного дыма. Воздух потрескивает от жара, стайка перепуганных ворон с криками разлетается. Юрий натужно кашляет, со всех сторон трещат горящие ветви. В потемневшем от гари воздухе пляшут раскалённые щепки и обрывки тлеющих мхов.

— Изба! В речку! — кричит страшным голосом Елена. — Не то загоришься!

Избушка резко накреняется, разворачиваясь обратно к речке. У меня разрывается сердце — я понимаю, что избушке надо вернуться на воду, но мне-то надо домой, на помощь Мамочке.

Прежде чем избушка успевает далеко отбежать от деревни, прежде чем я успеваю передумать, я решительно перелезаю через перила. И хотя мы высоко в небе над горящим лесом, я прыгаю вниз, одержимая одним желанием — попасть домой, к Мамочке.

Глава 33. Пожар

Я лечу вниз сквозь дымную мглу, отмечаю краем сознания, как крепко вцепился в ухо визжащий Мышеловчик. Горелые ветви хлещут меня, трещат и обламываются. Но я не чувствую боли. Сейчас главное — поскорее вызволить Мамочку из опасности. И вот я всей тяжестью шмякаюсь на твёрдую, как камень, раскалённую, как уголья, землю. Вскакиваю и продираюсь сквозь гущу полыхающих зарослей ежевики.

В воздухе танцуют хлопья пепла и гари, туманят мне глаза, удушливый смрад горения лезет в нос, отбивает запахи родного дома. Но я знаю дорогу. Сердце ведёт меня. Я несусь во всю прыть, лапы жжёт, глаза режет от дыма, горло саднит.

Я стискиваю зубы, чтобы подавить разрывающий лёгкие кашель. Вокруг неистовствует огонь, перекидывается с дерева на дерево, прожорливой тварью прогрызает подлесок.

Наконец я опережаю пожар и вырываюсь из огненной стихии на пустошь, прохладная земля остужает мои обожжённые лапы. Я облегчённо выдыхаю и снова бросаюсь бежать к дому.

Я разгоняюсь, и деревья стремительно пролетают мимо, но некоторые я всё же узнаю. Вон поваленный кедр, на который я взобралась, впервые придя в лес, вон уродливо искривлённый ствол осины.

— Мы почти на месте, — стрекочет мне в ухо Мышеловчик. Его слова окрыляют меня, и мне уже кажется, что я лечу.

Мои лапы дробно стучат по земле. Я петляю между берёзами, перепрыгиваю через кустарники, пока впереди не показывается тёмный силуэт дома. Я резко торможу на краю нашего сада, сердце молотом колотится в груди. В окнах темно, дыма над трубой нет. Дом тих и пуст.

С крыши плавно слетает Блакистон и усаживается передо мной.

— Я, как увидел пожар в лесу, сразу понял, что ты сюда примчишься. Вот и полетел вперёд, вдруг, думаю, моя помощь пригодится.

— Где Мамочка? — Почти не дыша от страха, спрашиваю я. — А Саша? А Валентина?

— Так дома были. Ухал я им с подоконника, ухал, пока не услышали. А как выглянули, как дым пожарища увидели, вмиг подхватились и рванули на деревенскую площадь на собачьей упряжке.

— Ох, спасибо! — У меня гора спадает с плеч. Конечно, на деревенской площади безопаснее: там в двух шагах Большая Заморозица.

— А как Саша? — тревожно спрашиваю я. — Поправился он?

— Как огурчик. Снегири принесли Мамочке звездчатые листочки, и она заварила из них чай. Как влила Саше в рот первую ложечку, он сразу и очнулся. — Блакистон расправляет крылья. — Нам тоже пора убираться, боюсь, огонь сюда идёт.

Я киваю. Весть о выздоровлении Саши сняла с души огромную тяжесть, я так бы и взлетела! Но есть дело поважнее: я оглядываю сад, соображая, как оградить дом от пламени.

Ага, Мамочка уже перекопала землю, и на её голой поверхности пожару негде разгуляться. Но на дальней кромке сада высятся сосны и, если они загорятся, рискуют рухнуть прямо на наш дом.

Я бросаюсь к самой высокой сосне, встаю на задние лапы и передними со всей мочи толкаю ствол. Он трещит, скрипит и наконец валится в противоположную от дома сторону. Мышеловчик соскакивает на землю и прыскает в лес, а я подбегаю к следующей сосне.

Совсем близко лес вспыхивает оранжевым заревом, огонь ползёт вдоль кромки сада. Я зову Мышеловчика, он выскакивает из леса с горящей веткой в пасти, бросает её наземь, быстро присыпает снегом и вспрыгивает мне на плечо.

— Я там запалил несколько сухих веток навстречу пожару, чтобы огонь не дошёл сюда.

— Умница! — хвалю я Мышеловчика, кряхтя, заваливаю следующую сосну и спешу по тропинке к Сашиному дому.

Запалённый Мышеловчиком встречный огонь жарко разгорается. Мамочка тоже делает так летом — поджигает сухую траву вблизи дома, чтобы лесной пожар не подошёл слишком близко. Правда, это на всякий случай, потому что лесные пожары никогда не подходили к деревне, насколько я помню.

Возле Сашиного дома я заваливаю три лиственницы и припускаю в сторону деревни. Над площадью клубится густой чёрный дым, и, ещё не добежав до деревенского дома собраний, я понимаю, что липы позади него наверняка уже загорелись. Поскользнувшись на крутом склоне, я проезжаю всю дорогу на заду.

На площади лихорадочное столпотворение. У дальнего края, ближе всего к реке, жмутся деды и бабки вместе с малыми детьми и ездовыми собаками. Взрослые снуют туда-сюда, таща с берега тележки, гружённые бочками и вёдрами с водой. Больше всего суеты на задах дома собраний, где полыхают бедные липы. Я перекатываюсь на лапы и бегу туда.

— Медведь! — верещат дети, когда я проношусь мимо.

Я огибаю дом собраний и кидаюсь в самое пекло, где роятся искры и раскалённая зола. Мужчины в повязанных на носы и рты шарфах с топорами в руках пятятся от ближайшей к дому липы — увы, рубить её слишком поздно: ствол уже занялся огнём и трещит от жара. Дерево угрожающе клонится к стене дома. С криками «Берегись!» огнеборцы прыскают к площади.

Все, кроме меня. Я, щурясь, смотрю на липу, стараясь сообразить, как не дать горящему стволу обрушиться на крышу дома. Языки пламени причудливо свиваются в силуэт Змея Горыныча — совсем как настоящий, с тремя головами и раздвоенными языками, но я только улыбаюсь, видя в этом знак, что смогу уничтожить пламя.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Жарковато тут, — вопит мне в ухо Мышеловчик, — смотри не подпались!

Я огибаю дерево, бегу к реке и плюхаюсь в ледяную воду. Когда шерсть вся пропитывается водой, я выскакиваю на берег и бегу назад к полыхающей липе.

— Янка!

Я оборачиваюсь на низкий раскатистый рык. Ко мне мчится Анатолий, с его шерсти во все стороны летят брызги, видимо, он тоже только что окунался в реку. Позади него я различаю в темноте очертания избушки на курьих ножках. Она стоит посреди Заморозицы, силуэт Липового дерева на её крыше достаёт до усыпанного звёздами неба.