Вот какие ёлки–моталки в лесу есть. Простые, но честные. А что смеются часто, так то ведь жизни радуются.
ШШШШШШШШШШ…
— Слышишь?
— Что?
— А вот это: шшшшшшшш…
— Слышу. Что это?
— Погоди, вот ещё: шшшшшшш…
— Ух, ты! Ничего не видно, но что–то есть.
— Да, вот опять: шшшшшшш…
— Ой, как интересно! Это твоё?
— Нет. Это оно само такое.
— Давай, никому не расскажем, а сами слушать будем потихоньку, а? а то вдруг оно кончится?
— Не кончится. Их там много.
— А кто они? Змеи какие–нибудь? Или ветер такой? Откуда это самое «шшшшшш…» берётся?
— Не знаю. Давай, сами придумаем. Как придумаем, так и назовём, хорошо? Как назовём, таким ему и быть, этому «шшшшшшшш…»
— Ага. Только ты первый думай.
— Почему я?
— А почему я?
— Шшшшшшшшшшш…
— Вот опять! Слышал?
— Ага! Здорово как! Только темно, не видно.
— Ещё бы! А ты как хотел? Чтобы ночью в темной комнате да ещё под одеялом и было светло?! Лежи спокойно, не мешай слушать.
— Лежу. Но что–то тихо стало совсем. Ох, усну сейчас.
— Не спи! Пропустишь!
— А ты не щекотись.
— Если я щекотаться не буду — ты точно уснёшь.
— Шшшшшшшшш…
— Вот оно!
— Где?
— Закрой глаза — сразу увидишь!
— Закрыл! Вижу!!! Ура! Ура!
— Как красиво! А почему так, с открытыми глазами, ничего не видно??
— Потому что это звёзды шуршащие невидимые. Когда глаза открыты, их никому не видно, они же — невидимые. А когда глаза закрыты, то всё невидимое сразу видно! Вот! Это главная тайна невидимых звёзд! Понял? Это я сам сейчас догадался!
— Ой, здорово! Ещё хочу!
— Шшшшшшшшшш…
— Спасибо!
— Пожалуйста, дети!
— Ого! Так они ещё и разговаривают! Слышал?
— Ага!
— Дети, на сегодня это всё, спокойной ночи! Нам тоже спать пора, нашуршались мы тут с вами, устали маленько. До завтра!
— Ну, нет! Мы так не играем! Ыыыыыыы!
— А кто будет плакать и капризничать — нас больше никогда не увидит и не услышит! Так что — терпите! Пока–пока!.. Шшшшшшш…
— Эх, улетели!
— Да, жалко. Пойду маме пожалуюсь! Ыыыыы…
— Не надо маме! Ты что? Забыл, что это наша тайна?
— Ой! Ага.
— Завтра собираемся у тебя под одеялом. Хорошо?
— Конечно, а как же!
— Только никому ни слова, договорились?
— Конечно! И что? Правда: даже маме ничего не скажем? Совсем ничего? Она же хорошая, она наша мама.
— Ладно, маме скажем про «шшшшшшш…», только не сейчас, только завтра. Ладно, сегодня скажем. Ты куда побежал?
— Мама! А у нас «шшшшшшш…» было! Мама! Мама! Ты что? Ты уже спишь??
ВОЛШЕБНАЯ КОРОБОЧКА
— Смотри, что у меня есть!
— Что? Покажи!
— Вот. Волшебная коробочка!
— А почему волшебная?
— А ты к уху приложи, послушай. Слышишь, как внутри что–то скребется, шуршит?
— Ой! Слышу! Что это? Жук, да? Жук? Дай, посмотреть.
— Не дам, это не жук! Не жук!!
— Не жук, а что? Ну, дай, посмотрю, а?
— Нельзя! Всё равно ничего не увидишь, когда открываешь, то оно сразу куда–то девается. И всё волшебство пропадает.
— Значит, не жук?
— Нет.
— А почему не жук? Оно ведь там шевелится!
— А потому! Если положить волшебную коробочку в тёмное место, то будет видно, что она светится! Вот.
— А где сейчас темное место? Кругом светло, день. Мне теперь что: до ночи ждать?
— Не реви. Пошли в шкаф, там темно.
— Ура! Побежали!
— Не толкайся! Что ты толкаешься, тут и так тесно. Одежда висит, мешается. Вот, смотри!
— Точно, светится! Там, наверное, сокровища, драгоценности всякие, как в кино! Ну, давай, открывай скорее.
— Я же тебе говорю: нельзя открывать!
— Почему?
— Там тайна! Как ты не понимаешь? Если тайну открыть, она сразу исчезнет и больше не появится никогда!
— Никогда?
— Да!
— Ладно, тогда не будем открывать. Раз тайна, то пусть остается, живет. А чем её кормить? Как ухаживать? Как за рыбками в аквариуме, да?
— Не знаю. Наверное.
— Надо ей хлебушка дать. Охо–хо. Давненько там сидит, в коробушке своей. Изголодалося, бедное. Пойду, поищу хлебушка. Эй, Толик! У тебя хлебушек есть?
— Какой хлебушек? Зачем? А что это вы там прячете, а?
— А у нас коробочка волшебная! В ней живет тайна! Она изголодалася в коробоньке, надо покормить.
— Дайте–ка сюда!
— На! Только, чур, не открывать! Ой, что ты делаешь? Зачем открыл? Зачем?
— Ну, вы и дураки! Нет тут ничего! Пусто! Вы чего ревёте? Ещё и драться лезете!! Да, отвяжитесь вы от меня! Малышня сопливая! Щас как дам!
— Сам такой! Ы–ы–ы-ы! Коробочку поломал!
— Не плачь, у меня клей есть, пойдём, заклеим коробочку.
— Пойдём, только она ведь теперь пустая.
— Вот заклеим и посмотрим. Может, тайна обратно вернётся! Не плачь…
— Заклеили. А как теперь узнать: вернулась тайна или нет?
— На, к уху приложи. Шуршит?
— Не слышу.
— А ты ближе к уху держи, не бойся. Не надо жмуриться. Шуршит?
— Ой, скребётся опять! Ой, перекатывается!
— Ладно, хватит, хватит. Я тоже хочу послушать… Ура! Шуршит! Побежали в шкаф!
— Побежали!
— Смотри! Смотри! Чудо вернулось! Как светится! Спасибо тебе, чудо дорогое, что вернулось! Мы тебя теперь никуда из коробочки не выпустим!
— Я же говорил, что вернётся! Говорил! Только никому больше не рассказывай, ладно? Особенно Толику.
— Ага, я ему только издали покажу, можно?
— Можно, он всё равно ничего не поймёт, он–то думает, что она обыкновенная. Представляешь?
— Ребята! Вы что там, в шкафу, хохочете? Ну–ка, выходите! Опа… А тут и нет никого… А это что за коробочка такая? Шуршит. Скребется. Жук, наверное. Ну–ка, жук, вылезай… Пустая. Странно. Где же они спрятались? Толик, ты тут ребятишек нигде не видел?
— Вот это да! Она даже не заметила нас! Представляешь?!
— Ага, конечно, волшебство–то — настоящее! Кто в него не верит, тот и не видит ничего!
— А кто верит?
— А кто верит, тот всё видит, всё слышит, для того — все чудеса на свете, всё есть.
— Откуда ты всё знаешь?
— Да так, одна коробочка рассказала…
— Правда, что ли?
— Конечно, правда.
ХИТРЫЙ МЯЧИК
По лестнице прыгал мяч. Прыгал, прыгал и допрыгался до лужи. Шлёпнулся мячик в лужу. Та с перепугу как закричит во всё горло, как брызнет во все стороны. Брызгочки её вцепились во все стены вокруг, а назад уже не хотят. Мы, говорят, так теперь со стенами близки, что они нам роднее старой лужи. Здравствуй, новая жизнь! — воскликнули брызгульки и совсем в стены ушли, только пятнышки от них остались. Так кончилась лужица. Осталось от неё одно мокрое место на мячике. Мокрое место сильно горевало о родной луже, прямо сохло от тоски. Так всё и высохло.
Стоит мячик на одном месте. Сильно ему не терпится куда–нибудь. Выкатился он во двор, а там — все свои. Как дал кто–то из своих ногой по мячику, тот сразу и полетел, полетел, как птица, вот как высоко полетел. Летит мячик по небу, с ветром целуется, совсем страх потерял.
И вдруг окно. Прямо навстречу мячику выскочило. Да, как лопнет что–то, как разлетятся вокруг мелкие стёкла! Лежит мячик в комнате на полу. Отдыхает. Страху набирается. Таращится на него окно одноглазое. Ничего понять не может. С кухни шаги послышались. Шаркающие. В тапочках. Прошамкали шаги в комнату и превратились в бабушку. Бабушка мячик на руки взяла, вынесла на лестничную площадку, а сама на него так ругается — на весь дом слышно. Поставили руки бабулины мячик в угол возле мусоропровода. Так и остался он один в углу.
Обидно мячику стало. Он же не сам! Ему же свои помогли. Покатился мячик от горя опять к лестнице. А та решила ему настроение поднять и начала подкидывать вверх потихоньку. Он — вниз, а она его — вверх! Прыг–прыг–прыг. Совсем мячик развеселился. В себя пришел, огляделся, а он уже опять во дворе. И свои к нему бегут, радуются.
Э-нет! Так не пойдёт. Свои — к нему, а мячик — от них! Они — хвать его — и мимо. Хвать! И опять мимо. Никак ухватить не могут. И поскакал мячик от своих обратно к лестнице, а потом — по ней, всё выше и выше.
Свои разгорячились, за мячиком всей толпой по лестнице вверх бегут! Еле догнали. Взяли мячик в руки, озираются. А вокруг них — комната с разбитым окном. А в дверях — бабушка, как самовар, руками в свои бока упирается. И смотрит бабушка на своих так ласково, по–доброму:
— Вот же — молодцы какие! Сами пришли. Извиниться хотите? Окно моё подлечить? Вот спасибо. Какой у нас народ сознательный стал.
Покраснели свои. Извиняться начали, а сами на мячик смотрят, между собой перешептываются.
А мячик что? А ничего. Молчит. Сильно–сильно молчит. Зачем слова, когда и так всё ясно?