Вот тут-то и начинается история нашего покушения.
10 сентября 1915 года по всем софийским улицам были расклеены огромные афиши. На них крупными буквами было написано:
УКАЗ
№ 7
Мы, Фердинанд I, божьей милостью и волей народа царь болгар, постановили и постановляем:
1. Произвести мобилизацию всех вооружённых сил страны.
Фердинанд.Всего несколько слов, одна царская подпись, а какое смятение, какой ужас внесли они в жизнь людей!
Война!
Все наши отцы и старшие братья должны были немедля явиться в казармы, взять винтовки и двинуться к границам, чтобы напасть на войска, с которыми уже вела сражение германская императорская армия. Тот, кто не сделает этого, становится беглецом, дезертиром. А дезертиров разыскивали царские жандармы, ловили их, привязывали к кольям посреди казарменного двора и расстреливали у всех на глазах…
Страшно!
Дворики на улице Венец наполнились беспомощными женскими рыданиями и проклятиями:
— Пусть бог убьёт этого проклятого Фердинанда!
— И где его только откопали, царём на нашу голову посадили!
— Чего он сам не идёт биться за своих германцев, а наших мужей и сыновей посылает?!
— Кто наших детей растить будет? Кто их будет кормить?
Мы, дети, жалкие, как птенцы на морозе, слушали проклятия наших матерей и кусали губы — а то ещё разревёшься, точно маленький.
Как только вышел царский указ, бакалейщики попрятали товары и стали продавать их из-под полы — втридорога.
Исчез и хлеб из пекарен. А когда появился снова, был уже чёрный и вязкий, как грязь, с примесью соломинок, щепочек и размолотых кукурузных початков.
Трамваи перестали ходить, потому что вагоновожатые и кондуктора ушли на фронт, а женщин-вагоновожатых тогда ещё не было.
По опустевшим улицам потянулись вереницы крестьян — стариков и женщин; они ехали на телегах, гнали скот. Волы и буйволы тоже шли на фронт.
Радио тогда ещё не было, но через газеты или так просто — из уст в уста — с молниеносной быстротой разносились вести.
Одна другой хуже.
Какая-то мать из Ко́невицы — самого бедного софийского квартала — осталась с тремя малолетними детишками без копейки денег, без крошки хлеба в доме. Пошла бедная женщина по богатым домам просить работы, но нигде не получила помощи. Вернулась она домой, насыпала в дырявый таз деревянных углей, зажгла их и принесла в комнату. Потом собрала детей и легла рядом с ними, — вместе они и задохнулись от угара…
Один солдат должен был, как все, явиться в казарму где-то в Южной Болгарии. Взял он своего слепого трёхлетнего сынишку и сел на поезд. На станции в Ямболе вышел из вагона, а ребёнка оставил — с бумажкой в руках.
На бумажке было написано:
«У ребёнка нет матери. Я ухожу на фронт, оставить сына некому. Отошлите его к царю. Пускай он присматривает за ним, пока я буду сражаться за то, чтобы расширить границы его царства».
И подписался: «Несчастный отец».
Ото дня ко дню росла у нас, детей, ненависть к проклятому царю. Чтобы хоть как-нибудь отомстить ему, мы придумали игру. Взяли один из больших царских портретов, приколотили к задней стене школы, потом выстроились с камнями в руках и стали целиться.
— Бей! — скомандовал Коста, самый старший из нас, наш признанный вожак. — Бей его насмерть!
И мы били.
Один камень угодил в большую звезду на груди царя. Другой пробил ему лоб. Целый град камней раздолбал изогнутый, как клюв, сакскобургготский нос.
Скоро от портрета остались только клочья рваной бумаги.
Приколотили второй.
Изодрали и его.
Но он, живой царь-злодей, продолжал царствовать в своём дворце и посылать на войну и смерть наших отцов.
— Эх, его бы так разорвать на клочки! — тряхнул головой Коста. И тут же хлопнул себя по лбу. — Слушайте, ребята! — крикнул он с жаром. — Чего я надумал!.. Давайте… Давайте подкараулим царя, когда он будет в автомобиле возвращаться во дворец Вра́ня. Подкараулим, остановим автомобиль и скажем ему: «Слушай, царь, Фердинанд! Отмени мобилизацию! Верни наших отцов: мы не хотим, чтоб они умирали ради твоего кайзера!»
— А вдруг он не остановится? — перебил его Гошо.
— Как так — не остановится? — вскипел Коста. — Ещё как остановится! Заставим остановиться. Как замахнёмся бомбами…
— Бомбами? — встрепенулись мы все. — Какими бомбами?
— Такими… ручными гранатами.
— Где ты их достал?
— Нашёл.
— Где ж они? Куда ты их девал? Где ты их прячешь?
— Там… — неопределённо махнул рукой Коста. — В кукурузе возле шоссе спрятал. Пошли со мной!.. Кто трусит, может оставаться. Без него обойдёмся!
Подкарауливать царский автомобиль…
Бомбы…
Покушение…
Хорошенькое дело! Но какой мальчишка в тринадцать-четырнадцать лет согласится, чтоб его считали трусом? И кто не пойдёт на подвиг, раз ведёт его такой смелый и решительный вожак, как Коста?
Вперёд!
…В те далёкие времена за нынешним Парком Свободы не было никаких строений. От парковых сосен вверх к Ви́тоше и Ло́зенской горе тянулись одни поля, луга и голые овраги, вырытые горными ручьями. Там, на так называемом «четвёртом километре», был постоялый двор, а за ним на десятки километров зеленел обширный остров вековых деревьев. Это и был парк дворца Враня, где проводил лето Фердинанд, когда ленился ехать в какой-нибудь из более далёких своих дворцов.
Здесь-то, по дороге во дворец, и должны были мы поджидать царя.
Представляете себе? Семь или восемь босоногих мальчишек топают по пыли — мировую войну отменять пошли!
Миновали мы парк, постоялый двор и там, где дорога делает крутой поворот, свернули в кукурузу…
— Здесь будем его караулить, — решил Коста. — Место подходящее. И до самой Софии всё кругом видно, и автомобиль тут ход замедляет…
Гошо проглотил полузасохшую слюну и, еле ворочая языком, спросил:
— А… бомбы?.. Бомбы где?
— Тут они! — ухмыльнулся Коста. — Сейчас получите!
Достал наш главарь ножик и вонзил его снизу в толстый кукурузный стебель. Потом схватил початок и с силой дёрнул его. Тот оторвался вместе с комком земли у корня.
— Вот вам первая бомба! — показал Коста початок. — Смотрите, как кидать.
Он размахнулся длинной своей ручищей, «бомба» взлетела и шлёпнулась на шоссе.
— Видали?
Мы хлопали глазами, огорчённые и разочарованные.
— Это… это и есть твои бомбы?
— Они самые.
— Ну-у!.. Кукурузные початки!.. А мы-то думали…
— Очень важно, что вы думали! — насупился Коста. — Важно, что царь подумает! Он же не разберёт сразу, чем в него кидают. Шофёр испугается, выскочит из автомобиля и побежит. Тогда мы останемся с царём с глазу на глаз и скажем, чтоб он отменил войну.
Да, вот какое создалось положение: мы и жалели, что не придётся бросать настоящие бомбы, и рады были — всё-таки кукурузные початки, не так страшно…
— Начинай! — скомандовал Коста. — Режьте и ломайте бомбы. У каждого должно быть не меньше чем по четыре штуки.
Достали мы свои острые ножики и принялись выбирать самые крупные и самые крепкие стебли. А скоро перед каждым из нас громоздилась куча «бомб», которой хватило бы на атаку целого взвода.
Не хватало только царя.
Солнце поднялось высоко над нашими головами. Подошло и миновало время обеда, а никаких автомобилей нет и нет. Не только царского, но и вообще никаких. Ведь в те времена в Софии и всего-то еле-еле нашлось бы с десяток моторных колымаг…
Мы все проголодались. Но кто решится первым сознаться, что он голоден? Что за важность — какой-то там голод, если мы хотим спасти от страданий и смерти своих отцов и братьев!..
Но вот наконец-то показался проклятый коричневый автомобиль. Наверняка он шёл со скоростью не больше сорока километров в час, но нам тогда казалось, что он летит быстрее индейской стрелы.
Хоть и был Коста нашим вожаком, побледнел он так же, как мы все. И горло у него тоже перехватило, но всё-таки он сумел отдать последний приказ:
— Берите бомбы!.. Не трусить!.. Слушать… мою… команду…
Открытый царский автомобиль приближался к повороту и совсем замедлил ход.
— Вот он!.. Вот царь!.. — крикнуло сразу несколько голосов.
На заднем сиденье действительно покачивался Фердинанд, точно такой, как на портретах: с длинным носом и белой бородкой.
Коста вылетел на шоссе и, расставив ноги, бесстрашно преградил путь машине.
— Стой! Стой! Остановись!.. — заорал он, размахивая зажатыми в правой и левой руке «бомбами».
Мы видели, как царь вытаращил глаза, точно сова в полдень. Бородка его затряслась. Вот он поднял руки и отчаянно завопил:
— Покушение!.. Покушение!..
Но опытный шофёр дал газ: машина резко рванулась вперёд, да так внезапно, что Коста еле успел отскочить от её колёс.