— Ну, поэтому я и должен спешить! — ответил Хлапич, — а тебе лучше остаться… Прощай!

— Ну, уж нет! Я иду с тобой! — решительно заявила Гита и перестала плакать.

Хлапичу было не до разговоров, поэтому он ничего не ответил, а только направился к пролазу, через который они проникли в шатер, поднял брезент и вместе с Бундашом, шагнул в ночь.

Вслед за ним выскочила и Гита.

Хлапич ничего не говорил, только его сапожки твёрдо ударяли по брусчатке самой длинной улицы этого города. И им, как эхо, отвечали лёгенькие туфельки Гиты. А рядом совсем беззвучно ступал Бундаш.

Они вышли из города, где за каждым темным окном им чудился Чёрный человек, и перед ними легла дорога, освещённая лунным светом. И этой дороге не было ни конца, ни края.

И Бог знает, виден ли был с Луны, далеко-далеко, на дороге, маленький покосившийся домишко с нарисованной голубой звездой, и двое ребят с верным псом, спешивших к этому домику изо всех своих сил…

 Сказочники говорят, что ночью, когда никто не слышит, трава и цветы разговаривают. Правда ли это — судить не берусь, но этой ночью на придорожных лугах точно стоял шёпот:

— Глядите! Маленькие дети! Кто они? Куда же это они так спешат в ночи? И далёк ли их путь?

Но Хлапич совершенно не думал, далёк ли его путь, как не думал он и о том, как он сумеет обогнать повозку, запряжённую лошадьми и кто ему поможет. У Хлапича в голове было только одно: — он должен оказаться там, в марковом доме, ещё до зори! И от этой мысли его ноги словно шагали сами по себе.

Возможно, его ноги, действительно, шагали сами по себе, а вот ноги Гиты — нет! Девочка быстро устала. Или было это потому, что она не знала этого Марко, в отличие от Хлапича, который его знал. И её желание помочь ему не было таким же сильным и горячим, как у Хлапича? А может, её ножки не могли угнаться за Хлапичем. Так или эдак, но через некоторое время она взмолилась:

— Хлапич, миленький! Давай отдохнем! Ну, хоть немножко…

Гита проговорила это еле слышно, ведь ночью на большой дороге всякий человек невольно говорит тише, потому что в пугающей ночной тишине, любое слово звучит так, как будто достигает до неба.

— Я не устал, Гита. — Ответил Хлапич. — Ты же знаешь, у нас нет времени! Идём, Гита!

Сказав это, он снова пожалел, что взял Гиту с собой.

Гита же только печально вздохнула и продолжила идти по дороге.

Девочка всё время думала о вороном коне, о Грге и о Чёрном человеке… Она не могла понять, как это они сумели привести коня в цирк, миновав столько стражников, которых, как вы помните, в этом городе было по двое на каждом углу улицы. Не найдя ответа на этот вопрос она спросила Хлапича:

— Хлапич, как ты думаешь, почему стражники не схватили Чёрного человека и Грга, как только они привели вороного в город?

— Это потому, что в этом городе стражники стоят на углах улиц, а злодеи ездят по середине дороги. — На полном серьёзе ответил Хлапич.

Гите этот ответ показался не очень убедительным и даже смешным, но она тут-же подумала, что Хлапич всё-же подмастерье и учился в шегртской школе, и должен знать больше неё… И девочка опять замолчала.

Впрочем, в этом ответе не было ничего удивительного, удивительным было то, что кто-то вообще разговаривал в этом месте и в это время. Окажись в ту ночь среди полей, какой-нибудь человек, наверняка бы решил, что ему это снится.

И было чему удивиться! Возле Гиты и Хлапича то и дело пролетали огромные ночные бабочки, машущие крыльями как птица, а где-то рядом притаился старый колючий ёж. И тут же в высокой траве, на краю дороги, время от времени появлялись длинные уши любопытного зайца. На лугу что-то всё время шуршало и шелестело, и если бы Гита и Хлапич умели видеть в темноте, то разглядели бы там целое семейство перепёлок, будто сопровождающее их…

Ночью звери не убегают от человека и не так пугливы как днём, потому что ночь это их время. Человек боится ночи, а звери нет.

Конечно, Хлапич и Гита тоже боялись, оказавшись ночью на большой дороге, но с ними был верный пес-Бундаш, который ничего не боялся, а только весело бежал перед ними, помахивая хвостом и поглядывая на Хлапича словно говоря:

— Не бойся! Я тут, как дома! И эту дорогу отлично знаю!

Через некоторое время, Гита опять взмолилась:

— Хлапич! Давай немного передохнём, я не могу больше!

Разумеется, Гита была младше Хлапича и силёнок у неё было меньше, да ещё на ней были шёлковые туфельки, тогда как Хлапич был в сапогах…

— Гита пойми, наш путь очень далёк, а времени почти нет! Нам ещё надо пройти три села и один перекрёсток, — ответил Хлапич.

Когда Хлапич произнёс слово «перекрёсток», Гита сразу вспомнила все страхи вчерашнего дня — и бешеных коней, и перевернувшуюся повозку, и такого страшного Чёрного человека. А вспомнив всё это Гита начала плакать:

— Хлапич! Хлапич! А что мы будем делать, когда этот страшный Чёрный человек в своей повозке появиться тут на дороге!

Когда Гита начинала плакать, ничего другого для неё больше не существовало. Вот и сейчас она села на край дороги и закрыла лицо руками. Дальше идти было невозможно.

«Ну, и что же теперь делать мне?» — думал Хлапич. Он стоял перед девочкой и молчал. Оставить Гиту одну на дороге посреди ночи, — об этом не могло быть и речи, а одолеть этот путь вместе с ней и дойти до дома Марка до зари, тоже не представлялось возможным. В своём воображении Хлапич уже видел, как Чёрный человек уводит со двора красивую пятнистую корову и как плачет Маркова мама. А в голове у него крутились только слова: «Боже, что же делать? Что же мне делать?» Конечно, мой маленький читатель, Хлапич оказался просто в отчаянном положение. И неужели, ни одна живая душа, не придёт на помощь маленькому подмастерью, растерянно стоящему в глубокой ночи, посреди бесконечной дороги?!

 Вот так и стоял Хлапич, глядя то в одну сторону, то в другую, словно бы ожидая помощи.

И вот, глядя назад, в сторону города, Хлапич как-будто приметил, что по дороге что-то движется. Но со стороны заливных лугов поднимался предрассветный туман, да и луна зашла за тучу, так что рассмотреть, что там движется во тьме, — было невозможно. Только ему всё же слышалось, что там вдали что-то топочет…

Почему-то ночью никто, услышав шаги, не подумает: «Вот, идёт друг!». Нет, ночью всякий первым делом решит: «Вот, подкрадывается враг!».

Так подумал и Хлапич, когда догадался, что по дороге едет повозка.

На душе у него и так «кошки скребли», да ещё Гита, между всхлипами и стонами, укоряла его:

— Ой, Хлапич и зачем только мы двинулись в путь посреди ночи?

Только Бундашу, похоже, было всё нипочём — он весело нюхал воздух и дружелюбно вертел хвостом.

Повозка тем временем приближалась во тьме и тумане, и из-за этого тумана казалось, что она раза в три больше, чем была на самом деле. Можно было подумать, что целая гора движется ночью по дороге.

И вот, повозка поравнялась с Гитой и Хлапичем, и уже был виден человек, погонявший свою худую лошадёнку…

И тут сквозь туман прорвался лучик лунного света и осветил серебром всё вокруг — и повозку, и лошадь, и человека на облучке… И — о, чудо! Есть на свете счастье! Дети закричали от радости, потому что они узнали человека на облучке. Это был их недавний добрый знакомый… — Бедный корзинщик с ярмарки! Да, да, да — это был он!

 А это совсем и не было никакое чудо! Конечно, Бедный корзинщик оказался здесь вовсе не потому что Гита и Хлапич стоят в ночи посреди дороги и ждут его помощи. Нет, он ехал своим обычным путём, может только несколько раньше обычного, но это потому, что ему не спалось в эту ночь. К тому же, как вы помните, все его корзины были распроданы накануне, вот он и решил двинуться в путь пораньше, чтобы запасти побольше ивовых прутьев для новых корзин. А путь-то был обычный, каким он ездил часто и уже много лет, когда ни Гиты, ни Хлапича тут и в помине не было, да и быть не могло…

Итак, Бедный корзинщик ехал в ближний ивняк, набрать ивовых прутьев для своих корзин. В округе города хорошие ивы не росли, и ему приходилось ездить далеко-далеко. Так не поступал ни один другой корзинщик — те для своих корзин прутья просто покупали. Но наш Бедный корзинщик был беден и всё делал сам, и на совесть. Потому и корзины у него были лучше чем у других — и это-то понятно. Но вот, почему он умудрялся быть самым бедным корзинщиком в городе, если плёл самые лучшие корзины, из самых лучших ивовых прутьев — вот это-то совсем не понятно! Ни Хлапич, ни Гита не имели об этом ни малейшего понятия, да и не до того им было! Но интересно, что даже и великие мудрецы, живущие в этом городе и пишущие умные толстые книги, на этот вопрос — тоже совершенно не знали ответа…