Когда мастер Мрконя начал вот так хвалить Хлапича, тот от непривычки не знал куда себя деть. Вначале он начал скрести у себя за ухом, потом стал наводить лоск на свои лаковые сапожки рукавом своей красной рубахи… И, в конце концов, совсем застеснявшись, догадался перевести разговор с себя на другую тему и спросил:

— А сейчас, когда прошло столько лет, и вот, если бы вдруг она нашлась и появилась бы тут, на вашем пороге, вы смогли бы узнать вашу дочку Марицу?

— Эх, не найти нам нашей девочки! — печально ответила жена мастера, и смахнула украдкой слезу. — А вот опознать её, мы, конечно, смогли бы всегда.

— А как бы вы узнали сё сейчас, если она была тогда такой маленькой? — спросила Гита, которая и сама чуть не плакала от жалости к этим людям и от собственных мыслей о своих потерянных отце и матери, которых она, даже встретив, наверное бы, не узнала.

— Узнали бы, как же… — ответила жена мастера, — когда Марица была совсем крошкой, схватилась она за нож, и порезалась. С тех пор у неё на пальце остался шрам в форме креста. Так сказала бедная женщина, не ведая, что сейчас произойдёт…

Вы когда-нибудь видели, как обнимает мать своё дитя, потерянное много лет назад? Если нет, то сейчас вам выпадет такая возможность. Потому что Гита и была той малышкой Марицей, потерявшейся много лет назад на ярмарке, и носившей на пальце шрам в виде креста.

— Мамочка! Моя милая мамочка! Так ты нашлась! Это я твоя Марица! — закричала Гита и бросилась на грудь несчастной женщине.

— Марица! Сердечко моё! — ахнула та в ответ, и прижала Гиту к сердцу. Потому что её сердце весь этот день, что-то всё предчувствовало… но разве умеем мы слушать своё сердце?

Ни два, ни три, а целых сто раз они начинали обнимать друг-друга, а в комнате звучали только счастливые и радостные всхлипы.

И мастер Мрконя не мог сдержать слёз, он бросился к Гите, и от счастья, лишившись дара речи, просто положил руки на её красивую головку. И можно было подумать, что от счастья и вся их комнатка засияла золотым светом.

А Хлапичу в этот момент вдруг показалось, что он — в церкви! Поэтому он опустил глаза и сложил руки — не зная почему, он решил, что так оно будет правильно.

Ещё долго они не могли отпустить друг-друга. Ещё долго говорили они и говорили, и никак не могли наговорится… Они сидели обнявшись… а Хлапич смотревший на них со стороны, вдруг понял что видит чудо: девочка обнимавшая только что найденных отца и мать, с каждой минутой будто всё больше возвращалась в свою семью, всё больше любила своих родителей, как и они — её; и с каждой минутой всё дальше уходили горе и разлука, и всё больше становилось радости и счастья! Разве ж это не чудо?

Конечно, мастер и его жена теперь называли свою девочку «Марицей», но мы и дальше будем продолжать звать её «Гитой», зачем нам менять имена героев нашей истории, когда и сама история подходит к концу…

Да и Хлапич с нами согласен, он даже сказал:

— А я тебя и дальше буду называть Гитой. Когда я произношу «Гита» у меня словно всё, что приключилось с нами встаёт перед глазами. А когда я говорю «Марица» я ничего не вижу, как будто вообще ничего не сказал!

— Довольно нам приключений, друг мой, Хлапич, — засмеялся мастер. — Никогда мы уже не узнаем, кто украл нашу Марицу тогда на ярмарке и отдал её владельцу цирка. Хотя вполне возможно, что это был тот же Чёрный человек, который и теперь ограбил меня, и оставил в лесу на верную смерть, и который, продал вороного коня тому же владельцу цирка. Но если бы не ты, мой дорогой Хлапич, никогда бы наша Марица не нашлась и не вернулась к нам.

— Ну, хватит меня хвалить! — заупрямился Хлапич.

— Если бы Вы не были со мной так строги, я бы никогда и не сбежал от Вас, а если б не сбежал и не пустился в путь, куда глаза глядят, — вряд ли встретил бы Гиту… Так, может это всё, вообще, Ваша заслуга! Кто знает?

Вообще-то Хлапич правильно говорил. Ведь когда один человек другого хвалит, то зачастую не известно: точно ли это по адресу? Потому будет лучше, если эти двое за своё счастье, вместе поблагодарят Бога!

Так они и поступили.

На следующий день, мастер и его жена первом делом купили Хлапичу и Гите новую одежду. А затем и сами облачившись во всё самое лучшее, отвели их в церковь. Когда же они ступили под церковный свод, весёлым солнцем засияли все окна, и тогда они догадались, что это сам Бог радуется счастью, которое он им послал…

 Когда все вернулись из церкви, Хлапич сказал:

— Есть у меня тут ещё одно недоделанное дело. Прошу Вас, Мастер, отпустите меня на полчаса.

Мастер, конечно, разрешил, ведь сейчас было всё по-другому, чем тогда, когда Хлапич в своих зелёных штанах изображал зелёного лягушонка.

А Хлапич взял букет полевых цветов, тот, который он собрал по дороге, из красных маков, белых ромашек и голубых васильков и сказал:

— Я кое-кому обещал цветов из путешествия принести…

На удивление, Хлапич был очень аккуратным и умным, несмотря на страшные и очень опасные события, происходившие с ним на его пути, он не забыл о том, что обещал принести цветы одной служанке, той, которая — помните? — поклялась что будет сама носить крынки с молоком по лестнице, и тем самым помогать старому-престарому молочнику.

Хлапич пересёк весь город, неся с собой букетик цветов. Он сразу узнал тот высокий дом, взбежал на третий этаж и позвонил в дверь.

Служанка, открывшая дверь, сначала даже опешила, увидев Хлапича столь богато и красиво одетым. Но, конечно, она его сразу узнала, ведь хорошие люди узнают друг-друга не по одёжке, а по глазам.

— Барышня, вот, я вам принёс обещанные цветы! — сказал Хлапич и протянул ей букет из маков, ромашек и васильков.

— Ух, ты какой галантный! — засмеялась служанка.

— Держишь, значит, своё слово! Ну, потому-то, тебе и везёт! Есть у меня для тебя письмо! Если бы ты не заявился с цветами — то никогда бы его не получил!

Хлапичу, с которым, как вы знаете, много чего случалось во время его путешествия, ещё не разу в жизни не случалось получать писем, поэтому он немного удивился и даже заволновался, пока служанка ходила в свою комнату за письмом. Вернулась она с большим конвертом и, вручив его Хлапичу, сказала:

— Это письмо принес какой-то парнишка-посыльный, сказавший, что старый молочник умер от старости, — царствия ему небесного! А это он перед смертью написал и просил передать тебе, если ты вдруг заявишься сюда, ведь где тебя ещё искать он не знал… Это я ему рассказывала — каждый раз, как спускалась за молоком, что ты обещал мне принести сюда букет полевых цветов — ну, за мою помощь ему, старому молочнику, то сеть!.. Вот, так и вышло!

Служанка всё говорила и говорила, а Хлапич вертел в руках конверт и думал, что же ему делать с письмом, и не подарить ли его, например, служанке вместе с этими цветами?

«Нет, в этом же совсем нет смысла!» — наконец решил Хлапич, — «на конверте же ясно написано: „Подмастерью Хлапичу“, а на всём белом свете я один такой, значит оно послано, действительно, мне!».

Решив так — Хлапич, решительно распечатал письмо.

И правильно сделал. И вам я советую всегда поступать так же, потому что письмо кажется страшным только пока оно запечатано, и ты не знаешь, что в нём.

А в письме, которое распечатал Хлапич, было написано большими буквами, что старый молочник умер не оставив ни детей, ни родственников, ни знакомых. И что на смертном одре он вспоминал добрым словом подмастерье Хлапича, и решил оставить ему в наследство свою тележку и своего ослика. И главное, что:

В верхней и нижней части письма стояли ещё какие-то буквы и цифры, возможно, это было название документа и подпись, но Хлапич, ни тогда и после их так и не прочёл. Когда он понял, что теперь он владелец тележки и ослика, его больше не волновало, на каком это бланке написано и кто этот документ подписал.

Его сердце было преисполнено благодарности, и он прокричал:

— Какой добрый старик! Как мне жаль его и как бы я хотел его поблагодарить! О, если бы он мог увидеть, как мы с Гитой будем ухаживать за его осликом! Спасибо Вам, барышня! До свидания! Я страшно спешу — мне надо рассказать Гите эту добрую весть!

И Хлапич уже хотел броситься вниз, по ступеням.

Но в это время из своих покоев вышла благородная дама, у которой служила эта весёлая служанка. Дама эта была очень строга и носила чёрное шёлковое платье, а на голове у неё красовался белый кружевной чепчик.

Она, конечно, слышала от своей служанки о весёлом и славном подмастерье. И вот сейчас, когда она его увидела собственными глазами и услышала его вежливую речь, ей пришло в голову взять Хлапича к себе в воспитанники, и направить его в школу для богатых детей.