Две последних покачались-покачались, жалобно приговаривая «ой-ё-ёй» и «ай-я-яй», но устояли.

Кегли оказались не только веселыми, но и живыми. Их глаза блестели сквозь вырезанные в дереве дырочки. Они падали с криками: «бумс!», «опс!», «бух!». У них были самые настоящие ножки. Упав, они болтали этими ножками в воздухе, у одной кегли даже мелькнула кружевная нижняя юбочка.

Гусеница меланхолично пожевала своими мощными челюстями и метнула второй шар. Снова все восемь кеглей завалились. Но на этот раз было видно, что она жульничала. Шары она кидала не так уж метко. Просто кегли ей подыгрывали — друг за дружкой с громкими криками валились на пол, когда шар еще только приближался к ним.

— Эй, Гусеница, нечестно. Начинаем по-новой.

Питер нажал красную кнопку, потом зеленую — на табло снова загорелись нули. Гусенице это не понравилось. Она угрожающе приподняла верхнюю часть своего туловища, показав бледное брюшко с синими полосками. На голове у нее вздыбился похожий на корону хохолок.

Она раскачалась из стороны в сторону, и дети отступили подальше: после такой демонстрации недружелюбия следовало ожидать неприятностей. Но Гусеница молча собрала шары, подала им один и отползла в сторону.

— Короче, она пропускает ход. Джордж, давай ты теперь, — скомандовал Питер хриплым от волнения голосом.

Джорджа так рассмешили кегли, что руки его ослабли и удар получился неудачным. Его шар задел за бок дорожки и еле-еле докатился до верещавших кеглей. Ни одна из них не упала. Кегли запрыгали от радости на своих тонких ногах.

Гусеница снова пропустила ход, больше она ни разговаривать, ни кидать шары не желала. А у детей игра шла хуже и хуже. Питер сбил всего четыре кегли, Брэнда — три, Джордж и того хуже — две.

Лампочки на табло сообщили вдруг, что Гусеница выигрывает. Несбитые детьми кегли засчитывались в ее пользу…

Шары становились все больше и тяжелее.

— Я… ых, не могу толкнуть, — пожаловался Питер писклявым голоском, какого у него прежде не бывало. Он попытался пихнуть шар, но только скользил кедами по полу, а шар не двигался с места.

— У червяка во рту огонь, — шепнула брату Брэнда.

Джордж впервые внимательно посмотрел на Гусеницу. Она смахивала теперь на дракона. На всех ее восьми ножках стали заметны чешуйки и когти. Только крыльев на спине не хватало.

Джордж впервые внимательно посмотрел на Гусеницу. Она увеличилась в размере или это Джордж, Питер и Брэнда уменьшились? Что, если через несколько проигрышей они станут размером с кегли, которые им надо сбивать? И от чего это у Гусеницы в животе бурчит — может, она глотает проигравших. Или превращает их в кегли?

Джордж с ужасом подумал, что веселые кегли — это бывшие посетители кегельбана. Он представил, как на него тоже наденут раскрашенную деревяшку с дырочками для глаз, заставят ойкать и сучить ножками.

Дети изо все сил толкнули шар и сбили две центральные кегли. Те упали, задевая соседние, и так, наподобие карточного домика, завалились все восемь. Гусеница подала им очередной шар. Все трое снова навалились и сбили семь кеглей. Счет сравнялся.

— Давай теперь ты, — кивнул Джордж Питеру. Он очень на него надеялся.

Питер выставил ногу, раскачал шар в руке, потом нервно хихикнул и положил его на пол.

— Ты чего?

— Они перебегают с места на место.

Кегли, действительно, не желали стоять на месте.

— Эй, Гусеница, опять не по правилам!

Гусеница повернула свою глазастую голову, и баловные кегли замерли, как неживые.

Питер снова раскачал шар, но не бросил.

— Не могу, — виновато хихикнул он, усаживаясь на пол.

— Эх ты, слабак…

Пришлось Джорджу бросать два последних шара. Табло показало финальный счет.

— Ура! — и мальчишка запрыгал по игровой дорожке.

— Святой Джордж победил червяка, — рассмеялся на полу Питер. Он так и не избавился от приступа смешливости.

Веселья добавили кегли. Заслонка начала опускаться, как занавес в театре. Кегли повели себя по-актерски: упавшие застонали, притворяясь ранеными, а две устоявшие раскланялись.

Гусеница собрала все восемь шаров и подползла к Брэнде, сразу остановив смех и ликование.

— Когда я стану красавицей с большими крыльями, никто не назовет меня противной, — прошипела она в лицо девочке. — Но вы не знаете, сколько мук одиночества надо пережить для этого. Требуются терпение и постоянная работа над собой. Терпение и работа…

Пожевав, она зацепилась за веревку и уползла наверх. Игра в веселые кегли завершилась.

Дети посмотрели на табло — вдруг, там зажгутся какие-нибудь важные указания? Но неожиданно из кармана Джорджа понеслись покряхтывание и распевки.

— Давненько вас не слышали, — обрадовался он, открывая шкатулку.

Вместо бумажного цветка там теперь лежали часы путешественника — с крышкой и золотыми цифрами. Подобные красовались в чайном шкафчике у них дома. Их вручили Филиппу Скидмору за десять лет работы на заводе. На них было выгравировано имя известной часовой компании Дэлвей. Циферблат нарисовался прямо на глазах.

Превращения еще не завершились, потому что мелькнули старые подсказки — исчез хвостик надписи про фруктовый аромат, а украшавшая бумажный цветок виньетка вытянулась червяком, проползла по циферблату, заострилась, изображая летящее копье, и наконец застыла — в виде стрелки будильника.

— Они настоящие? — спросила Брэнда.

— Да здесь ничего нет настоящего, — Джордж поднес часы к уху. Они тикали, но стрелки замерли на шести ровно.

Он нажал на кнопку, и из часов понеслась песенка-жужжалка:

— Ничего не понимаю, — начал отчаиваться Джордж.

Поют о стрелках, а они куда-то исчезли. И что произойдет в этой самой «Перепелке и уже»? Может быть, игра — просто бессмысленная трата времени? — впервые подумал Джордж.

Дети вышли на улицу. В их поисках появилась новая, хотя и непонятная цель, и вот теперь они без толку кружили по быстро пустеющей ярмарочной площади. День приближался к концу, горожане расходились по домам и трактирам.

— Где ты пропадал вчера? — спросил один прохожий у другого.

— Сидел в «Перепелке и уже»…

— Трактир, вот что надо искать! — толкнули мальчишки друг друга.

Они изучили соседние улицы, перечитали попавшиеся на пути вывески. Здесь были пабы «Ослиные уши», «Дерущиеся петухи», «Белая лошадь» и даже закусочная «Горелый блин». Но того, что требовалось найти, не было.

Тогда они стали читать все указатели подряд. Уже в сумерках на глаза им попалось скромно выведенное на табличке: «Перепелка и уж — домашние пироги, другая вкусная еда». Дети свернули за угол, куда показывала металлическая стрелка. Там была узкая безлюдная улица с облупленными домами. Даже у глиняных птичек на крышах были отбиты хвосты или головы. Мало где горел свет, жизнь едва слышалась в этом месте. Ну кто захочет жить в Кривом закоулке?

Такие трущобы всегда соседствуют с центральными площадями. Пройдешь несколько шагов в сторону от шумной нарядной ярмарки и попадешь в место тихое и темное, где что-то опасное притаилось, поджидая тебя. Забредешь сюда и обратно живым не вернешься.

Сверху тенью метнулась птица. Дети прижались к стене. Им предстояло пройти этот Кривой закоулок до конца — ради того, чтобы наткнуться на привинченную к облупленной стене другую стрелку, на котором просто было написано «Вкусная еда».

Мостовую давно никто не подметал, на ней валялись кучи грязи и мусора. Джордж чуть не попал ногой в одну, и отпрянул назад: куча разбежалась в стороны, развалившись на множество темных комков. Комочки эти то ли пищали, то ли свистели: «Идут, идут!». Жуть.

— Догадываетесь, из кого здесь пироги домашние делают? — сказал Питер.

— Из кого же? — Брэнда перепрыгнула через очередную кучу, потому что берегла свои новые праздничные туфли.

Она думала, Питер скажет что-нибудь про этих маленьких тварей.

— Из девчонок в красных туфельках их тут делают, — ответил Питер.

Брэнда сразу схватила брата за руку:

— Пошли обратно.

— Еще чего! — сказал Джордж сестре. — Не ной!

Он решил играть до конца и был уверен, что конец этот непременно будет победным.

Их догнала птица, которой они недавно испугались — снова забила крыльями перед лицами. Это оказался почтовый голубь, и что-то ему нужно было от детей.

— Мой знакомый голубь, — оживилась Брэнда.

— Не может такого быть, — возразил Джордж. — Здесь их столько, перепутать легко. И потом, твой голубь разговаривать умел.