Наконец наступил день рождения. Джордж получил в подарок новые компьютерные игры и проигрыватель дисков — от родителей, набор принадлежностей для пэйнт-бола — от приятеля Питера Вэста. Брэнда просто нарисовала поздравительную открытку. Но самый невероятный подарок, как всегда, был от тети Мэри. Она купила племяннику дорогущий набор для постройки робота с микропроцессорами. Тетя специально оставила ценник на коробке, чтобы Джордж узнал — робот стоит целых сто семьдесят фунтов! Дороже камня из «Лавки Древностей».
А бабушка вручила Джорджу очередного плюшевого медведя.
— На цыпочки приходится вставать, — расчувствовалась она, по своему обычаю целуя его в светлую прядку над лбом. — Ты мой хохолок!
— Ладно, ба, — отстранился Джордж. — Я уже большой.
Хотя Джордж и был обычным мальчишкой-кокни — с серыми глазами, веснушками, в кроссовках и испачканных на коленках джинсах, — люди часто посматривали на его двухцветную голову, где в темно-русых волосах выделялась светлая прядка. Джордж расстраивался, а родители утешали сына: «Это очень красиво. За тобой девушки будут бегать, когда подрастешь». «Не переживай, волосы — явление временное», — хлопал себя по лысине отец. «Совсем не обязательно ему лысеть, — вступалась за Джорджа мама. — Он не в твою породу пошел, а в мою». «Зато Брэнда — моя копия! — радостно объявлял старший Скидмор, прижимая к себе дочку. Глаза — мои, уши — мои, лысина… ну, это дело наживное», — рассуждал он под протестующие вопли Брэнды…
Вот Питер Вэст никогда не иронизировал по поводу внешности Джорджа. Они подружились ещё в первом классе и с тех пор подрались только один раз.
Вэст был надежным товарищем, поэтому Джордж решил показать ему свой камень.
— А это ты где взял? — спросил Питер, приподнимая крышку стоявшей на полу шкатулки. Музыкальный механизм сразу пришел в действие — скорбно зазвучала мелодия, которая преследовала Джорджа все эти дни.
— Нашёл, — соврал он. Питер приподнял светлые бровки: такие дорогие шкатулки на дороге не валяются, — но его отвлекла неожиданная находка:
— Смотри-ка, здесь потайное отделение! — он достал из шкатулки пожелтевшей листок. — Письмо!
Джордж вырвал бумагу из его рук и начала в волнении читать:
Шлю Вам самый темный… Нет, не темный, а теплый!
«… теплый искренний привет.
Всё вижу наши прогулки в парке. Не сочтите меня смешной — прошлое теперь предпочитаю любой новинке.
Сидя у осеннего окна и посылая ненастной погоде тихие проклятья, часто думаю о Вас. Без сожаления буду до самого конца вспоминать молодость… Наконец мы начинаем ценить роли, которые пришлось играть — охотно или вопреки желаниям — в спектакле жизни.
Дарю Вам тринкет-шкатулку. Только прикажите человечку: „Спрыгивай!“, — он задвигается. Это такой вертун, будет бегать и танцевать с забавными ужимками.
Музыка из ларца льется чарующая.
Ваша, Азалия».
Письмо было написано дамским витиеватым почерком и пахло старым одеколоном. Пока мальчик читал, ему показалось, что человечек одобрительно кивает головой в такт словам.
«Бабушку тоже зовут Азалия, — подумал Джордж. — А ведь она недавно рассказала мне об этой шкатулке. Сказка-то и не сказка вовсе». Так вот что бабуля в молодости натворила! Лучше держаться от этого Тринкета подальше. И зачем он обещал фарфоровому карлику, что будет с ним дружить… А! Это всё равно было только во сне.
Шлю привет в смешной новинке
И проклятья без конца,
— снова закрутилось в голове.
Эти слова принадлежали шкатулке, никак не памяти Джорджа, и это его испугало. Потрясенный мальчик засунул письмо обратно:
— Разобью шкатулку, или выброшу.
— Да ты что, лучше мне отдай, — удивился Питер.
В комнату заглянул отец, и Джордж спрятал шкатулку за спину.
— Подарки рассматриваешь? А гости ждут! — весело напомнил Скидмор-старший.
За столом всем опять пришлось слушать тетю Мэри. Филипп Скидмор ее недолюбливал, хотя она и приходилась родной сестрой его жене. Встречаясь со свояченицей, он выдавливал из себя сдержанное — «здравствуй, Мэри», зато прощался всегда от души.
Несколько месяцев назад пластический хирург заменил данный ей от природы нос на маленький и аккуратный. После этого Мэри приравняла себя к совершенству и увешала весь дом собственными портретами, выделив над камином место для самого большого. Художник изобразил ее такой, какой она собиралась стать после еще нескольких пластических операций.
Она раздражала Филиппа Скидмора ещё потому, что считала себя самой умной и предпочитала читать наставления каждому члену его семьи, в том числе ему самому, словно он был школьником. Основанием для этого тетя считала своё богатство, доставшееся ей после развода с мужем-миллионером.
Вот и сейчас, сначала она громко оповестила собравшихся о том, что бутылка вина, которую она недавно пила на альпийских лугах, стоила дороже автомобиля Скидморов. Потом продемонстрировала все свои браслеты и кольца.
А затем решила, что пришел черед напомнить о собственной образованности. Она окончила факультет психологии (только диплом не успела получить), а также двухнедельные курсы белой магии, после чего стала называть себя специалистом. Тетя, по её словам, прекрасно разбиралась в магических травах.
— Пэмми, дорогуша, — обратилась она через весь стол к своей сестре. — Тебя терзают внутренние проблемы. Я вижу это по твоему лицу. Но мы выведем их отваром из анютиных глазок.
— Да нет, нет! Я в порядке, — добродушно ответила та, направляясь на кухню. Ей и в голову не приходило, что сестра говорит это от зависти: Мэри давно уже было невыносимо наблюдать спокойное счастье Скидморов.
— Подумай как следует, — не отставала тетя. — Если муж страдает комплексами, это переходит на жену!
— Чем-чем я страдаю? — насмешливо переспросил Скидмор-старший.
— Ну, неуверенностью в себе по причине непроходимой бедности, я думаю!
— Опять ты за своё! — еле слышно выговорила бабушка Азалия старшей дочери.
Тетя Мэри поджала губы и принялась ожесточенно массировать самый большой бриллиант на пальце. Она приготовилась к долгой схватке с родственниками, но в это время на кухне запищала духовка.
— Скидмор, мне нужна помощь, — позвала отца мама. И Джордж услышал, как на кухне она принялась ему выговаривать:
— Филипп! Потерпи немного! Мы видим ее всего трижды в году.
— Да, но мы не записывались к ней на консультацию! — не соглашался отец. — Мэри всегда разговаривает с нами, как с неполноценными людьми!
— Она — успешная женщина…
— А мы, значит, неуспешные?
Мама ничего не ответила.
— Тогда скажи, откуда в ней столько злости? — возмутился отец. — Счастливые люди такими не бывают!
— Всё-таки она — родная сестра мне, — оправдывалась мама. — Получается: подруга на всю жизнь.
— Не знаю — не знаю! Друзья должны помогать другу другу. А она только унижает!
— Может, она и вправду несчастлива.
— Разве можно быть несчастливой миллионершей? — с иронией спросил отец.
Действительно, подумал Джордж, должно быть здорово сидеть в особняке и наблюдать, как работники стригут деревья в твоем саду, чистят огромный бассейн. Он не первый раз слышал эти родительские перепалки из-за Мэри и всегда принимал сторону отца. Но сейчас он поймал себя на мысли, что уважает тетю.
— Да я взвыла бы от тоски в ее пустом стерильном доме — без детей, собаки и тепла, — шепнула мама.
— Эй, ты меня забыла перечислить, — шутливо возмутился отец, и мама рассмеялась.
А Джордж подумал совсем иначе: «Я бы переселился в тётин огромный дом и с удовольствием покомандовал там вместе с ней!» — и сам себе и удивился. Ведь прежде он даже представить себе не мог, что проживет хотя бы день с этой фурией! Похоже, его характер изменился в последнее время. А началось это с кражи в «Лавке Древностей». Он будто раздвоился. Одна его половина стала вредной и нечестной, а вторая её осуждала. И что с ним, с Джорджем, будет дальше?!
Напряжение за столом тоже быстро прошло. И там упомянули бассетиху. Брэнда спросила:
— Бабушка, а наша собака — тоже кокни?
Перед этим бабушка говорила про язык кокни. Они заменяли нормальные слова, подбирая к ним рифму. Подружку называли кружкой, лестницу — кудесницей. И свободно общались между собой, никто чужой их понять не мог.
Кокни были людьми бедными, но веселыми. На праздники, чтобы шикарно выглядеть, наряжались «жемчужными королями и королевами» — в щедро обшитые перламутровыми пуговицами костюмы и платья. В те времена настоящим лондонским кокни считался тот, кто родился в районе, куда доносился звук колокола их церкви Сент-Мэри-ле-Боу. Но после войны они начали переселяться с востока Лондона в пригороды, вроде Хорнчёрча, где жили Скидморы.