Льдина проскальзывает под деревом, верёвка разматывается, натягивается. Сучья трещат, толстая ветвь скрипит, льдина наклоняется, Юрий вот-вот соскользнёт в воду.

Свободной рукой я хватаю его за шею, другой держу верёвку. Накатывает тошнотворный страх, что льдина сейчас вывернется из-под нас и мы угодим в воду, но в следующий миг она набирает ход, несётся к берегу и с размаху врезается в него.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Поднимайся! Живо! — ору я Юрию.

Он с трудом поднимается на передние копыта, упирается задними в льдину, отчего та почти встаёт ребром, и плюхается грудью в снег на берегу, его задние ноги болтаются в реке.

Я пробую встать, теряю равновесие и оказываюсь по пояс в воде. Я жду, что холод обожжёт меня, но медвежья шерсть на ногах спасает от наихудшего. Для устойчивости я впиваюсь когтями в мёрзлое дно и огромным усилием поднимаю себя из воды.

— Мышеловчик? — зову я.

— Тут я, тут. — Его усики щекочут моё ухо.

Я вытаскиваю Юрия на берег под ближайшую ель, её пышные нижние ветви укрывают его от ветра. А сама без сил валюсь рядом, пытаясь отдышаться. Поплотнее запахиваю на груди тулупчик, но он насквозь промок, и меня колотит от холода.

— Тебе надо обсушиться и отогреться, — Мышеловчик заглядывает мне в глаза, — не вздумай засыпать.

Но я так промёрзла и выбилась из сил, что глаза слипаются, и я проваливаюсь в сон.

Просыпаюсь уже в темноте, холодная как ледышка.

— Налима мне в глотку! — стрекочет мне в ухо Мышеловчик. — Битый час бужу, толку никакого. Короче, надо уходить.

— Что случилось? — хриплым со сна голосом спрашиваю я. На губах хрустят крошки льда.

— Волки, — шипит Мышеловчик, — целая стая, окружают. Не иначе, лося твоего унюхали.

Глава 12. Волчья стая

Юрий весь окоченевший, неподвижный как мертвец, дыхание еле слышится. Я растираю ему шею и грудь, пока он не начинает оживать.

— Схвати-ка его покрепче, — повелительно рявкает Мышеловчик.

— Это ещё зачем?

— Затем, что он сейчас учует волков и бросится наутёк, а они его без труда загонят, вон он какой квёлый.

Юрий делает глубокий вздох, открывает глаза, и я покрепче обхватываю его за шею.

— Волки! — пронзительно взвизгивает Юрий, вращает в ужасе глазами и силится встать.

— Эх ты, волчья сыть, — насмешливо фыркает Мышеловчик. Вспрыгивает Юрию на голову и нашёптывает ему в самое ухо: — Все-то вы, пища наша, одинаковые, чуть что, сразу улепётывать. Да только с волками этот номер не проходит. Загонят в ловушку — в чащу там или в овражек — и задерут, оглянуться не успеешь.

— Спасите! — визжит Юрий, его копыта судорожно бьют по земле.

— Хорош! Напугал беднягу до смерти. — Я сердито зыркаю на Мышеловчика и ещё крепче обнимаю шею Юрия. — Всё хорошо. Я защищу тебя. Обещаю. — Хоть говорю я это твёрдым тоном, никакой твёрдости и близко не испытываю. Но если Юрий уверится в моей силе, это, глядишь, и мне самой поможет собраться с духом.

— Вы теперь моё стадо? — Юрий перестаёт биться и переводит взгляд с меня на Мышеловчика.

— Пока что да, — киваю я, — поднимайся, да поживее!

Я помогаю Юрию утвердиться на копытах. Он ещё молоденький, но уже достаточно рослый, чтобы смотреть на меня глаза в глаза.

— Мы пойдём вдоль реки, — говорю я и вглядываюсь в тёмный берег вверх по течению. Я пытаюсь прикинуть, далеко ли до ближайшей хижины Анатолия. Не знаю, где мы находимся, а в такой темноте с картой не сверишься.

Мышеловчик поворачивает нос к сосняку в противоположной от берега стороне:

— Чую, там еду готовят и вроде кто-то песни горланит.

Я тоже настораживаю уши и принюхиваюсь. Но никакого пения не слышу и запаха готовящейся пищи не улавливаю.

— Ты уверен? Помнится, на карте хижина Анатолия у берега, а вовсе не в сосняке.

— Ещё бы я был не уверен, — Мышеловчик огрызается так сердито, что я опускаю голову и покорно иду в сосны, куда он показал. Промороженная одежда стоит на мне колом, а сама я продрогла до костей. Если мы даже спасёмся от волков, нам всё равно требуется убежище, чтобы пережить эту ночь. Похоже, что, вопреки значку на карте, хижина Анатолия и правда стоит поодаль от речки.

Сквозь шум и треск, с какими мы с Юрием продираемся через густые заросли деревьев, невозможно расслышать, преследует ли нас стая. Но если да, то волки точно идут за нами по пятам.

Мышеловчик ведёт нас вниз с холма, недовольно ворча себе под нос, что прогулка слишком затянулась, и без конца шикает на нас, чтоб не шумели. Куда там, мы съезжаем со склона, покрытого скользкой снеговой кашей вперемешку с землёй, и сваливаемся в кучу-малу у подножья, разбрызгивая ошмётки грязи.

Вдруг Юрий вскрикивает — так же пронзительно и страшно, как когда провалился в полынью. Я сердито зыркаю на него, но замечаю, что у него на спине шевелится какая-то тёмная тень.

Волк. Зубы щёлкают, впиваясь Юрию в крестец.

Прежде чем я успеваю дёрнуться, ещё один волк стремительной тенью обрушивается на Юрия и вонзается зубами в его заднюю ногу. В следующий момент третий волк приземляется на передние ноги Юрия.

Я оцепенело перевожу взгляд с одного волка на другого и никак не могу сообразить, что делать. От паники сердце несётся вскачь, в голове туман. У меня на плече трясётся мелкой дрожью Мышеловчик — и в следующий миг бросается в гущу схватки.

В темноте он рыжей молнией мелькает среди волков, разя их острыми зубками. Раздаются жалобные взвизги, рыки, рявканье. Мышеловчик кусает носы, распарывает уши, впивается в веки. Движения его так стремительны, что волки не успевают схватить его.

Юрий пошатывается, лягает волков, а сам пытается отойти. Его копыто вдавливается в брюхо волка, тот визжит от боли. Но тут же вскакивает и скалит длинные острые клыки.

Наконец я очухиваюсь, закостеневшие мышцы приходят в движение. Я отбрасываю Юрия в сторону, из моего нутра вырывается громоподобный рёв, и от его мощных раскатов лес вздрагивает всеми своими деревьями.

Волки в мгновение ока прыскают под деревья. Я смотрю им вслед, чувствуя, как лёгкие горят огнём, и никак не соображу, чему больше изумляться — тому, что я исторгла из себя звериный рёв, или тому, что он разогнал волков.

— Идём, не то они соберутся с силами и снова нападут.

Мышеловчик взбегает по моей руке. Он ещё весь дрожит, облизывает кровь с клычков, и тут до меня доходит, что он и правда трясётся не от страха, а от ярости.

— Ты был неподражаем, — шепчу я Мышеловчику, перелезая через канаву, чтобы подойти к Юрию.

— Сам знаю, — Мышеловчик обворачивается вокруг моей шеи. Его тельце пышет жаром, — и нечего тут корчить удивление. Разве я не указывал тебе на свои отменные охотничьи качества?

Юрий жалобно стонет, и я как могу осматриваю в тусклом свете звёзд его раны. Спина и ноги в укусах и отметинах от волчьих когтей и сочатся кровью, на крестце глубокий открытый порез. Такие раны Мамочка пользует листьями алоэ и бальзамом собственного изготовления из пчелиного воска, настоя на семенах сандалового дерева и ещё каких-то секретных составляющих. Даже воспоминание о его аромате, и то способно исцелить.

— Ты как, Юрий? — Я легонько треплю его мягкую плюшевую шею.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Везде болит, — кряхтит Юрий, — и я весь продрог.

— Давай, шевели копытами, — подгоняет Мышеловчик, — идти всего ничего.

Мышеловчик сидит у меня на плече и показывает, куда идти, а я как могу расчищаю путь Юрию, но тот всё равно застревает в спутанных побегах и зарослях колючих кустарников. Хотя мои мышцы работают в полную силу, я по-прежнему отчаянно мёрзну. Окружающий лес дышит враждебностью и словно не желает пропускать нас дальше.

Наконец, вопреки порывам злого встречного ветра, мы выходим к месту, где сквозь утыканные колючками ветви пробиваются жёлтые огоньки. Я втискиваюсь в просвет между стволами двух старых покрытых наростами деревьев, и те как будто нарочно сдвигаются, чтобы зажать меня, но я успеваю разглядеть опушку леса и угол хижины.