Голова у меня идёт кругом, мысли сталкиваются, вращаются, как в бешеных водоворотах ледохода. Я теряюсь: верить ли мне сказке, оплакивать ли моих родителей или злиться на этого неведомого мне Горыныча? Я даже не знаю, что он вообще такое, дракон этот огненный.

— Анатолий, может, что и приукрашивает, но кое-что в его россказнях правда, — Валентина подходит ко мне, сжимает мою руку, — отважно сражалась твоя мама, доблестно. Но она погибла.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

По моей щеке катится слеза, я вытираю её, а из потолочной балки мигом вырастает виноградная лоза и обвивается вокруг моих плеч, как будто обнимая меня.

— И тогда пришла твоя мама сюда, — Валентина горделиво оглядывает свою горницу, — попировали мы с ней, песни попели, танцы потанцевали. С собой к звёздам унесла она свою отвагу и о том лишь горько сожалела, что не увидит, как ты расти будешь. Очень-очень тебя она любила.

— Она меня любила? — Тугой узел, который стягивал мне грудь, потихоньку ослабевает. Я хочу заглянуть Валентине в глаза, понять, не врут ли они, но из-за слёз вижу лишь расплывчатый силуэт.

— Что твоя мама любила тебя — такая же истинная правда, как то, что звёзды светят в небе! — На лице Валентины сияет улыбка, и от радости моё сердце разбухает.

— Не хотела она оставлять тебя, но знала, что твоя бабушка позаботится о тебе.

— Моя бабушка?!

— Царица-Медведица.

Я ошеломлённо разеваю рот, но не могу издать ни звука.

— Что с тобой? Тебе плохо? — Валентина озабоченно всматривается в меня.

— Царица-Медведица — моя бабушка? — с трудом шепчу я.

— Само собой, кто же ещё? — усмехается Валентина. — А кстати, не к ней ли ты намылилась? Повидаться да о ногах своих покалякать?

— Ну да, я иду в медвежью берлогу на склоне горы, — киваю я, — но я и вообразить не могла, что Царица-Медведица мне бабушкой приходится.

В голове вихрем проносятся истории о волшебном дереве, о проклятиях, медведях и огненных Змеях. Я сама не своя от возбуждения. Я вот-вот узнаю всё о своём прошлом.

— Так Царица-Медведица — моя бабушка, — повторяю я, перекатываю на языке новые для себя слова, как будто хочу почувствовать их вкус. Значит, меня не просто подбросили к медведице, а оставили на попечение родной бабушке.

— Выходит, Царь-Медведь…

— Твой дед, — подтверждает Валентина. — Его я тоже к звёздам проводила.

— А их сын, тоже проклятый жить медведем, сумел побороть проклятие и стал человеком…

— Да, и твоим отцом, — кивает Валентина.

Её слова, точно вспышки салюта, разгоняют тени в дальних закоулках моего ума.

— И своими медвежьими ногами я обязана семейному проклятию?

— Лучше считай их даром леса, чем проклятием, — улыбается мне Валентина.

Я мрачно изучаю свои ноги. Вспоминается наигранная улыбка Мамочки, плескавшийся в глазах Саши ужас.

— Так кем я рождена, медведем или человеком?

— А это только тебе решать, — хмыкает Валентина. — Но коли желаешь получше разузнать о медвежьем житье-бытье, к бабушке тебе самая дорога.

Внезапно избушка резко кренится, Валентина чуть не валится с ног. Я вцепляюсь в подлокотники кресла, но оно мгновенно проваливается сквозь пол. Собаки Анатолия вскакивают и, подняв морды к балкам потолка, разражаются истошным лаем. Тын гремит костями, Юрий на крыльце жалобно вскрикивает.

— Изба. Ну-ка, сидеть! — гаркает Валентина. — Чего всполошилась? Разве я сказала, что мы куда-то собираемся?

Но избушка ещё сильнее кренится из стороны в сторону и, кажется, всё выше поднимается на ногах. Тарелки валятся со стола и вдребезги разбиваются.

— Что это? — спрашиваю я, но мой голос тонет в шуме-гаме общей неразберихи.

— Иди сюда, сама увидишь! — кричит мне Елена и подзывает к открытому окошку. Я иду шатаясь, потому что пол под ногами ходит ходуном, как при качке. Я опускаюсь на коленки рядом с Еленой и хватаюсь за подоконник. Мимо мелькают деревья, уплывают вдаль. Длинная ветка ударяется в стенку избушки, и я подпрыгиваю от неожиданности.

— Ничего особенного. Посмотри. — Елена указывает куда-то вниз. — Просто избушка встала на ноги и пошла.

Земля далеко внизу, и в потёмках её почти не видно. Избушкины куриные лапы аккуратно ступают между стволами деревьев. Потом удлиняются, и мы поднимаемся над землёй. Заснеженные кроны деревьев исчезают внизу, и только яркая маслянистая луна висит над нами в чёрном небе.

Избушка набирает скорость, и у меня захватывает дух. Когда она подпрыгивает, моё тело отрывается от пола, невесомое как пушинка. Елена визжит от восторга, я тоже раскрываю рот, но почти захлёбываюсь морозным воздухом. Я чувствую стремительное движение вперёд, словно мы едем на санях, только в тысячу раз быстрее.

— Изба! Стой, кому говорю! — Валентина стучит помелом в балки. Она вся красная от злости, платок сбился набок. — Куда разбежалась, оглашённая? И когда только в ум войдёшь?

Мышеловчик вспрыгивает мне на плечо.

— А я знаю, куда изба намылилась, — стрекочет он мне на ухо.

— И куда? — кричу я, а ветер треплет мне волосы.

— Я сказал избушке, что мы пришли в лес за налимом, вот она и везёт нас на рыбалку.

Меня разбирает нервный смех. Дело не в налиме, налима мне и даром не надо. Но я только что узнала, что моих родителей убил какой-то огненный дракон, что моя бабушка — медведица, а кто я сама, и вовсе непонятно… Но почему-то мне всё ещё не верится, что родная мать любила меня, что лес полон колдовства и что в рассказах Анатолия много правдивого. И кажется, что теперь меня за каждым поворотом подстерегают новые чудеса.

— Видишь, мы движемся вдоль речки Серебрянки, — Елена указывает на блестящую под луной ленту, что извивается между деревьями. А я замечаю в отдалении кое-что ещё, отчего по жилам пробегает холодок страха и предвкушения: мы приближаемся к горе, где в пещере живёт моя бабушка, — к Синь-горе, и её одетая льдом вершина таинственно поблёскивает в свете звёзд.

— Изба! Стоять, кому говорят! — вопит Валентина и снова колотит помелом по балкам, но строптивая избушка переходит на резвый галоп. Собаки Анатолия притихли, Юрий на крыльце уже не повизгивает, Елена рядом со мной с улыбкой наблюдает, как мимо нас со свистом проносятся, сливаясь в одну сплошную ленту, окрестности.

Валентина всё ещё кричит на избушку, тщетно пытаясь остановить её. А я не хочу, чтобы избушка останавливалась. Пускай несёт меня к будущему, которое откроет мне все тайны прошлого.

Глава 16. Ловля налима

Избушка усаживается возле маленькой сторожки на тихой излучине Серебрянки. Лунный свет серебрит лёгкую дымку над водой. В западной стороне высится Синь-гора, в её ледяной шапке отражаются звёзды.

Я вскакиваю, порываясь тут же бежать на поиски моей бабушки-медведицы:

— Спасибо вам за стол и кров и за то, что подвезли…

Елена дёргает меня за рукав и прикладывает палец к губам, кивая головой на Валентину, которая заснула в кресле у огня.

— Мне пора, — шепчу я, переступая через разбросанные по полу глиняные черепки и прикорнувших кто где собак, чтобы снять с распялки свою просушенную одежду.

— Знакомые места, — стрекочет Мышеловчик. — Нигде так славно не ловятся налимы!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Он выпрыгивает в открытое окно и мчится в темноту.

Я не знаю, злиться мне на него или смеяться.

— Что случилось? — Елена поднимает брови, она явно не поняла, что прострекотал Мышеловчик.

— На речку побежал налима ловить, — я торопливо натягиваю на себя юбку, джемпер, потом тулупчик, — надо поскорее найти его, не хочу, чтоб он в лесу потерялся.

— Я с тобой, — шепчет Елена и крадётся следом за мной к передней двери, на ходу подхватывая тёплую шаль и головной платок. Избушка услужливо распахивает нам дверь, и мы выходим в морозную ночь.