Шофёр ещё раз созвонился с отцом, чтобы получить от него указания, и уехал — слышно было, как хлопнула дверь на кухне.

Бабушка с дедушкой встали под дверью гардеробной и, перебивая друг друга, умоляли Аню выйти.

— Сюда едет твой отец. Сам, — шептала бабушка. — Выходи, а мы скажем, что нашли ключ.

— Выходи, хуже будет, если придётся дверь ломать, — вторил дедушка.

— Да забудь ты про двери, там внучка твоя!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Двери всё равно сломают, — гнул своё дед. — Мне их не жалко. Но представь, как он разозлится, если узнает, что она там сама заперлась!

Аня не отвечала и продолжала двигать шкаф. Бабушка с дедушкой на её стороне, но вряд ли поймут.

Шкаф оказался на месте раньше, чем приехал разъярённый отец.

Аня покидала на полки всё, что было в гардеробной, забралась в шкаф сама. Зажгла фонарик, который обнаружила среди вещей, закрылась в шкафу изнутри.

Она сделала для своего спасения всё, что могла. Теперь остаётся только сидеть в шкафу, переписываться с Полиной и надеяться, что старая дверь выдержит.

Отец приехал, побился в дверь плечом, выругался и вызвал слесаря.

Слесаря ждали ещё минут сорок. Полина нашла у себя на компьютере папку с фотографиями, на которых были запечатлены их с Аней самые весёлые деньки.

Она высылала их по очереди: что-то Аня помнила, что-то случилось только в этой реальности.

Пришёл слесарь, начал вскрывать замок — оказалось, тот давно заржавел и рассыпался в прах.

На кухне снова хлопнула дверь — это приехала Варя. Ещё с порога она начала кричать о том, какая очередь была на кассе, как ей неправильно пробили рыбу и как она устала ходить за продуктами: такое алиби она себе придумала, чтобы отец не спрашивал, почему её нет в квартире бабушки и дедушки, если она отпросилась, чтобы приехать сюда.

Отец отмахнулся от старшей дочери — с ней он разберётся позже. Сначала — выломать дверь.

Позвали дворников: ещё полчаса на разговоры, раскачку и общую организацию.

Дворники навалились на дверь дружно, крепко. Отец стоял в стороне и давал указания.

Скрипнули, хрустнули, сломались швабры. Задрожал стол.

Дверь толкали и толкали без устали. Она поддавалась потихоньку, шажок за шажком, как старый шкаф, в котором сидела Аня.

Вот теперь стало по-настоящему страшно. Аня попрощалась с Полиной, написав ей: «Что бы ни случилось, мы с тобой — подруги!», и распихала телефоны по карманам. Выключила фонарик, обхватила руками колени и прислушивалась к мерным ударам за дверью и скрипу обмотанных бумажным скотчем колёсиков письменного стола.

Вдруг всё затихло. Дворники попросили о передышке. Бабушка тут же предложила им чаю с печеньем. Отец заклокотал, но бабушка успокоила его: после чая работа пойдёт бодрее, люди весь день на ногах, где им силы взять.

Отец остался и один продолжил биться в дверь. Иногда он останавливался и рычал в образовавшуюся щель: «Ты не представляешь, что тебя ждёт дома!» или «Я скоро доберусь до тебя, дрянь такая!»

Аня не отвечала. Да отец и не ждал ответов.

Сытые дворники вернулись и принялись за дело. Дверь заскрипела, сдвинулся столик, дрогнул шкаф. Ещё немного усилий, и дверь приоткрылась достаточно для того, чтобы внутрь кто-то проник. И отец начал протискиваться. У столика подломилось одно колесо, он накренился чуть набок и сбросил с себя гантель — прямо под ноги отцу. Тот инстинктивно отшатнулся, застрял в дверном проёме, но поднажал — и проник в комнату без окон.

— Я уже здесь, — сказал он холодным, безучастным тоном. — Лучше выходи сама.

Аня перестала дышать. Время превратилось в одну длинную, гудящую секунду.

Отец щёлкнул выключателем. Свет просочился в Анино ненадёжное убежище сквозь широкую щель. Надо было получше спрятаться, пока была возможность — вот сейчас он её увидит, сейчас увидит.

Слышно было, как отец молча ходит по крошечной комнате. И вот он рывком распахивает дверцу шкафа.

От неожиданности Аня кинула в него фонарик, потом свой телефон и телефон Полины.

— Вот же дррррянь! — прорычал отец и наступил ногой на телефон Полины. Раздался хруст.

Аня зажмурилась, вжалась спиной в стенку шкафа.

— Я уже здесь! — пропела Лаура.

Аня открыла глаза. Она сидит на полу, в своей комнате. В квартире — тишина. Вокруг — привычные стол, раскладушка и рисунки на стенах. Только сердце колотится сильно-сильно.

— Лаурочка! — воскликнула Аня и раскрыла объятья навстречу крохотной фигурке.

— Без нежностей. Я тебе не котик! — погрозила пальцем Лаура.

Аня поднялась с пола и пересела на раскладушку. Электронные часы на столе показывали 23:07.

— Так ты можешь и раньше двенадцати появляться? — удивилась Аня. — Я думала…

— Правильно думала: положено ровно в полночь. Но есть исключение: если автору желания грозит опасность, можно и раньше всё отменить.

— Мне грозила опасность? От папы? Что ты с ним сделала, он таким никогда не был!

Лаура уселась на электронные часы и принялась чистить ногти крохотной пилкой.

— А чего ты хотела? — усмехнулась она. — Насилие порождает насилие. Мы человека насильно вынули из той жизни, которая ему по душе, и ради твоей прихоти заставили деньги зарабатывать. Ему пришлось отказаться от своего призвания. А для этого — заморозить все чувства. Любовь, сопереживание, вот эту всю вашу человечью человечность. Как побочка — он перестал понимать, кто его любит, а кто — нет. Поэтому требует, чтобы ему подчинялись. Кто подчиняется — тот любит. Того, кто не подчиняется — надо подчинить. Вообще, если хочешь знать, у него крепко с головой уже не в порядке. Просто это пока не очень заметно. Он пока своих работников третирует, а они — люди подневольные.

— Зато с Полиной так здорово вышло!

— Это побочный эффект, — фыркнула Лаура и убрала пилку.

— Слушай, а давай мы только этот эффект с Полиной повторим? Вот чтоб папа не превращался в монстра, и вообще ничего не менялось, а только Полина снова стала нормальной и моей лучшей подругой!

— Это желание? — оживилась Лаура и взлетела к потолку.

— Подожди. Ты и Полину, как моего папу, лишишь возможности выбирать?

— Конечно. Любое изменение в настоящем — это лавина изменений в прошлом, — сказала Лаура, аккуратно опускаясь на стол. — Чтобы пустить реку по новому руслу, придётся задействовать стыд, чувство вины и много что ещё.

— Тогда желание отменяется. Что это будет за дружба? Я не хочу, чтобы кому-то в мире из-за меня становилось хуже, — сказала Аня.

— Тогда сразу надо было выбирать клад! — рассердилась Лаура.

— А клад не перевернёт мир? — удивилась Аня.

— Не перевернёт. Он уже есть, надо его только взять. А брать его будешь ты, как сумеешь. Я полечу с тобой в качестве проводника. Никто не должен знать про клад до того, как ты его добудешь!

— А если пожелать, чтобы клад сам попал мне в руки? — поинтересовалась Аня. — Могу я так сделать?

— Можешь. Но это, сама понимаешь, уже желание. Оно повлечёт за собой изменения. Которых ты хотела бы избежать.

Лаура уже не светилась и не блестела. Позолота осыпалась с её платья, драгоценные камни потемнели. Теперь она была похожа не на золотую куколку, а на крошечную уставшую женщину.

— Такое уже было, да? — спросила Аня. — С прежними жильцами? Они испугались не тебя, а тех перемен, которые принесут в мир их желания? А могу я своим желанием отменить какую-нибудь трагедию в прошлом?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Только случайно. Если пожелаешь для себя в настоящем что-то, что изменит мир. Главное не перестараться. Один чуть сам себя не отменил, но вовремя спохватился. А жаль. Я бы уже давно к своим вернулась.

— Да вернёшься ты к ним, не беспокойся. Я сейчас придумаю какое-нибудь безопасное желание. Вот только скажи, почему я каждый раз оказывалась как будто не в своей роли? Все вокруг словно всегда такой жизнью жили, а мне приходилось подстраиваться, учиться тому, что я, по идее, должна уметь?