15. Воронье

Воронье окружило Юлю и дядю Пихто плотным черно-се-рым кольцом, и это кольцо неумолимо сжималось вокруг двух наших белых ворон.

— Что делать будем? — спросил сам себя дядя Пихто и тут же скомандовал: — Спиной к спине!

— А крылья куда? — удивилась Юля, но все-таки крутанулась спиной к своему спутнику и растопырила вслед за ним свои когтистые лапы навстречу сжимавшемуся кольцу.

Висеть в воздухе на одном месте было совсем не просто. Юля подивилась, как только это удается мухам и колибри. Но делать было больше вроде бы нечего. Увидев перед собой острые когти, воронье недовольно закаркало и немного замедлило свою карусель вокруг Юли и дяди Пихто. Из кольца вынырнула большущая сизая ворона. Она подскочила к ним совсем близко, вылупила свои вороньи глаза и грозно спросила:

— Вы зачем белые? Вы — кто?

У Юли как-то само-собой вырвалось:

— А мы — негативные…

— Что-о-о?? — от неожиданности вороний вожак (а это был, несомненно, вожак всей стаи) чуть не упал. — Какие такие… генативные?

— Темнота! — радостно закричал дядя Пихто. — Ни разу не фотографировался!

— Почему же ни разу? — тут же надулся от важности вожак. — А для паспорта?

— Так вот мы — недофотографированные! — заорал опять дядя Пихто. — Снять-то нас сняли, да еще не отпечатали. Вот потому у нас все черное — белое, а все белое — черное!

— Заклюем!!! — заревело вдруг воронье вокруг и придвинулось еще ближе.

— Ужо я их сейчас пропечатаю! — каркнуло где-то совсем рядом. И только взмахи острых как бритва когтей окруженных белых ворон остановили воронье. Оно снова закружилось нескончаемым хороводом вокруг наших героев.

— Как это — не отпечатали? — неожиданно заинтересовался вожак. — Ворона — не газета ведь, чтоб ее печатали!

— Не газета! Не газета! — закаркало снова вокруг воронье, но уже не так свирепо и не надвигаясь более на Юлю и дядю Пихто. Видимо, многие вороны вообще не знали, что такое газета. Но им было приятно поучаствовать в таком умном разговоре вместе со своим вожаком.

— Ну не газета… А я вот зато была в газете! — выпалила не очень впопад Юля. Она действительно была на фотографии их маленького оркестрика, выступавшего на своем первом концерте в музыкальной школе. Эта фотография действительно была напечатана в газете, и экземпляр этой газеты лежал теперь в большой комнате в шкафу.

— Ага! — обрадовался сообразительный вожак. — Так значит тебя-то уже отпечатали! А ты все равно белая!

— Заклюем! — взревело тут же воронье.

— Вот и нет, вот и нет! — быстро-быстро закаркал дядя Пихто. — Это вот она тут в негативе и осталась белая, а в газете она — черная!

Надо сказать, что тут он был отчасти прав. Юля действительно получилась на фотографии темноватой (она стояла там на фоне светлого окна). Впрочем — ты ведь, быть может, и сам уже замечал — что ни скажи, а почти всегда в словах будет отчасти правда.

— Подумаешь, умный какой, — ответил на это вожак, — мы тут и правда университетов всяких там не заканчивали. Мы народ простой, темный… Зато мы — как все! Газеты их, видишь ли, печатают! Болтовня. Чем докажешь, что вы негативные?

— А вот мы сейчас отпечатаемся! — уже задиристо откаркнул дядя Пихто. — Тогда увидишь! Юля, за мной!

И он, сложив крылья, рухнул вниз. Юля с упавшим сердцем ринулась за ним. Быстро спустившись почти до самой земли, они притормозили крыльями и влетели друг за другом в жидкую черную грязь, заполнявшую большую канаву у дороги на въезде в город. Барахтаясь вслед за дядей Пихто в пахучей жиже и стараясь вымазаться получше, Юля подумала, что какой же дядя Пихто оказался тут сообразительный и ловкий! Ах, если бы он только еще сообразил, где и чем им покормиться (искать листья одуванчика ей по-прежнему не хотелось).

Когда бывшие белые вороны, фыркая и отряхиваясь, вылезли наконец из канавы, воронье сидело вокруг на земле, на кустах и на деревьях, почти закрывая собой всю зелень травы и листьев.

— Ну вот, теперь вы — как все! — удовлетворенно заявил вожак. — Поздравляю! Клевать не будем, — каркнул он уже своей стае. — Вперед, друзья, на большую помойку! — и тут же все вокруг зашевелилось, радостно закаркало и замахало крыльями. На мгновение показалось, что это сами деревья замахали большими серыми листьями и поднялись в воздух. Но нет, уже через секунду-другую стало ясно, что это только взлетало, отправляясь на свою кормежку, воронье.

— А как это… их уже — на помойку? — не поняла Юля.

— Да нет, это же вороны! Кормятся они там, понимаешь, ответил ей, отдуваясь, дядя Пихто.

— Да ну! — радостно подпрыгнула Юля. — Давай за ними, пока они еще совсем не улетели! Я так есть хочу…

— А ты дохлятину как будешь склевывать — с головы или с хвоста? — спросил ее дядя Пихто.

— Бр-р-р, — запнулась тут же Юля.

— А в отбросах как лучше рыться — клювом или лапой?

Юля сникла и, помолчав, сказала:

— Ну вот, совсем аппетит отбил, — но почти тут же добавила: — А есть все-таки хочется.

Они выбрались на большую кочку, уселись на солнышке и посмотрели друг на друга. И почти одновременно оба воскликнули:

— Так мы уже не белые!

Подсохнув на кочке, Юля и дядя Пихто перешли под стоящее рядом дерево и уселись в его тени отдохнуть и подумать. Все время в кого-то превращаться им уже надоело. Но наконец-то, перестав быть белыми воронами, они снова могли стать самим собой — ну, или еще кем-то. И после только что пережитого оба они хотели поскорее перестать быть воронами — какого бы то ни было цвета. Но в кого именно им теперь превращаться? Это надо было обдумать и обсудить.

— Послушай, а кто живет в этом городе? — Юля кивнула головой в сторону стоявших неподалеку городских ворот.

Дядя Пихто почесал лапой за ухом и сказал:

— Это город э-э-э… герцога Томата!

— А… — начала было Юля.

— Да-да, называется город Томатбург, тот самый двухголовый Пом-и-Дор приходится здешнему герцогу троюродным братом — или братьями. Скверный Компост хочет этим воспользоваться и объявить Пом-и-Дора законным повелителем Томатбурга, свергнуть герцога и посадить его в теплицу, тьфу, в темницу, — поспешил объяснить ей все дядя Пихто.

— Да нет, я только хотела узнать, — перебила его Юля, там кто — мыши или помидоры, или еще кто-то живет? У вас тут всякое бывает… Если мы туда пойдем, кем нам надо становиться?

— Пожалуй, нам в любом случае надо становиться людьми, вздохнул дядя Пихто и снова почесал лапой за ухом. — А город этот — как город. Живет там, кто хочет. Ну, и кто может, конечно.

Тут до них долетел какой-то очень вкусный и знакомый запах. Где-то совсем недалеко, за городской стеной, варилась еда. Они оба вздрогнули, переглянулись — и через мгновение грязных ворон под деревом уже не было. Юля превратилась опять в саму себя и была в той же одежде, что и накануне утром, и даже ничуточку не грязная. А дядя Пихто стал невысоким рыжим человечком в кедах, джинсах и клетчатой рубашке, а… Да, у рубашки было четыре рукава, и все они были при деле, то есть в каждом было по руке. Двумя руками он схватился за голову, а двумя — хлопнул себя по бокам.

— Ах ты, что ж такое-то! — сокрушенно выдохнул он. Какое-то насекомое, а не человек получился. Ну, ладно, пойдем, — и дядя Пихто, засунув пару рук в карманы и широко размахивая оставшимися двумя, зашагал к городским воротам. Юля потрясла головой — она все еще иногда удивлялась странности происходяшего — и поспешила за ним.

Ворота оказались закрыты. Дядя Пихто решительно взялся за висевшее на них кольцо и дважды сильно стукнул им по воротам. За ними кто-то недовольно забурчал, всхрапнул, и снова все стихло. Дядя Пихто подождал минуту и опять сильно стукнул два раза. На этот раз стук, видимо, разбудил сторожа. Раздался шумный зевок, а затем нестройный топот нескольких, видимо, сторожей, подходивших к воротам. Звякнул засов, и на воротах открылось небольшое смотровое оконце. Оттуда на наших путешественников глянула пара заспанных, но выпученных глаз и торчашие усы.

— Чего хулиганишь, а? — спросил обладатель выпученных глаз дядю Пихто. — Не велено!

— Что не велено? — удивилась Юля. — Мы же ничего и не делали!

— А ходить тут всяким — не велено! — важно разъяснил сторож.

— А стучать в ворота странникам — велено? — вмешался дядя Пихто.

— Стучать — велено… — неохотно согласился сторож.

— Тогда — открывай ворота, мы есть хотим! — обрадовалась Юля. Но сторож тут же нашелся:

— А паспорт у вас есть?

— Конечно! — и дядя Пихто вытащил из кармана какую-то розовую бумажку и помахал ей перед выпученными глазами сторожа. — Вот, гляди, поменяли в этом году, и печать стоит!

Сторож вздохнул, захлопнул оконце и тут же заскрипел большим засовом на воротах. Через минуту ворота тяжело распахнулись перед Юлей и дядей Пихто, и они вошли, наконец, в город. Только теперь увидели они всего сторожа. Он стоял, подобоченясь и опираясь на большую пику, в помятом рогатом шлеме и ржавых побитых доспехах. Самое примечательное в нем было — число ног. Их было шесть! Дядя Пихто от неожиданности присвистнул и вполголоса сказал Юле: